Я зашагала к дому, которому было суждено дать мне приют на ближайшие шесть месяцев. Это был изумительный особняк начала века, входная дверь которого, из кованого железа и стекла, была истинным произведением искусства. Открыв ее, я попала в холл, не менее изысканный: мраморный пол, огромные настенные зеркала и лепнина. Вся лестница устелена красными коврами, в начале – две белые колонны с амфорами, из которых до самого пола свешиваются пышные вьющиеся растения. Кто бы мог подумать, что я так шикарно буду жить в Париже?

Лифт по степени художественности не уступал входным дверям, и мое настроение явно улучшилось, пока я беззвучно скользила в нем наверх. Земные тяготы словно покидали меня, и мои мысли обретали более четкий характер. У меня всегда так бывает. Самые лучшие идеи приходят ко мне на высоте, например в самолете, там как бы раздвигаются горизонты. На первых порах сойдет и седьмой этаж, ибо я уже стою перед высокой полированной дубовой дверью с пятью замками – дверью в свою новую квартиру.

Я открываю, вхожу и оказываюсь в великолепном салоне. Он тянется во всю ширину дома и выложен розовым ковром. Слева две застекленные до пола двери ведут на террасу, справа – балконная дверь, перед которой стоят два шарообразных лавра. Вид в обе стороны просто восхитительный.

В дивном настроении выхожу на балкон и дышу полной грудью. Солнце, тепло, щебетание птиц. Лавровые деревья покрыты молодыми светлыми побегами. Я ощущаю прилив свежих сил. Просто не верится, что вчера я села в самолет глубокой зимой, при четырех градусах мороза.

Мой настрой все лучше и лучше. Белая, покрытая лаком винтовая лестница ведет с балкона наверх, в сад под крышей, тоже являющийся частью этой квартиры. Я запрокидываю голову и вижу мощное, усыпанное белыми цветами дерево, на нем двух чирикающих воробьев, а рядом – красные тюльпаны в деревянных бочках. За ними стоят цветущие белые, розовые и бордовые кусты. К стене прислонен сложенный желтый шезлонг.

Возвращаюсь в салон, переполненная чувствами. Нелли сняла для меня не какую-нибудь первую попавшуюся квартиру, а квартиру директора Парижской оперы, уехавшего в турне в Америку. То, что владелец квартиры – артист, видно сразу. Почетное место в центре салона занимает блестящий черный концертный рояль с двумя античными диванами по бокам: солнечно-желтым канапе и нежно-лиловой кушеткой. Одна стена занята пластинками, другая – полностью отдана книгам по оперному искусству.

Сбросив туфли, я отправляюсь на экскурсию. Ступни блаженно утопают в розовых коврах, которыми выложены все апартаменты. Это самые толстые и мягкие ковры, на которые когда-либо ступала моя нога.

Итак! Я владелица двух роскошных ванн, двух гостиных, столовой для больших компаний и чудного, уютного кабинета. Но жемчужина – это, конечно, спальня с настоящей французской двуспальной кроватью, увенчанной балдахином из индийского шелка, причем она такой ширины, что там мог бы безболезненно разместиться целый оперный хор.

Во всех комнатах, даже ванных, стоят манящие шелковые диваны с горой разноцветных подушек – розовых, фиолетовых, серых, бежевых, золотисто-желтых и белых. Вдоль всего коридора, на черных колоннах, расставлены бюсты композиторов, всего тринадцать штук; повсюду картины и книги, мраморные камины и антиквариат, бархатные шторы и зеркальные двери. Воздух напоен нежным ароматом жасмина. Квартира не меньше двухсот пятидесяти квадратных метров и представляет собой удачное сочетание дворца султана и оперной сцены. Бедная Нелли! Такое стоит немалых денег!

Потом я разбираю свою дорожную сумку. Вещей там немного. Весы, показывающие вес с точностью до грамма, вышитая подушка Нелли, шелковое белье и очень элегантный белый купальник, потому что этим летом я хочу наконец научиться плавать.

Еще там есть зеленый домашний костюм, а также две пары бархатных брюк, которых мне должно хватить на моей голодной дистанции до идеального веса. Я убираю свой минимальный гардероб в один из оклеенных красновато-золотистыми обоями встроенных шкафов, имеющихся в большом количестве как в спальне, так и в прилегающей к ней комнате для одевания, водворяю подушку Нелли на желтый диван в салоне и после долгого, сладкого зевания (я почти не спала ночью в самолете) принимаю решение провести свой первый день в Париже в постели.

Воистину это мудрое решение. Если я не выспалась, я испытываю жгучий голод и непрестанно ем. Разве может мой первый день в Париже стать днем обжорства? И первая запись в новехонькой таблице веса будет семьдесят два килограмма?

Ни за что на свете!

Через час я лежу в постели – чистая, благоухающая розовым маслом, голая (у меня нет ни ночной рубашки, ни пижамы), расслабленная и счастливая. Я задвинула тяжелые индийские шторы и любуюсь балдахином из ценных тканей, образующим надо мной свод до самого потолка. Потом закрываю глаза и приказываю себе проспать двадцать четыре часа. И пока плавно, отогнав от себя все проблемы, засыпаю, я вдруг с абсолютной уверенностью осознаю, что проведу здесь, в этой мягкой, широкой, роскошной французской кровати, решающие ночи своей жизни.

Решающие ночи? Не смешите меня! Об этом еще не может быть и речи. Я делаю чудовищное открытие, которое настолько потрясает мое самосознание, что первые три недели я почти не отваживаюсь покинуть дом.

Мне это бросилось в глаза еще в аэропорту, но тогда я прогнала эти мысли. Однако первая же прогулка по Парижу открывает истину: здесь, во Франции, люди значительно более худые, чем у нас дома, в Канаде.

Нигде я не обнаруживаю таких родных бесформенных, многопудовых мужчин и женщин (жертвы компаний, производящих гамбургеры и кока-колу), дававших мне дома и в Америке приятную иллюзию, что сама я не такая уж и толстая. Я нигде не вижу булавоподобные руки, обтянутые рукавами футболок, жирные, колышащиеся зады в тренировочных штанах, лунообразные лица домохозяек, обрамленные кудряшками и двойными подбородками. Зато все бульвары и кафе заполнены изящными фигурами, и по сравнению с ними я чувствую себя бочкой!

Французы не только стройнее канадцев, они еще и ниже ростом. Поэтому со своим ростом я превосхожу каждую вторую женщину не только по толщине, но и ростом. Ужас! Я сразу начинаю разглядывать свое отражение в каждой витрине. Подведем итоги: мое лицо выдерживает сравнение с самыми красивыми. Мои рыжие волосы вне конкуренции. Мои пропорции тоже незаурядны (красивая большая грудь – здесь редкость!). Однако приговор убийственный: для Парижа я чересчур пышнотелая.

К этому прибавляется следующее: я хожу иначе, чем местные жительницы. У меня спортивная походка, а француженка семенит. На ней страшно дорогие туфли (которые здесь, очевидно, свидетельствуют о положении в обществе), она делает мелкие нервные шажочки и от этого кажется еще изящнее и нежнее. Я разбита в пух и прах. Я сама себе напоминаю слона! И наконец покупаю себе пару новых туфель, столь изящных и легких, что я просто вынуждена в них семенить, машу ближайшему такси и в изнеможении еду домой.

И не вылезаю из дома целых три недели. Выхожу только за покупками на площадь Контрэскарп или на рынок вниз по улице Муффетар. А так остаюсь невидимой, в том числе и вечером в субботу, когда ровно в восемь подъезжает арабский таксист в разбитом сером «Пежо». Я наблюдаю за ним с террасы. Он припарковывается и стоит на обочине три четверти часа. Потом уезжает, но в девять возвращается снова и ждет еще двадцать минут. То же самое повторяется в воскресенье, понедельник и вторник. Лишь в среду он прекращает попытки. Очевидно, я произвела на мужчину неизгладимое впечатление!

Да, Париж полон сюрпризов. Издатель, на которого я так успешно работала в Канаде, тоже ведет себя иначе, чем я ожидала. Его вообще нет! Он неожиданно улетел в Лондон, и ни один человек в издательстве не знает, когда он вернется. При этом у меня несколько недель назад назначена с ним точная встреча.

Это просто бесстыдство! Этот человек мне срочно нужен. Я хочу купить права на несколько книг, которые мне особенно приглянулись. Господин должен быть здесь, за свою профессиональную практику я усвоила твердо: с французами лучше всего вести переговоры с глазу на глаз. Потом надо сразу составлять контракт и подписывать его, потому что на следующий день они наверняка передумают. Поэтому я прилетела из Канады в Париж. По телефону с французами невозможно делать дела. Все, что они обещают (а обещать они горазды), они забывают в тот момент, когда вешают трубку.