Сюрприз состоял из пяти килограммов дорогого брюссельского шоколада, и не успела я убрать его в холодильник, как Реджинальдо позвонил из Южной Франции. Здесь, правда, жутко жарко, дом полон гостей, но найдется местечко и для меня. Нет ли у меня желания приехать? Он пробудет тут две недели, а затем отправится дальше мотаться по свету.

Я отказываюсь, и после долгих препирательств он принял отказ. Дом полон гостей? Знаем мы это. Опять встреча с розовыми серьгами? Спасибо! Без этого я проживу.

Зато у меня было забавное приключение в нашем посольстве. Я туда пошла, чтобы расспросить о канадской писательской колонии в Париже. Меня тут же пригласили на чтения (в наш аристократический институт культуры на площади Инвалидов), не принесшие, однако, нужных знакомств. Очевидно, преуспевающие авторы не ходят на приемы в собственное посольство, а те, которые ходят (в надежде на финансовую поддержку), неинтересны мне. С этими не построишь издательство.

Эх, мне бы какую-нибудь книгу Новой романтики! К примеру, издать книгу Нелли, вот был бы феноменальный успех! Одна большая удача – и я уже в обойме. Тогда не надо гоняться за новыми рукописями, авторы сами придут ко мне. Они ломиться ко мне будут. И тогда мое будущее обеспечено. Ах да, я ведь хотела рассказать о приключении в посольстве.

Дело было так: только я вхожу в холл, как меня подзывает к себе швейцар.

– Ну, наконец-то вы пришли! – радостно ухмыльнулся он, хотя я его видела в первый раз. – Вы уже знаете? Вам пришло письмо!

– Какое письмо? – удивленно спросила я. Он покровительственно засмеялся.

– Ну как же, письмо для вас, мадемуазель!

– Для меня? – Это, наверное, ошибка. – Мне кто-то прислал письмо в посольство? Кто же, интересно?

– Понятия не имею. – Швейцар с таинственным видом порылся в каком-то ящике. – Может, месье Пикассо? – Он протянул мне большой белый конверт. – Ведь это вы, не правда ли? Я вас сразу узнал.

Письмо было адресовано «Солнечной королеве». Под этой строкой красовался мой портрет, который Фэдди, он же Фабрис, начал писать с меня в то прекрасное июльское воскресенье на Монмартре.

Только меньше. И уже законченный. С золотом между рыжих локонов, подобно солнечным лучам (или огненным языкам) обрамляющим голову. Прелестная картина. И самое главное: потрясающее сходство. Высокие скулы, большие карие глаза, рот сердечком, это, вне всякого сомнения, я.

Кто бы мог ожидать этого от Фабриса?

В кафе за углом, одном из немногих, открытых в августе, я потом прочитала его послание (за стаканом свежевыжатого апельсинового сока).

«Дорогая Офелия! Я не знаю ни адреса твоего, ни фамилии, ни телефона. Твой портрет готов! Позвони мне. Я обожаю тебя! Фабрис». Датировано 25 июля.

По правде говоря, это мне нравится. В постели мужик отвратителен, но зато в оригинальности ему не откажешь. И в таланте! Я восхищенно рассматриваю свое изображение. Если оригинал так же хорош, как эта маленькая копия, тогда Фэдди из Дублина удался шедевр. Надо срочно позвонить ему. Картина должна поехать со мной в Канаду. Я помещу ее в красивую раму, как знать: может, она еще станет эмблемой моего издательства? Будет роскошно смотреться – солнечная королева на корешках моих книг. Любопытно, сколько он потребует за нее денег.

Поначалу Фабрис не требует ничего. Он надеется заполучить меня в постель. Я категорически отказываюсь, и, когда он видит, что ничего не помогает, тут же становится очень деловым.

– Двадцать тысяч франков, – отрезает он.

– Это слишком много. Она стоит десять, не больше.

– Не больше? Ошибаешься! В Риме я продавал по тридцать тысяч, и меньшего формата!

– Картина даже не подписана.

– За двадцать я подпишу.

– Двадцать слишком много!

Мы торгуемся целый час на площади Тертр, попивая клубничное молоко и красное вино. Наконец сходимся на пятнадцати тысячах франков, которые я приношу ему наличными. Сейчас портрет (конечно, подписанный, так он более ценен) стоит в моей спальне. Я прислонила его к стене, чтобы можно было разглядывать с кровати. Каждый раз, когда мой взгляд падает на него, сердце наполняется радостью. Он такой красивый! Настоящий шедевр! Вселяет в меня уверенность и силу!

«Только не бойся, – говорит мне улыбка на алых губах, – справимся и с этим. Во всех наших начинаниях нам сопутствует успех!»

Вот что я могу рассказать о Нури, Ривере и Фабрисе. Мои мужчины помнят обо мне, этого нельзя отрицать. Проспер Дэвис тоже звонил два раза, из Нью-Йорка и Вашингтона. Говорит, что и письмо мне отправил. Это я ценю. Американцы не любят писать. Слишком утомительно и слишком долго. Джазовые музыканты (неважно – белые или черные) не пишут вообще никогда! Это письмо я сохраню, оно станет раритетом.

Честно говоря, по Просперу я очень грущу. Его поцелуи, ласковые манеры, глухой медлительный голос, красивое лицо, крупная фигура – первые дни мне казалось, что я не выдержу. Он говорил такие интересные вещи. Как-то мы говорили о мужчинах и женщинах и о том, что до сих пор нет равноправия.

– Вот что я вспомнил, – сказал Проспер, – тебе понравится. Слушай: «Мир – это красивая птица. Два ее крыла – мужчина и женщина. Если будет повреждено хотя бы одно крыло, птица не сможет больше летать». Правда, красиво? Только это не я придумал. Один индус мне рассказал.

И вот что еще произошло. Неделю, которую мы провели вместе, я жила воздухом и любовью. Никогда не думала о еде, продолжала стремительно худеть, и в среду утром (когда я провожала его в аэропорт) я впервые весила пятьдесят пять килограммов. Казалось, цель была достигнута. Но стоило мне оказаться опять дома и одной, начался голод. Я лихорадочно начала есть все подряд: шоколад с орехами, каштановое пюре, круассаны с миндалем. Впервые в жизни пила чай и какао с сахаром. Но это было только начало.

На ужин я приготовила себе восхитительные американские блинчики, пышные, толстые и круглые, так как случайно обнаружила у Фошона[3] настоящий канадский кленовый сироп. Кто тут устоит? Во всяком случае, не я! За один присест я съела десять штук, и на следующий день еще десять. В промежутках я держалась на брюссельском шоколаде Риверы – он был изумительно вкусным и таял, как снег в пруду.

Каждый раз, когда я думала о Проспере, мое тело требовало калорий! Проспер! Я голодаю! Я позабыла все правила, мешала белки с углеводами, ела яичницу с жареной картошкой и фондю из сыра с хлебом и вином. Запивала еду молоком (строго запрещено, если хочешь похудеть!), иногда даже пивом и шампанским. Мне было все безразлично. За неделю я поправилась на три кило! Вернулась к пятидесяти восьми! Шок образумил меня.

Сегодня (как я уже говорила) у меня больше самодисциплины, чем раньше, и я решительно перешла к действиям. В четверг я обнаружила лишний вес, а в пятницу ела только коричневый рис. В субботу – сыр с яблоками. В воскресенье – салат с яйцами в мешочек. В понедельник – спагетти с чесноком и сливочным маслом. Во вторник – овощное рагу с жареным картофелем и салатом. В среду – коричневый рис с сырыми овощами. В четверг – грибы, запеченные с сыром. В пятницу мне страшно захотелось жареной капусты с сырым яйцом (напоминает японское блюдо), а в субботу – натертой моркови с яблоками и лимонами. Каждый день я ела одно-единственное блюдо, зато вдоволь. Одно правило я, правда, соблюдала железно: после семи вечера я не брала в рот ни крошки, чтобы пощадить пищеварение и кожу. На следующее утро я просыпалась как огурчик, с чистыми глазами и без всяких кругов под ними, с незабитыми порами и плоским животом.

И что я еще заметила: от той соли с солеварни, которая была в доме моего директора, у меня иногда вокруг рта появлялись маленькие красные прыщики. Как только я купила морскую соль, они исчезли за неделю.

И вообще из диетического курса вышел косметический! У Жанны на улице Ласепед я приобрела три крема: из лепестков роз, из ромашки и тимиана. Каждый день я пользовалась другим. Этот совет дает Нелли. «Коже нужно разнообразие, так же как и телу, – пишет она в своей главе «Красота, которая не проходит». – Мы ведь не едим каждый день одно и то же.