сударство отрицают, но и всё человечество? Вот и прекрасно! Значит, возвращаются от иллюзий к естественному поведению, к эгоизму. Даже если убили кого-то – не беда. Только подтверждение, что процесс пошел необратимый. Только сигнал государству: теперь можно вмешаться! Чтобы эгоизм болезненный, групповой обратить в эгоизм здоровый, национальный.

Он сел к столу, жестом приказал мне наполнить рюмки и с добродушной ехидцей спросил:

– Обидели вас америкашки? Со службы погнали, от бандитов не защитили? Да что с них и взять! Это вам, голубчик, урок: не прислуживать иностранцам-засранцам!

Я оказался настолько глуп, что стал оправдываться:

– У меня не было выбора, меня увольняли из полиции, а жить на пенсию…

– Найдем для вас работу! – перебил Евстафьев, чокаясь со мной. – Звание полковника безопасности и должность начальника отдела в моей администрации устроят вас? Для начала, конечно.

Опьянение схлынуло совсем. Эта ловушка грозила стать последней. Когда меня окружили гэбэшники, я инстинктивно пытался удрать в лес. А здесь некуда было и бежать. Взвешивая слова, осторожно ответил:

– Не представляю, чем я могу быть полезен.

– Перестаньте! Вы – неглупый человек, всё поняли. Будете и дальше работать со своими знакомцами, с учеными-подпольщиками. Только уж не ооновским шпиком, а представителем российского правительства! – Президент ударил по столу так, что рюмки подскочили: – Промойте им их гениальные мозги! Может, они просто не понимают, в чем истинный смысл жизни? Так объясните, что он в патриотизме! Скажите: мы предоставим в их распоряжение все ресурсы государства. Их возможности вместе с нашими станут безграничны. Хватит нам быть второразрядной державой! Ведь сто лет потеряли, ровно сто лет!… – Он поморщился, будто надкусил лимон.

Я молчал.

– Мы совершим величайшую из всех русских революций, – сказал президент, – сольем власть с интеллигенцией. Движущей силой нашей истории наконец-то станет

интеллектуальная мощь. Наука вознесет Россию над миром, сделает первой страной, по-настоящему достойной бессмертия! Пусть другие на Земле копошатся, а мы себе – космос возьмем. Вот уж утрем нос Западу!… А вам обещаю: приведете этих ученых бычков на веревочке в казенное стойло, не пожалею полцарства! – И сам засмеялся: – Ну, фигурально говоря… А без шуток – министерская должность в будущем научном министерстве, как вам глянется?

Дальше отмалчиваться было невозможно. Я начал издалека, тщательно взвешивая слова:

– Георгий Михайлович, я всегда слежу за вашими яркими выступлениями. Особенно запомнилось новогоднее…

– Ну? – насторожился президент.

– Вы так проникновенно говорили о месте России в содружестве демократических государств…

Президент расхохотался:

– Ах, вот вы о чем! Серьезно, что ли? Да бог с вами, голубчик! В политике главное – могущество. Это как деньги у человека: либо есть, либо нет. Есть деньги, можешь каждую ночь проводить с новой фэнни-моделью и плевать на то, что о тебе говорят. Нету денег – будешь спать с осточертевшей женой, а днем проповедовать святые семейные ценности… Конечно, приходится скулить о демократии и всемирном братстве, если Россия сейчас слабее какой-нибудь черножопой Бразилии. А появись могущество, мы – ого-го! – совсем другим языком заговорим!

Я осторожно продолжил, подбираясь к главному:

– Вы требуете от меня пойти и объяснить, как вы остроумно заметили, ученым бычкам, что они не понимают истинного смысла жизни. Который заключается в патриотизме.

– А вы другого мнения? – отпарировал президент.

– Я только вспомнил, как мой ооновский начальник – перед тем как выгнать меня со службы – требовал тем же бычкам объяснить, что цель жизни – благо всего человечества.

– Что ж американец еще мог сказать?

– Дело в том, – я собрался с духом, – что упрямые бычки больше не пойдут в стойло ни к какому пастуху.

Ни к национальному, ни к всемирному. Вы ошибаетесь, считая их интеллигенцией. Их предки действительно были русскими интеллигентами, видели свою цель в служении отечеству, мировому прогрессу – и не получали в награду ничего, кроме унижений и бедности. Но нельзя безнаказанно унижать разум! Тем более тогда, когда им же добытое бессмертие сделало унижение бесконечным. Свершилось неизбежное: он ощутил свою несовместимость и с властью, и с обывательской массой. У самых непримиримых мыслящих людей эволюция действительно пошла в естественном направлении, к эгоизму, только уж к своему собственному. И в итоге явилась горстка интеллектуальных монстров, которые хладнокровно готовятся наследовать Землю после нашего самоистребления… Слишком поздно вы спохватились со своей революцией, господин президент.

Повисло тягостное молчание. Потом Евстафьев медленно произнес:

– Не пойдут добром, можно и принудить. Для начала не подпишу закон о космосе, вот и будет им сигнал.

– Тогда они вас убьют, – ужасаясь собственной смелости, выговорил я.

– Пусть только сунутся, падлы! – взревел президент. – Я не американская лесбиянка, мне так просто мозги не вывернут! У меня тоже ученые есть, мне оборонщики докладывали: от ихнего излучения можно прикрыться!

– Психотронная пушка у них в арсенале не единственный сюрприз.

Президент поднялся, оттолкнув стол, и опять зашагал взад-вперед, только теперь нервно и быстро.

– А взять штурмом эту Пидьму? – вдруг сказал он, остановившись. – Тем более ООН просит. Ракетно-артил-лерийская подготовка – и несколько десантных полков со всех сторон. Сколько эти упыри солдатиков уложат? Ну тыщу, ну две, не страшно, даже полезно, Россия давно не воевала, а остальные прорвутся… А на худой конец, у нас еще, слава тебе Господи, и ядерное оружие кой-какое осталось! Как?

Я понял, что из ООН президенту тоже ничего не сообщили о приборе Филиппова. Изменится ли что-нибудь,

если я расскажу ему об этом? Скорей всего – не изменится. Этот стратег бросит несчастных солдат на штурм и с одними штыками. И я ответил по-другому:

– В Пидьме окопались практичные люди. Чтобы не тратить силы на уничтожение массы рядовых, они для начала прихлопнут нескольких главарей. И вас, простите, опять-таки в первую очередь.

Лицо президента стало каменным:

– Что-то я не пойму, Виталий Андреевич, хотите вы помочь своему государству в борьбе с врагами или нет?

– Не вижу смысла в этой борьбе. А если честно признаться, то и не хочу.

Президент тяжко задышал, сверля меня взглядом:

– Вы так рассуждаете, потому что вы не русский! От потрясения у меня чуть язык не отнялся:

– Вот так здрасьте! А кто же я?

– Мы проверяли вашу родословную, – с брезгливой гримасой ответил президент. – Вас воспитал дед – еврей по отцу, вашему прадеду, и татарин по матери, вашей прабабке.

– Да мой дед был самым русским человеком из всех, кого я знал!

– Вы не можете об этом судить, – загремел президент, багровея, – потому что в вас течет его кровь! Есть генетическая память, есть особенности каждого этноса, которые только с кровью передаются и ничем не выводятся! Еврей, хоть в четвертом поколении, всё равно останется евреем! Он никогда не сделается патриотом и будет государственность вокруг себя разрушать! Да и татары, ваша вторая генетическая линия, тоже хороши. Величие России им всегда было чуждо. Их гены собственного величия требуют, всё о Золотой Орде тоскуют!

Он подошел к столу, быстро налил и выпил рюмку водки. Отдышался, не закусывая:

– Хотя евреи, конечно, хуже всех! Много преступлений совершили они перед русским народом, но самое страшное их преступление – то, что они, в конце концов, в России исчезли. Уехали, растворились, черт знает куда подевались! Это у вас мы случайно еврейский корешок выкопали, да ведь всех не перепроверишь по архи-

вам. И где те архивы?… Вот уж действительно еврейская штучка, тут они сами себя превзошли: взяли и пропали! Бросили нас! Русский народ отходчив, он всё мог бы евреям простить, кроме этой последней подлости!!