На следующее утро я оставил «Цереру» на стоянке у Черной речки, а сам, как велел Беннет, отправился в город полутемным, разболтанным поездом старенького метро. Почему-то американские разведчики посчитали, что без машины я буду менее заметен для слежки.

Я доехал до Московского вокзала, прошел подземным переходом под Знаменской площадью и вышел на поверхность в центре ее, в крохотном сквере, где стоял памятник Александру Третьему. Мне никогда не нравился этот чугунный увалень, восседавший на коне, напоминающем бегемота, но дед считал его гениальным творением (хоть сам рассказывал, что сей монумент еще до революции прозвали «пугалом»).

Тот, кто составил сценарий моего свидания с агентом, явно знал Петроград только по Интернету. Для тайной встречи нельзя было придумать более неудачное место, чем скверик на вокзальной площади, который обте-

кают со всех сторон потоки машин. В это холодное, по-настоящему зимнее утро я оказался в скверике один-одинешенек, на виду у всех проезжавших. Маскировке несколько способствовало то, что пар от множества автомобильных двигателей обволакивал меня, словно туман. Я сел на скамеечку возле памятника, поднял капюшон куртки, засунул руки в карманы и стал ждать.

О прибытии московского поезда я мог догадаться, не глядя на часы: ярко-желтые машины такси, сгрудившиеся у вокзала, стали одна за другой отъезжать, вливаясь в общий поток. Значит, сейчас должен был появиться и мой агент. Действительно, через несколько минут из подземного перехода поднялся в скверик совершенно неприметный на вид человек, без всякого багажа, с одной только легкой сумкой через плечо. Он не торопился, но в движениях его сквозила слегка преувеличенная размашистость. Так, сами того не замечая, разминаются люди после трехчасового сидения в поездном кресле. Человек огляделся по сторонам, как бы выбирая место, куда присесть. И хотя в скверике, кроме моей, стояли еще три скамейки, опустился в итоге рядом со мной. Я не шелохнулся.

Человек достал сигарету, достал зажигалку, закурил, положил зажигалку на скамью между нами и с любопытством уставился на монумент. Я тоже вынул сигарету и стал, не спеша, разминать ее в пальцах.

– Какой красивый памятник! – сказал человек. – Я впервые в Петрограде и сразу наткнулся на такое диво. Наверное, это и есть знаменитый Медный всадник?

Его голос был плохо слышен из-за гула автомобильной реки в нескольких метрах, за оградой сквера. Чтобы не пропустить ни слова, мне приходилось напрягать слух.

– Медный всадник находится в другом месте, – ответил я, – у набережной.

– Ах да, – воскликнул человек, – на Фонтанке!

– Не совсем так, на Неве.

– У меня плохая память на географические названия, – пожаловался он. – Особенно часто путаю реки.

Это была концовка его пароля.

– Советую вам заказать экскурсию по городу в агентстве «Очарованный странник», – отозвался я, взял со

скамьи зажигалку, прикурил и опустил зажигалку в свой карман.

Некоторое время мы сидели рядом, выпуская струйки дыма. Потом я встал, мы молча кивнули друг другу, и я направился к подземному переходу в метро.

Только у себя в квартирке-офисе я вытащил зажигалку из кармана. Лезвием ножа отделил от нее фальшивое донышко и достал крохотный, невесомый, как лепесток, компакт-диск. Беннет приказал после просмотра стереть с него всю информацию.

Я сел к компьютеру, вложил компакт-диск в приемное гнездо дисковода и от любопытства бегло пробежал запись. На экране замелькали какие-то несусветные кадры.

Загадочные сооружения, одни из которых были похожи на низкие цеховые корпуса, другие – на купола обсерваторий, извергали струи огня…

С неба стремительно падал горящий черный самолет. От него отваливались, тоже горящие, куски фюзеляжа, крыльев, оперения. Долетевшие до земли обломки взорвались на поле, покрытом кустарником. Последовал более крупный план, и я увидел, что это не кустарник, а ряды спиральной колючей проволоки…

По дороге двигались колонной странные танки с маленькими башенками. С обочины за ними наблюдала группа военных в длинных, чуть не до пят, плащах и диковинных фуражках с цилиндрическим верхом. Один из них, самый рослый, на голову выше остальных, вдруг обернулся к камере. У него было потрясающее лицо – яростные глаза с тяжелыми веками, огромный нос, маленькие усы, плотно сжатые губы…

Я вернулся к началу записи и пустил ее с нормальной скоростью.

Уже с первых минут мне стало ясно, почему так нервничал Беннет. Наша Дума действительно имела основания охранять свои секреты от чужих глаз. И если бы только стало известно, с какой легкостью эти секреты попадают в руки западных спецслужб, грянул бы страшный международный скандал.

В делах парламентаризма, как и во всех остальных, Россия умудрилась пойти своим путем. До революции Думу в

любой момент, по собственному капризу, мог распустить царь. В советские времена Верховный Совет играл чисто декоративную роль и проштамповывал единогласно любые решения центрального комитета единственной партии. Только в первые постсоветские годы парламентарии получили на время свободу рук, но употребили ее по-идиотски: полезли в драку с правительством. Само правительство было не намного умнее, однако в глазах большинства населения всё же выглядело приличнее депутатов, которые связались с фашистами и в октябре 1993-го дошли до кровопролития. Понадобилось несколько выстрелов прямой наводкой из танковых пушек по парламенту, чтобы российская законодательная власть окончательно признала верховенство исполнительной.

В годы Правительства национального возрождения парламент был таким же карманным, как в советскую эпоху. После Второй Перестройки Думе возвратили максимум формальных прав, однако ее эволюция неминуемо катилась в прежнем направлении и достигла фантастического по западным меркам, но логичного для нас самих завершения. Депутаты, четко сознавая, что играют в государственной системе подчиненную роль, смирившись с нею, постепенно превратили всю свою деятельность… в игру. Это и было их главным секретом, который я с изумлением открыл! Судьба законов решалась не на публичных заседаниях, транслируемых на весь мир, а в закрытых «совещательных залах», которые стали, по существу, игорными салонами.

Законопроекты, вносимые правительством, конечно, принимались безотказно. С ними думская игра сводилась к простеньким манипуляциям, вроде подкидывания костей или выхватывания случайных чисел из компьютера. Так устанавливали процент голосов «за» и «против» (при обязательном общем перевесе «за»), который каждая фракция отдаст потом на открытом заседании.

Гораздо сложней обстояло дело с теми законопроектами, что выдвигали изредка сами фракции и отдельные депутаты. Если такие законы не бросали явный вызов правительству (в подобном случае их отвергали сразу), то их судьба определялась в ходе состязания. Началось когда-

то, почти в шутку, с думского турнира по преферансу, где призом было решение – отклонить спорный закон или принять. Идея прижилась, стала развиваться. Не хуже карт подошли бильярд, боулинг и старое, доброе домино. Предложение одного из депутатов, экс-чемпиона по боксу, – решать вопросы на ринге – избранники народа отвергли единодушно. Они боялись боли, а перспектива появиться после секретного «совещания» перед телекамерами с разбитым носом или заплывшим глазом приводила их в ужас.

Ко времени правления действующего президента Евстафьева окончательное предпочтение думцы отдали компьютерным играм. По их заказу, в строжайшем секрете, были разработаны программы, позволяющие участвовать в игре одновременно трем сотням человек. Чаще всего такая игра представляла воспроизведение какого-либо знаменитого исторического события (депутатам очень нравилось изменять ход истории, хотя бы в виртуальной форме). В базу исходных данных закладывалось всё необходимое: реалии выбранного отрезка времени до мельчайших известных подробностей, характеры, интеллектуальные возможности и состояние здоровья всех исторических персонажей, погода по старым метеосводкам – день за днем.