Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В вестибюле нас встретил метрдотель, облаченный в расшитый золотом старинный камзол. В интерьере Михайловского замка он выглядел совершенно естественно, а я в своей «морской форме» и Елена в брючном костюме казались нелепыми пришельцами.

Метрдотель важно поклонился – сначала Елене, потом мне:

– Сударыня. Сударь.

Из вестибюля в ресторанные залы вели три огромные двери с вензелеобразными цифрами: «XVIII», «XIX» и «XX».

– Простите за вопрос, любезные гости, – сказал метрдотель, – вы не супруги?

– Пока что даже не любовники, – ответил я.

Елена улыбнулась без всякого смущения.

Метрдотель с самым серьезным видом, одними глазами и уголками губ выразил понимание ситуации и торжественно объявил:

– Тогда рекомендую век восемнадцатый!

Мы прошли за ним в полутемный зал с редко расставленными столиками. В центре каждого из них высился бронзовый скульптурный канделябр с зажженными свечами. Никакого другого освещения не было.

– Сюда, сюда извольте пожаловать, – приговаривал метрдотель, подводя нас к свободному столику.

И едва мы опустились в кресла, как обнаружили, что не видим и не слышим никого из своих соседей. Мы были словно одни в зале. Только огоньки на других столиках светились, подрагивая, как далекие созвездия в ночи.

– Что это за горящие палочки? – спросила Елена. Впервые я услышал в ее голосе удивление.

– Это свечи, – сказал я. – И, судя по медовому запаху, из настоящего пчелиного воска. Мы с вами находимся в эпохе Екатерины Великой и ее сына Павла. Тогда еще не было ни лазерных световых полос, ни даже примитивного электричества.

– Да, припоминаю, – ответила она, – что-то подобное я видела в фильмах из старинной жизни. Значит, мы в восемнадцатом веке? Я плохо знаю историю.

Теперь эта надменная женщина впервые призналась, что чего-то не знает. Наверное, на нее действовала атмосфера древнего замка.

– Конец восемнадцатого, – ответил я, – почти триста лет назад.

Метрдотель исчез, точно растворился, а у столика возникли из темноты сразу трое официантов в нарядах придворных слуг. Перед нами появился фарфоровый сервиз, расписанный видами старого Петербурга и парусными кораблями, а к нему – серебряные ложки, вилки, ножи, какие-то щипчики. Тихонько лег на скатерть фолиант в кожаном переплете с золотым тиснением – список яств и напитков. Елена стала перелистывать его:

– Медвежье мясо, оленина, рябчики. Что такое рябчики?… Икра двенадцати сортов. Разве столько бывает?! Уха стерляжья, пирог архиерейский…

В ней на глазах исчезала надменная предводительница и проявлялась обыкновенная любопытная женщина:

– Я хочу попробовать это! И еще это! Нет, лучше это! Гусь, фаршированный черносливом!… Нет, лосось в винном соусе!… Нет, паштет по-брауншвейгски!

Я засмеялся:

– Ну, Елена Прекрасная, вы еще капризней, чем ваша знаменитая тезка!

– Кто это? – с иронией спросила она. – Одна из ваших жен или приятельниц?

Рядом со столиком появились трое музыкантов: скрипка, флейта и какой-то старинный рожок. Негромко полилась причудливая мелодия, проникающая в душу. Казалось, они играли только для нас двоих.

– Елена, – упрекнул я, – вспомните: историю Троянской войны вы изучали в школе. Ну «Илиада», Гомер!

– Гомер? – она слегка подняла брови. – А-а, Древняя Греция! Что-то припоминаю.

– Об этом легко справиться в Интернете.

– А зачем? – искренне удивилась она.

– Мне казалось, на вашей фирме интересуются историей.

– Не понимаю, Виталий. Какая история? Наш бизнес – редкоземельные элементы.

– Те из вас, кто готовил программу депутату Милютину, очень хорошо знают и чувствуют историю.

– Вот как? – она закрыла фолиант, голос ее зазвучал холодно. – Так вам это известно?

– Служба, знаете ли.

– А сюда вы меня пригласили тоже по службе? Или всё-таки потому, что я вам нравлюсь?

– Представьте, о том же спрашивал меня вчера мой нью-йоркский начальник.

– И что вы ему ответили?

– Ему я сказал, что за личными делами никогда не забываю о служебных. Вам повторю то же самое в обратном порядке.

Елена покачала головой:

– Вы поразительный циник! Значит, хотите совместить приятное с полезным? Выудить из меня информацию и соблазнить меня?

– Ладно, – примирительно сказал я, – со мной всё ясно. А вы зачем откликнулись на мое приглашение? Чем я-то вас притянул? Вы отлично понимаете, что как источник информации я вряд ли сумею вам пригодиться, зато как мужчина готов послужить с великим усердием. И вы сюда явились. Это значит…

Она рассмеялась:

– Это значит, что вы негодяй! Но почему вы так откровенны? Прием соблазнения?

– Нет, – честно признался я, – прием самозащиты. Для того, чтобы не влюбиться в вас по-настоящему.

Она притихла, посерьезнела. В слабом освещении ее синие глаза стали почти черными, в них отражались огоньки свечей. И мне показалось, что она посмотрела на меня с сочувствием.

Я сделал заказ. Нам принесли водку лучшей российской марки «Ледяной дом» в матовом с золотыми узорами стеклянном штофе, изображавшем очертания этого легендарного дома, и французское вино для Елены с портретом Вольтера на этикетке. Подали холодную осетрину, дымящееся – только с огня – оленье мясо, остро пахнущее пряностями, икру, паштеты, какие-то маленькие, необыкновенно вкусные пирожки. Впрочем, здесь всё было необыкновенно вкусно.

– За что мы выпьем? – спросила Елена.

– Как говорил мой дед, налив себе рюмку и чокнувшись с бутылкой: «Со свиданьицем!»

– Он был так одинок? – Своим быстрым и точным умом она сразу уловила главное.

– У него был я.

Музыканты тихо исчезли в полутьме. К столику подошел красивый седой старик в бархатном костюме. В наше время такие пожилые лица почти не встречаются, его декоративная старость, конечно, была результатом искусного грима. Но выглядел он великолепно. Старик остановился возле нас, откинул голову и начал – по видимости громко, а на самом деле вполголоса, чтоб не мешать сидевшим за другими столиками, – читать стихи:

Краса пирующих друзей,

Забав и радости подружка,

Предстань пред нас, предстань скорей,

Большая сребряная кружка!

Ты дщерь великого ковша,

Которым предки наши пили;

Веселье их была душа,

В пирах они счастливо жили.

Сосед! На свете всё пустое:

Богатство, слава и чины.

А если за добро прямое

Мечты быть могут почтены,

То здраво и покойно жить,

С друзьями время проводить,

Красот любить, любимым быть,

И с ними сладко есть и пить…

– Что он читает? – тихо спросила Елена.

– Державина. Великого русского поэта тех времен, в которых мы с вами находимся.

– А почему вы стали так печальны, господин шпион? Это просто невежливо. Действуйте, продолжайте. Выпытывайте мои тайны, соблазняйте меня. Развлекайте, если уж пригласили!

Я махнул рукой, и старик, низко поклонившись, исчез.

– Понимаете, Елена Прекрасная, – мне трудно давались слова, – мы существуем в мире абсурда.

– Возможно, – улыбнулась она.

– Бессмысленно обижаться на стихийное бедствие, но можно предвидеть, к каким разрушениям оно приведет! Жизнь – это преодоление энтропии, бессмертие – победа над ней. И мы вообразили, что можем стать бессмертными, обеспечив свободу реализации единственному человеческому началу, самому энтропийному – эгоизму! В смертные времена, куда ни шло, он давал одним, за счет гибели других, возможность прожить куцую жизнь и оставить потомство. Но эгоизм и бессмертие – две половинки критической массы, пострашней урановых. Мы их сложили в идиотском самоослеплении и наслаждаемся результатом, не понимая, что цепная реакция уже идет. Она просто запаздывает на какие-то естественные микросекунды…

– И для уменьшения вселенской энтропии я должна немедленно лечь с тобой в постель? – насмешливо спросила Елена.

Я оттолкнул ее руку:

– Убирайся! Вы все играете, ты тоже играешь в какую-то свою игру! А я играть больше не желаю, вот в чем разница между нами!

55
{"b":"94476","o":1}