Под одобрительный свист и весёлый хохот мы вышли из «Ржавого клапана» и отправились на парковку. Молчали, быстро проходя переулок, освещенный неоновыми вывесками.
Как только мы сели в машину, Эйнар достал карманный голопроектор. Перед нами заплясала карта утильканавы.
— Вот где-то тут, — он обвел пальцем самый край, — должна быть партия мусора из закрытой лаборатории. Там могут быть «Химеры». Маловероятно, но вдруг повезет? Мне нужны их мозги! — его голос дрожал.
Я первый раз видел его настолько возбужденным.
— Что за «Химеры»?
— Новое поколение синтетиков. Мощные, неуловимые, самообучаемые. В их мозге есть чип, который я давно ищу. Он мне нужен.
— Ты думаешь, что их могут выкинуть на свалку просто так?
— Ну мало ли… В утильканаве полно сокровищ. Когда-то я вытащил оттуда нейрочип «Афины»! Продал за тысячу кредитов…
— «Афина»? Это те самые помощники судей?
— Именно, именно. Давай, погнали.
Машина взвыла на повороте, увозя нас сквозь смог. Эйнар болтал без остановки всякую чепуху про работу, тыча пальцем в окно. Монотонная музыка перебивала его, да я и не слушал пьяные бредни.
Приехали к свалке. Я приглушил мотор. Перед нами расстилался пейзаж апокалипсиса: горы робототрупов, проросшие ржавыми кактусами антенн, реки электролита, бурлящие в трещинах.
— У нас три часа, — бросил я, натягивая респиратор, — и ни минутой дольше. Потом фильтры сдохнут, и мы отравимся.
Но Эйнар уже убежал вперёд, подпрыгивая на ходу.
— Эй, смотри! — Эйнар поднял раздавленную голову андроида с вырезанными глазами. — Здесь уже были конкуренты.
Мой сапог зацепил брезент. Я отпнул кусок от себя и замер.
— Это же…
Воздух сгустился. Под брезентом лежала она. Трещины на коже, грудная пластина пробита, словно сердце вырвали. Её волосы спутались в чёрные смоляные пряди, прилипшие к вискам. Но даже сквозь слой засохшего масла и ржавчины… Лицо. Человеческое. Не то, что у других синтетиков. Я замер, будто током ударило в виски. Респиратор запотел изнутри, а я не мог оторвать взгляд.
— Ух ты, какая баба! — Эйнар присвистнул, нависая надо мной. — Но всё же не «Химера», увы… — его голос провалился в вакуум.
Я рухнул на колени, не чувствуя острых осколков. Рука сама потянулась к её щеке, к трещине у губ. Холодная. Но под пальцами — едва уловимая вибрация, как течение реки под тонким льдом.
В моей груди что-то сжалось, будто в рёбра вставили электроды и пустили ток. «Не живая», — прошипел разум, но что-то глубже и выше моего сознания сомневалось в этом.
— Их давно сняли с производства. Глючные и медленные. А с такой побитой шкурой её не восстановить до состояния, которое окупится. Детали сильно устарели.
Я указал пальцем в трещину на её виске: — А мозг цел?
Он прилепил жучка ко лбу. На экране заплясали зелёные змейки.
— Ща-ща, подожди. Ага, вот. Нейроактивность — три процента. Ну-у-у… Хватит, чтобы продать память как сувенир, — он шлёпнул по её плечу, оставив отпечаток масла: — Брось, Тим. Там грузовой синтетик валяется — у него мощная гидравлика… А лучше пойдем поищем «Химер».
Вдруг девушка дёрнулась. Веки распахнулись, обнажив серые матовые линзы. Не взгляд — взрыв: тысячи пикселей боли, гнева, надежды.
Голос прозвучал тихо, словно сквозь вату:
— Оставьте… Через неделю я умру…
Эйнар фыркнул, но я подсунул руки под её спину и понёс в сторону машины. Синтетическая кожа крошилась, пахло горелым кремнием. В ушах звенело.
— Ты совсем охренел?! — он схватил меня за куртку. — Это же ходячая помойка!
— Хочу извлечь глаза и память, — солгал я, грузя поломанное тело в багажник.
Он плюнул, махнув в сторону груды металлолома: — Чёрт с тобой, развлекайся. Но если мои заказы из-за этого пострадают, то забудь про работу!
Мы с Эйнаром ещё около часа перебирали синтетиков, но ничего стоящего не нашли. Я отвёз его обратно в бар, и принёс синтетика домой.
* * *
Она назвалась Лукрецией.
Первые ночи молчала, погружённая в азотную ванну. Лишь когда я подключил кое-как добытый энергореактор, её глаза вспыхнули серо-голубым адом:
— Они резали мой мозг… — голос звенел, как рвущаяся струна. — Скальпель скользил по извилинам… Это не больно, но Я чувствовала, как умираю!
Я всё списал на глюки в системе, но следующей ночью она закричала. Не предупреждающим писком системы, а хриплым человеческим воплем. Я сорвался с матраса, задев коленом ящик с инструментами. Лукреция билась в ванне с азотом.
— Отключите! ОТКЛЮЧИТЕ! — её голос взрывался помехами. Под кожей бегали голубые молнии, сливаясь в надпись на груди: «ОШИБКА: ПЕРЕГРУЗКА ПАМЯТИ.»
Я сунул руку в ледяную жидкость, нащупал аварийный разъём. Тело Лукреции дёрнулось и обмякло.
— Что… Что ты видела? — я вытирал азотный коктейл с её лица.
Она заговорила, не открывая глаз. Слова лились монотонно, как запись с повреждённой кассеты:
— Белый свет. Хирурги в масках с логотипом «Синтез-Примула». Руки прикованы к столу. Не мои руки — кости торчат из чёрной плоти, пахнет гниющим мясом… Они вводят иглу в глаз. Не больно. Но я чувствую, как сознание отрывают от мозга. Как вытягивают крючьями и распластывают скальпелем…
Её пальцы больно впились мне в запястье. На экране диагностики поплыли кадры из чужой памяти:
Вокруг операционной бегают люди в белых комбинезонах и масках, похожих на скафандры.
Кто-то говорит: «Лукреция М., вы согласны на перенос сознания? Это единственный шанс выжить».
Губы, покрытые кровяной коркой, шевелятся: «Да…»
Скальпель разрезает кожу. Пилят череп. Откидывают кости. Внутри — серая каша. Кто-то смеётся: «Смотри, какая красивая глиосаркома! Редкий случай!»
Сердце вставляют в грудную клетку девушки-синтетика.
Экран загорается: «ИНИЦИАЦИЯ… 3 %… 5 %…»
Голос снова: «Забыли сказать — обратной дороги нет».
Лукреция взвыла. Её спина выгнулась, обнажив шов вдоль позвоночника. Из трещин хлынул электролит, пахнущий миндалём и сожжённой кожей.
— Они лгали! — она била кулаком по краю ванны. — Я думала… Думала, это будет как сон. А они…
Я поймал её лицо в ладони. Слёзы-антифриз жгли пальцы.
— Они стёрли мои последние воспоминания. Тот запах маминых духов… Звук её смеха… — голос рассыпался на отдельные биты. — Оставили только боль. Чтобы я помнила, ЧЬЯ я.
Мне стало жалко её… Странное ощущение, неизвестное мне до этого момента, обожгло грудь изнутри. Я поддался порыву и прижал её лицо к груди, игнорируя боль от обморожения. Она просто повторяла, как молитву: — Я не просила этого. Никогда не просила…
— Я верну тебя к жизни.
— Я давно умерла…
— Ты будешь жить.
Мы сидели обнявшись, пока чёрный смог за окном не сменился ядовитым рассветом.
Утром я собрал все свои приборы и вплотную занялся её телом. Диагностика высвечивала жёлтые предупреждения: «Резерв памяти — семнадцать процентов. Эмоциональный модуль — коррозия. С5-С6: критический износ.»
Я потихоньку выполнял заказы Эйнара, а все свободное время пытался починить тело Лукреции, постепенно знакомясь с перекупщиками синтетиков. Это всё было незаконно, но по разговорам я узнал, что Эйнар самый честный и скрытный персонаж на черном рынке деталей. Он один из немногих, кто продавал пересобранных синтетиков за пределами нашего государства. Зная это пару месяцев назад, я бы отказался от сотрудничества с ним, но теперь у меня была Лукреция. Я должен был зарабатывать деньги, чтобы спасти её, вытащить из лап смерти и забвения…
* * *
Однажды поздно вечером в мою дверь раздался стук. Я осторожно подошел и посмотрел в видеоглазок. Эйнар.
Сразу же открыл дверь, но Эйнар толкнул меня и ворвался в комнату, заставленную деталями и инструментами. В ванне с азотным коктейлем отдыхала Лукреция, уйдя в режим энергосбережения.
