Старик вновь негромко рассмеялся и, опустив голову, покачал ею.
— Нет, ты не убьешь, Венсен… Ты слишком совестлив, мой друг, слишком благороден… Но и упорен, не отступаешь перед трудностями, идешь к своей цели и мне нравится это в тебе! Я следил за тобою. И когда ты сбежал из места своего заключения, безвинный узник, я убедился в верности моих расчетов и надежд. Поэтому я пришел к тебе, Венсен. А ты, не будь ты готов или же, по крайней мере, не будь ты в отчаянии, не стал бы слушать меня сейчас. Ты уже согласен, ведь верно?
На несколько секунд возле холма воцарилось молчание. Даже сторонние наблюдатели на сей раз предпочитали не произносить ни слова, созерцая эту сцену с величайшим напряжением и ожидая ответа, который, надо признать, был им хорошо известен.
Венсен в раздумье почесал щеку, а после гордо выпрямился, бросая на собеседника полный отчаянной, какой-то злой решимости, взгляд.
— Ты колдун, да? Я слышал рассказы о том, что вы существуете, хотя и не верил… Так вот, старик, слушай мои слова — ты прав, я согласен. Согласен, черт меня побери, на твое странное предложение, хотя я и не готов. Но я в отчаянии, и я не хочу умирать, ибо я не заслуживаю смерти! Я остановил своего брата и ничуть не сожалею об этом, но отец не желает верить… Я согласен, старик, слышишь ты, я согласен! Делай, что хочешь, не думаю, чтобы мне стало хуже. Вот только… мое имя…
— Ты получишь другое имя, — Рейнир, лицо которого так и светилось победоносной улыбкой, милостиво опустил бородку, словно уже преподнося собеседнику тот дар, о котором говорил, — Я думал об этом, и я знаю, как ты будешь зваться отныне, Венсен… нет. Ты более не Венсен. Венсен ла Бошер остается здесь, в этой пустыне и умирает, несчастный, оклеветанный человек, чье тело даже не будет найдено. Со мною же сейчас уходит Винсент де ля Бош, чья судьба пока неизвестна, но вскоре решится, — он вновь вытянул руку вперед и, в несколько шагов приблизившись к растерявшемуся Венсену-Винсенту, положил ладонь ему на плечо, — Более нас здесь ничего не держит, друг мой. Идем.
Далекое эхо последнего слова растаяло над уже опустевшей равниной.
Никто из наблюдающих происходящее людей даже не успел понять, что произошло, — мага и его собеседника просто не стало. Не было ни щелчков, ни развеявшегося дыма, их очертания не таяли медленно и долго, как утренний туман, — не было ни одного из так любимых Альбертом дешевых фокусов. И почему-то именно это, именно последний завершающий штрих необычной картины окончательно убедил гостей из будущего в невероятной силе и высоком мастерстве мага, о котором в их времени говорили не иначе как о великом.
— Так… и чего у нас дальше? — вопрос, неожиданно заданный Ричардом, заставил всех, исключая, разве что, Винсента, продолжающего сумрачно созерцать то место, где мгновения назад стоял сильнейший маг всех времен и народов, обратить взгляды к нему. Дэйв, мимолетно оглянувшись через плечо, бросил на хозяина взгляд, полный доброй насмешки.
— Ну, ведь это же ты хотел давать объяснения по ходу действий, — скромно улыбнувшись, аккуратно напомнил он, — Что же — дерзай. Настало время для первого акта нашей пьесы…
— Ах, вот как? Ага, — оборотень, мигом сориентировавшись, открыл, было, рот, дабы и в самом деле начать давать пояснения, а точнее — анонсировать предстоящие действия, но, заметив странно бледного де ля Боша, нахмурился, — Эй… Винс, ты как?.. Ты знаешь, там дальше дела обстоят, в общем-то, ничуть не лучше, так что, быть может, пока не поздно…
— Все нормально, — голос хранителя памяти звучал откровенно заморожено; взгляд не отрывался от какой-то точки в пространстве, — Все в порядке. Что ты собирался сказать?
— Да-да, — Ричард, все-таки не до конца уверенный в действительно нормальном состоянии друга, мимолетно поморщился и, решительно кивнув, все же начал, — Думаю, все вы помните легенду о проклятии рода де Нормонд, не так ли? И, надеюсь, не забыли и ее начало…
— Как же забыть, — Татьяна, которая некогда именно на первых строках легенды несколько раз перебивала рассказчика-Винсента, и именно благодаря этому хорошо запомнила их, хмыкнула и нараспев проговорила, — Светило яркое солнце, когда молодой граф, явившись на холм, с улыбкой обозрел окрестности…
— Именно, — оборотень улыбнулся с непонятным самодовольством и, кивнув, продолжил сам, — Давным-давно, когда замка не было еще и в помине, молодой граф де Нормонд прибыл на этот самый холм и с улыбкой обозрел окрестности… Все правильно. Но, увы, история не сохранила некоторых незначительных подробностей. Так, например, забыла она, что на холм-то граф прибыл, но был при этом не один, а в компании друга. Что уж говорить, что не сохранилось и имени друга. А звали его…
— Ренард! — неожиданно раздался за спинами молодых людей громкий, звонкий молодой голос, — Не гони так, я не успеваю за тобой!
Татьяна, замерев на мгновение, медленно и неуверенно обернулась. Имя было ей знакомо, хотя голоса, произнесшего его, слышать ей прежде не доводилось. Впрочем, стоит заметить, что знакомо оно было не только ей.
Граф де Нормонд, обернувшись вместе с супругой, изумленно моргнул и, быстро глянув на Ричарда, вновь обратил внимание на приближающегося к холму человека; даже Винсент, несколько пришибленный только что открывшимися ему обстоятельствами, счел своим долгом взглянуть на новых участников событий.
К холму, уверенно восседая на вороном тонконогом жеребце, во весь опор мчался тот же человек, что только что рассказывал им о несовершенстве древней легенды. Это был он, и узнать его, в отличии от прошлой версии Винсента, можно было даже издалека, но одновременно словно бы и не он.
Черные волосы, спускающиеся чуть ниже ушей, лежали, несмотря на бешенную скачку, ровной красивой волной; темно-синяя туника ловко сидела на стройной сильной фигуре, выгодно ее подчеркивая, а накидка такого же цвета приоткрывала темную рубаху, чьи рукава немного раздувал встречный ветер. Всадник, одетый в темное, идеально соответствовал своему коню, с ним вместе представляя великолепную картину.
Он натянул поводья, придерживая вороного и, окинув взглядом холм и пространство рядом с ним, непонимающе нахмурился, поднимая руку и в растерянности проводя ею по волосам. Солнце ярко сверкнуло на серебряных застежках на манжете рубахи, и из-за спины молодого мужчины, не давая ему опомниться от непонятного изумления, послышался недовольный возглас.
— Этак недолго и с коня упасть! — второй всадник, которого его товарищ доселе немного загораживал, аккуратно придержал гнедого жеребца, мягко выводя его из-за спины спутника, — Зачем было так нестись? Ты же видишь — здесь никого нет, значит, тебе показалось, как я и говорил. Почему только ты никогда не доверяешь мне…
— Я готов клясться, — я слышал голоса! — Ренард слегка натянул поводья, удерживая коня. Вороной горячился, еще не остыв от бешеной скачки, перебирал ногами и, казалось, так и норовил броситься вперед, продолжить бег даже вопреки воле седока.
— Рене… — попытался что-то сказать спутник мужчины, но он перебил его.
— Я подумал… что, если это тот каторжник?
— Ла Бошер? — в голосе его собеседника послышалось нескрываемо веселое изумление, — И куда же он девался, коли так?
— Откуда мне знать, — огрызнулся Ренард и, окинув взглядом пустую степь, недовольно дернул плечом, — Быть может, он скрылся за холмом или… Что, если бы мы его схватили?
— Ренард, — молодой человек, определенно не одобряя горячности собеседника, слегка покачал головой, — От жары может почудиться все, что угодно и, клянусь, я не слышал никаких голосов! Мы оба сильно устали и, конечно, не следовало ехать этим путем…
— Вот как? — брюнет фыркнул и неожиданно легко соскользнул со своего жеребца, — Интересно, а кто это завел нас сюда? Кажется, ты говорил, что знаешь дорогу, призывал небеса в свидетели! Вик, честное слово, в следующий раз я не поеду по предложенному тобой пути.
— Я хотел сказать, что коль скоро мы оба устали, того преступника мы бы не смогли схватить и вдвоем, — названный Виком пожал плечами и, соскочив по примеру спутника с коня, прибавил, — Ты забыл, что говорят о нем? Он был обессилен, а смог убить троих! Троих, Рене, так что́ ему мы двое? Ну, да ладно… По счастию, его здесь нет, да и я не думаю, чтобы он выжил в этой пустыне — помнится мне, он был даже ранен! А за дорогу ты не беспокойся, друг мой, — мы выберемся из этой пустоши, выберемся, не будь я Викто́р де Нормонд!
