Это означает, что судебный процесс потерял большую часть задуманной повестки, поскольку вопрос о совместном осуждении королем герцога Алансонского, герцога Бургундского, графа Арманьяка и Дофина отпал. Но несмотря ни на что, было принято решение вернуться этому, но позже и в другом месте. Замок Монтаржи, хотя в нем находился прекрасный зал (одно из главных сооружений Карла V, которое Карл VII восстановил[626]), был заменен весьма скромным городком Вандом, принадлежащим Жану де Бурбону, графу Вандомскому. Конечно следовало бы провести столь значимый судебный процесс в Париже, но между Карлом VII и парижанами существовали старые и горькие обиды. Город Тур также был исключен. Причины, для переноса места суда, были следующими: небольшие размеры Монтаржи (города и замка) не позволяли разместить всех тех, чье прибытие ожидалось, к тому же там как и в Орлеане и Сюлли-сюр-Луар бушевала эпидемия; что касается Вандома, то из этого городка, в случае необходимости (высадки англичан), можно было быстро добраться до Нормандии, Бретани или Пуату.
Карл VII вступив в Вандом 21 августа 1458 года, во главе пышной процессии и с армией за спиной[627], остановился в командорстве ордена госпитальеров (бывшем приорстве ордена тамплиеров). Торжественное открытие заседания суда в зале, украшенном гобеленами цветов короля с флер-де-лис, состоялось 28 августа (миниатюра Жана Фуке передает сцену, когда обвиняемый был представлен суду и усажен на отведенную ему скамью).
Все заняли свои места, каждый в соответствии со своим статусом и рангом. Отсутствующие были оглашены поименно. Хронист Жак Дю Клерк упоминает четырех отсутствующих: герцогов Бургундского, Анжуйского, Бурбонского и графа де Ла Марш. Фактически, лично отсутствовали только герцоги Бургундский и Анжуйский, хотя они и были представлены послами, которых, правда, не допустили к дебатам. По словам Шатлена, "что касается двух рыцарей [Кроя и Лалена], которые были посланы туда герцогом Бургундским и могли представить его персону как дважды пэра и первого из пэров Франции по старшинству и по статусу своих владений, а не по милости короля и не по случайному исполнению должности, как это было с другими[628], то они не были призваны участвовать в процессе каким-либо образом". Им только заявили, что если они прибудут, то им предоставят место в зале суда, "но они так и не явились из-за недоверия к суду и потому, что герцог Алансонский, которого в тот день судили, был рыцарем Ордена Золотого руна". И это было очень горько, ведь "с незапамятных времен членство в Ордене Золотого руна полагалось только самым достойным и благородным рыцарям, которые были очень известны и к которым было меньше всего упреков в их истинной приверженности к христианской религии"[629]. В этом несколько запутанном тексте очевидны две темы затрагивающие Филиппа Доброго: с одной стороны, он был единственным подлинным светским пэром Франции, поэтому в его отсутствие речь могла идти только о пародии на судебный процесс, но, с другой стороны, герцог Алансонский был виновен, и обвинения, справедливо ему предъявленные, отражались на чести Ордена Золотого руна, к которому он принадлежал.
Развязка наступила 10 октября 1458 года: "Иоанн, герцог Алансонский, пэр Франции", обвиненный в "заключении нескольких договоров и соглашений с нашими врагами и противниками англичанами", на "суде под Нашим председательством в присутствии лиц являющихся свидетелями обвинения и давшими показания", был объявлен "виновным в оскорблении величества" и как таковой "лишён всех должностей и владений во Франции"[630]. Основная часть его имущества была конфискована, он остался в тюрьме (в замке Лош) на неопределенное время (фактически до смерти короля), но его семья была помилована и избежала жестокого обращения[631], но самое главное герцог сохранил свою жизнь.
Но перед этим приговором, который подразумевался с самого начала и который в некотором смысле облегчил для всех ситуацию, под контролем или по инициативе канцлера Франции Гийома Жувенеля был проведен опрос всех участников участников судебного процесс. В конце концов, каждый имел право, так или иначе, вмещаться в дело. Но нам известны "мнения" или "предложения" только трех пэров: Филиппа Бургундского, Жана Жувенеля дез Юрсена, первого церковного пэра как архиепископа-герцога Реймса, и Карла Орлеанского. Эти, тщательно составленные, "предложения", были широко распространены по стране и даже внесены в повествования того или иного хрониста. Так, Жак Дю Клерк говорит о "предложении" герцога Бургундского, обнародованного Жаном Л'Орфевром в начале сентября 1456 года[632]: "Этого предложения я лично не слышал, но был ознакомлен с ним в письменном виде. И я полагаю, что упомянутый мэтр Жан Л'Орфевр представил его в суд, после чего оно было скопировано и дошло до меня в копии"[633].
Было бы утомительно повторять все подробности аргументов, представленных этими лицами или от их имени, которые склоняли короля к проявлению милосердия. Герцог Бургундский просил короля о снисхождении, приводя множество аргументов и ссылаясь на величие короля, которому должно быть свойственно проявлять милосердие, учитывая семейное положение обвиняемого, оказанные им ранее услуги, а также его "простоту". От имени короля герцогу ответил Ришар Оливье, епископ Кутанса, который был важным посредником в отношениях между Карлом VII и Филиппом Добрым, а также, как мы уже видели, одним из судей в деле о реабилитации Жанны д'Арк. Епископ заявил, что короли и принцы должны быть также и судьями, иначе их власть, по словам Святого Августина, будет только фикцией, а верное служение короне предшественников герцога Иоанна является скорее отягчающим обстоятельством; конечно, он не обладает необходимой для принца крови мудростью, но его тщательно спланированные интриги показывают, что он не так уж "прост"; к тому же писаный закон существует для того, чтобы пресекать преступные действия и накладывать серьезные наказания[634].
8 октября, когда решение, возможно, уже было приято и готовилось к оглашению, Жан Жувенель дез Юрсен изложил свое "объявление". Он отметил, что на протяжении всего процесса только и разговоров было, что об ужасном законе Юлия Цезаря "О измене". Но, как известно, король является императором в своем королевстве, и "не подчиняется римским законам". Герцог Алансонский "сильно провинился", поэтому, только король как император в своем королевстве, является тем, кто может даровать ему помилование даже если несколько принцев и баронов пытаются присвоить себе это право. Именно эта монополия на помилование обязует короля использовать ее, как "наместника Бога", так же, как он однажды поступили с парижанами, которым было дано "всеобщее прощение". Так что то, что король сделал для простых подданных, которые долгое время носили красный крест англичан, следует сделать и для своего родственника, который так хорошо служил ему, в том числе и при Жанне Деве. Тем более что герцог показал себя скорее опрометчивым, чем сознательно вероломным: "И его поступок, похоже, был лишь делом рук обуянного страстями человека, стремившегося отомстить кого-нибудь другому, и не подумавшего хорошенько о последствиях, которые могут воспоследовать"[635].
