Подобные объяснения, которых, предположительно, в той или иной степени придерживался и сам Карл VII, были сформулированы не только его духовником или регулярно выслушиваемыми проповедниками, но и светскими лицами, например Шатленом, который заметил, что когда Генрих V получил в наследники "скорбного разумом" Генриха VI, это произошло по Божьему промыслу для "облегчения этому благородному королевству, которое [из-за раздоров принцев] пришло в упадок"[845].

Иными словами, для современников царствование Карла VII являлось уроком как для государей, так и для всего христианского мира. Так Матье Томассен в своих Регистрах Дофине, завершенных в 1456 году, пишет, что Карл VII в молодости "пережил великих бедствий, больше, чем любой другой король до него", но "Господь своей несравнимой силой наделил его великими милостями и явил ему великие знаки Своей любви"[846]. Поэтому во второй половине его царствования и наступило процветание.

Какое-то время казалось, что божественная сущность "святого королевства Франции" находится под угрозой исчезновения, но победа Карла VII означает, что эта сущность, созданная по воле Бога, о чем свидетельствуют знамения, которыми Он ее осыпал, после слишком долгого затмения, снова воссияла. Когда христианский мир вновь обрел один из своих столпов, разве не стал крестовый поход вновь возможным и даже приоритетным делом? Правда, здесь Карл VII разочаровал ожидания.

Он был "любим всем своим королевством и управлял им с гордостью, благородством и мудростью, не был мстительным, но хотел, чтобы после стольких ужасных войн восторжествовала справедливость и правосудие", поэтому дороги стали безопасны для купцов и других путешественников[847]. Короче говоря, все закончилось хорошо, как для короля, так и для его народа.

Филипп де Коммин писал, что при Карле VII "во Франции было множество прекрасных свершений"[848].

По красноречивому выражению Жака Крина, царствование Карла VII, представлявшее собой не только критический период в истории страны, когда анархия часто казалась непреодолимой, но и кризисом государственности, важным этапом в строительстве "королевской империи", было основано на ряде элементов: более четком определение понятия суверенитета; укреплении правила наследования короны; лучшем использовании людских ресурсов королевства, в налоговых и военных вопросах; согласием большинства французов на уплату налогов при условии, что они останутся в разумных пределах и будут приемлемо распределены; пониманием того, что время когда во время мира и перемирий армия полностью распускалась решительно закончилось; признанием  короля в качестве неоспоримого главы французской Церкви; довольно мирных переговорах между королем и большинством его добрых городов; восстановлением суверенной судебной системы; отказом от систематического обращения к Генеральным Штатам; более сильным чувством идентичности среди подданных короля, в частности потому, что оставался враг, не сказавший своего последнего слова и от которого необходимо было защищаться; относительном ослаблении политической напряженности, по сравнению с периодом когда интеллектуалы яростно критиковали королевское правительство, а Парижский Университет настойчиво пропагандировал реформы государства. Платой за все это стал конец определенной свободы аристократии. Послушаем политика и публициста XIX века Алексиса де Токвиля[849]: "Я осмеливаюсь утверждать, что с того дня, когда уставшая от войны нация позволила королям ввести всеобщие налоги без ее согласия и когда дворянство проявило трусость, позволив обложить этими налогами третье сословие, а само осталось от него освобожденным, именно в это время было посеяно семя почти всех пороков, которые существовали при Старом режиме и в конце концов привели к его к бесславному концу". Токвиль помещает этот момент между 1445 и 1448 годами и считает, что именно тогда "феодальное и аристократическое представление о свободе" начало приходить в упадок. Еще ранее Монтескье писал в своих Размышлениях (Pensées): "День смерти Карла VII стал последним днем французской свободы"[850]. Печальный поворот, не произошедший по ту сторону Ла-Манша.

Карл VII находился у власти сорок три года, с 1418 по 1461 год. Очевидно, что он не был одним и тем же человеком, ни физически, ни психологически, ни в 15, ни в 35, ни в 55 лет. Его окружение постоянно менялось, хотя королева незаметно была рядом на протяжении всего его правления, поскольку их брак был заключен в 1422 году и Мария пережила мужа на два года (сюда следует добавить и Жан де Дюнуа, почти ровесника и ближнего кузена короля)[851]. Долгое время Карл VII не был в состоянии руководить ни внутренней ни внешней политикой доставшейся ему страны, а лишь реагировал (часто неэффективно) на угрозы, создавая у современников впечатление жалкого бессилия. Он находился в почти глухой обороне. Более того, даже когда его положение улучшилось, проблемы, с которыми Карл столкнулся, были настолько разнообразными, что следует говорить не о целостной а о многовекторной политике. К тому же последовательное влияние череды приближенных лиц приводило к большим колебаниям политической линии.

Без сомнения это было так. Но тем не менее, мы хотели бы доказать, что его политическая линия все таки была последовательной, хотя в зависимости от обстоятельств могла существенно колебаться. Даже если ему приходилось задумываться о своем происхождении, Карл VII никогда публично не ставил под сомнение свое право править всем королевством Франции. Он, хоть и негласно, исключал любой компромисс, и в частности, раздел королевства, часть которого он мог бы оставить себе, в качестве суверенного владения или фьефа. Поэтому он должен был непременно победить своего противника, изгнать его и добиться того, чтобы французы, не признавшие его, вернулись к своему "естественному" повиновению. Для достижения первой цели требовалась армия, в которую он привлекал как своих подданных, так и иностранцев. Вторая цель требовала переговоров, а также пропаганды и убеждения. После достижения этих целей, не без многих проблем, он должен был пощадить некоторых прежних противников, восстановить общественный порядок и разумно управлять, поддерживая при этом постоянную боеготовность армии, что требовало соответствующих финансовых ресурсов. Карл VII прислушивался к своим подданным, но, верный семейной традиции, старался обходиться как можно дольше без созыва Генеральных Штатов в масштабах всего королевства. Чтобы утвердить свою власть над страной, он прежде всего стремился укрепить свою власть над французской Церковью, поэтому Прагматическая санкция имела большое значение и пользовалась популярностью среди высшего духовенства и даже за пределами королевства. Необходимость обеспечения безопасности, в то время как англо-бургундский союз оставался все еще возможен, заставила его не вмешиваться в итальянские дела и отвергнуть соблазн поучаствовать в крестовом походе, несмотря на многочисленные просьбы и предложения.

Заслуга или талант Карла VII состояли в том, что он вернул себе, не только материальное, но и символическое наследие королевского дома Франции, и был признан его главой, и это несмотря на усилия двуединой монархии, которые были особенно заметны во времена Бедфорда, представить Генриха VI как имеющего два корня — английский и французский. Возможно, Бедфорд намеревался сплотить политические силы Франции вокруг своего племянника и изолировать "так называемого Дофина", но эта надежда вскоре развеялась.