Она достала статью и прочла ее, чувствуя, как в ней поднимается гнев. Иоганнеса называли вражеским шпионом, извращенцем, убийцей невинных людей:
Эбнер воспользовался наивностью детей самым коварным и бессердечным образом, заставляя их выполнять его приказы и служить его порочным целям.
Ему объявляли смертный приговор едва ли не с ликованием, хвалили работу полиции за поимку преступника. Как будто полицейские и правда что-нибудь для этого сделали, подумала Френсис. Как будто он не был доставлен им, как теленок, насмерть перепуганный и безвольный. Несправедливость произошедшего Френсис ощущала почти физически; во рту у нее появился металлический привкус, лицо запылало от стыда. Она пристально смотрела на фотографию Иоганнеса, пытаясь увидеть его как бы со стороны, глазами человека, который не знал его и верил тому, что о нем говорили и писали. Но как ни старалась, не могла разглядеть в нем никого, кроме затравленного подростка. В статье его называли извращенцем. Значит ли это, что в его действиях был сексуальный подтекст? Френсис просмотрела всю статью в поисках более подробной информации, но безуспешно. Лишь темные намеки на какие-то ужасные обстоятельства. Ничего конкретного о том, какие предметы одежды Вин были найдены рядом с ее туфлей. Когда Вин обнаружили, на ней была надета ее желтая кофточка. Френсис своими глазами видела ее полуистлевшие остатки. Кофточка, к которой всегда была приколота подаренная ею брошь.
Френсис молча положила статью обратно в коробку, чувствуя на себе пристальный взгляд Норы. Под вырезкой об Иоганнесе было еще несколько статей, где рассказывалось о первых лихорадочных поисках Вин уже после того, как обнаружили кровь и одежду во дворе лепрозория, после ареста Иоганнеса и его «отказа сотрудничать». Ни слова о том, сколько было крови – достаточно ли для того, чтобы говорить, что Вин умерла от пореза или колотой раны. Сама Френсис мало что помнила о тех днях. В памяти сохранилось лишь то, как ее держали дома и как она сбежала, чтобы поискать Вин там, где они обычно играли. Она обошла все их сокровенные уголки, кроме одного. Френсис заставила себя мысленно вернуться назад: перед ее взором мелькнула картина какого-то сырого места, сумрак которого пронизывали редкие лучи солнечного света, а затем она увидела уходящую Вин, в ярости размахивающую руками. Вин, вернись! Она вспомнила, как ее несколько часов допрашивал полицейский со зловонным запахом изо рта и она говорила только с одним желанием, чтобы он молчал. Но о том, что было дальше, об аресте Иоганнеса и суде над ним, она ничего не помнила. Просто белое пятно. А затем, однажды утром в конце ноября, мать усадила ее на колени и сказала, что плохой человек больше никому не причинит вреда. Френсис потребовалось некоторое время, чтобы понять это.
Дверь резко распахнулась, и в комнату поспешно вошла Кэрис, придерживая накинутый на голову плащ. У Френсис сердце ушло в пятки. Кэрис опустила корзину с покупками на пол и, тяжело дыша, закрыла дверь.
– Не смогла достать бекона. И сосисок тоже. Куда подевались эти чертовы сосиски? – проворчала она, отдуваясь.
– Ничего страшного, – успокаивающе сказала Нора. – Обойдемся.
Кэрис посмотрела на Френсис, сидевшую на стуле с коробкой вырезок на коленях.
– Будь я проклята! – произнесла она. – Ты опять здесь. Только подумайте!
– Привет, Кэрис.
– Похоже, мне незачем спрашивать, привела ли ты Дэви. – язвительно проговорила Кэрис. – Верно?
– Ради бога! Успокойся уже, ладно, – попыталась унять ее Нора. – Своим постоянным буйством ты делу не поможешь. Френсис делает все, что в ее силах.
Последовала пауза, и Кэрис, казалось, немного остыла. Она медленно выдохнула, покачала головой и подошла к Френсис. Увидев вырезки, нахмурилась:
– Что ты здесь делаешь?
– Я просто хотела взглянуть.
– Зачем? – требовательно спросила Кэрис.
– Просто… Я много обо всем этом думала. С тех пор, как ее нашли.
Френсис опустила голову. Пристальный напряженный взгляд Кэрис был невыносим. И Френсис с удивлением поняла, что та была трезвой. Френсис не могла припомнить, когда последний раз видела ее в таком виде. Запах мокрых волос и одежды Кэрис заполнил комнату, и ее присутствие стало казаться всеобъемлющим.
– И что ты там ищешь? – холодно спросила она.
У Френсис задрожали руки.
– Ничего, – ответила она.
– Тогда, может быть, и смотреть нечего?
– Будь добра, поставь чайник, Кэрис, – попросила Нора напряженным голосом.
Кэрис неохотно разобрала покупки и прошла в заднюю комнату.
– Занятно, что она снова дома, – сказала Нора. – Совсем как тогда, когда была ребенком. По правде говоря, я очень рада, что она рядом.
Она понизила голос и добавила:
– Я надеялась, что Клайв вернется из Лондона, учитывая, что теперь здесь много работы после налетов да Дэви пропал…
Нора отвела взгляд, произнося имя внука, и Френсис вновь ощутила тяжесть вины за произошедшее.
– Мы послали ему весточку обо всем этом и о том, что дом снесут сегодня вечером, но… – Нора покачала головой. – До сих пор не было ответа.
– Лондон не самое безопасное место, – сказала Френсис.
– Это так, но мы бы узнали, если бы с ним что-то случилось. Просто он всегда любил являться без предупреждения, так что остается только надеяться…
– Но… вы думали, что он поспешит вернуться из-за того, что… Дэви… – неуверенно произнесла Френсис.
Нора поджала губы.
– По правде говоря, Клайв почти и не знает паренька-то. Такой стыд. С тех пор как родился Дэви, он стал чаще отсутствовать… то одно, то другое. Ну, ты понимаешь. С другой стороны, ну а что там знать-то о нашем Дэви, верно? – печально добавила она. – Заблудшая душа.
– А я ведь все слышу, – раздался голос Кэрис.
Она появилась в дверях, раскрасневшаяся, с горящими глазами, но неожиданно осеклась, словно что-то внутри ее вдруг надломилось, и Кэрис расплакалась. Она выглядела такой несчастной, что Френсис отвела взгляд.
– Господи! Моя бедная девочка, – проговорила Нора, с трудом поднимаясь и пытаясь ее обнять.
– Да перестань ты, мама, – ответила Кэрис. – Господи, мне нужно выпить.
Френсис быстро просмотрела остальные вырезки, надеясь найти хоть что-то, что могло бы пролить свет на прошлое, погребенное в ее памяти.
Опасения по поводу безопасности пропавшей восьмилетней девочки из Бата Бронвин Хьюз стали более основательными после того, как были обнаружены предметы одежды ребенка, а также пятна крови…
Никаких новых подробностей не было. Туманные упоминания о жестокости и насилии, о воодушевляющем духе добрососедства, благодаря которому люди оказывали помощь в поисках, а также о том ужасе, который это преступление вызвало у жителей города. Тише, сестренки! Френсис боролась с желанием уничтожить все эти жалкие заметки, ничего не говорившие о Вин, ничего не говорившие о правде, от которых не было никакого толку и которые Нора хранила в течение долгих лет. Девушка снова пристально вгляделась в фотографию Иоганнеса, пытаясь вспомнить все те моменты, когда она с ним встречалась. Но чем больше усилий она прилагала, тем более расплывчатыми становились эти воспоминания. Френсис убрала вырезки, вернула коробку Норе и отправилась на работу, понимая, что опять потерпела неудачу.
* * *
Эксельсиор-стрит была типичной улицей Долмитса – прямая, узкая, с одинаковыми кирпичными домами по обе стороны, обращенными друг к другу. Она отличалась от других улиц Бата и, возможно, была бы более к месту в каком-нибудь из больших промышленных городов на севере. Стены домов были грязными от копоти, водосточные желоба забиты листвой, а между окнами верхних этажей тянулись бельевые веревки. Тут и там виднелись пробоины от шальных осколков снарядов, сброшенных в прошлую Пасху; а дома под номерами три и шестнадцать просто исчезли. Дверь дома номер девятнадцать была темно-синей, в углублениях резного наличника виднелся толстый слой пыли. Разбитые стекла в оконных рамах заменили войлоком и брезентом, и поэтому район выглядел еще более печальным, чем Бичен-Клифф-Плейс. Френсис никогда раньше здесь не бывала. Она даже не могла себе представить, что Оуэн может тут жить, но, когда она постучала, именно он открыл дверь и с удивлением уставился на нее.
