Пока Симона шла с Тристаном к выходу из особняка, она успела подумать, что нежелание Люсинды Таунсенд заниматься материнскими обязанностями – это немалое благо. Судя по всему, служащие, нанятые леди Локвуд для того, чтобы растить Эммалину, справились со своей задачей гораздо лучше, чем это могла бы сделать ее мать.

– Мне очень жаль, что ты оказалась в центре всего этого.

– Мне тоже.

– Наверное, ты хочешь узнать подробности о моей мачехе?

Симона на мгновение задумалась. Какая-то часть ее существа просто умирала от нездорового любопытства, а вот другая часть…

– Не знаю, – призналась она и внимательно взглянула на Тристана. – Это может как-то повлиять на то, как я отношусь к дружбе с твоей сестрой?

– Вероятно, не к лучшему.

– Меня нелегко испугать или оскорбить.

– Я это заметил.

Лишь когда лакей открыл дверь, Тристан перестал хмуриться.

– Как и то, что меня легко завлечь? – интересовалась Симона, пока они спускались по лестнице на улицу.

Тристан широко улыбнулся:

– Я считаю, что ты – очаровательно трудный вызов.

– Наверное, это лучше, чем считаться безнравственной и распутной.

– Определенно лучше.

– Тогда я воспринимаю эти слова как похвалу.

На улице Симону дожидался ее грум Элвин, держа поводья двух коней; увидев хозяйку, он быстро выпрямился и повернул голову туда, где стоял еще один конь – надо полагать, принадлежавший Тристану.

Конь Тристана тряхнул гривой и, приветственно фыркнув, задержал повод, который был привязан к железному кольцу.

– Для женщин и для мужчин правила разные, – напомнила Симона. – Вы утром вернетесь сюда, чтобы дать Эмми еще один урок живописи?

– Думаю, да. Но я предпочитаю увидеться с тобой наедине в полночь.

«В полночь. Наедине». Кровь Симоны забурлила, сердце забилось быстрее, но она промолчала, так как Элвин стоял слишком близко. С учетом того, с какой скоростью известия о ее промашках достигали обеденного стола, Симона давно решила, что Дрейтон или Хейвуд приплачивают груму, чтобы тот докладывал им о каждом ее вздохе, и ей вряд ли стоило прибавлять еще что-то к тому, что скорее всего и так окажется слишком интересной историей.

Приняв от Элвина поводья, Симона обернулась:

– Было приятно снова вас увидеть, лорд Локвуд. – Поставив ногу на подставленные грумом ладони, она ловко села в мужское седло.

– Леди Симона! – Тристан почтительно поклонился Симоне, и она посмотрела на него с высоты седла. Неожиданно ее мозг словно превратил реальность в фантазию: день стал ночью, а она сидела не на широкой спине коня, а на стройных мужских бедрах. У нее перехватило дыхание и закружилась голова.

Испугавшись столь бурной реакции, Симона развернула коня и решительно направила его, а заодно и собственные мысли в безопасную сторону.

Тристан долго провожал ее взглядом. Когда расстояние между ними увеличилось, он прищурил глаза, чтобы видеть как можно четче. Проклятие, Симона оказалась превосходной всадницей! Любой, кто способен ехать рысью так, чтобы казалось, будто это легко и удобно, просто рожден для верховой езды.

Ему тут же представилась захватывающая картина: Симона приподнялась на стременах и мчится во весь опор, вытянувшись над шеей скачущего коня; она начнет смеяться, и ветер ударит ей в лицо, и треплет распущенные волосы…

Тристан улыбнулся, искренне восхищаясь ее отвагой и неукротимым духом. Он готов был поставить особняк, возвышающийся у него за спиной, и все, что в нем находилось, на то, что она не из пугливых, эта сильная, независимая, бесстрашная и находчивая девушка.

Он слышал достаточно сплетен о ней, чтобы знать: Симона не является такой невестой, какая ему нужна, то есть женщиной с безупречной родословной и незапятнанной репутацией, которые компенсировали бы его испорченную родословную и репутацию. Однако леди Симона Тернбридж была настолько идеальной в столь многих других отношениях, что только полный идиот мог отвернуться от соблазна, который она собой представляла. Конечно, добиться того, чтобы она согласилась стать его возлюбленной будет нелегко, и все же…

Тристан отвязал от кольца поводья коня и быстро вскочил в седло. Направляясь к порту, он размышлял о том, как именно ее убедить. Проще всего было бы выложить все карты на стол, чтобы она оценила его честность и прямоту. Что до опасности скандала, которая с этим связана… Если Симона даст себе труд обдумать его предложение, то скорее всего шанс у него есть.

Но если об этом станет известно…

У него спазмом свело живот. Логично рассуждая… Если он не женится на Симоне и если она не получит от него ребенка, то Люсинда не станет считать ее опасной. Симона была дочерью одного герцога и подопечной другого. Если езда в мужском седле и фехтование определенно необычные привычки, но они еще находятся в рамках допустимого, то порочная любовная связь – дело совсем другое. Положим, их разоблачат; тогда ее опекун предоставит ему всего две возможности – либо жениться на ней, либо дать себя заколоть. Первый вариант сделает Симону объектом внимания Люсинды и вполне может стоить ей жизни. Второй в глазах света превратит ее в парию. С учетом столь неприятных вариантов рассчитывать на то, что о них никто не узнает, было бы безответственно и безрассудно. Придется получше обдумать план и устранить все огрехи, прежде чем заниматься обольщением этой неукротимой леди, но Тристан был готов и на это.

Тристан размышлял о возможных вариантах соблазнения Симоны даже слезая с седла и передавая коня заботам слуги. Вскоре его шаги гулко разнеслись на лестнице, которая была такой же пустой, как и его голова, куда упорно не приходило ни одной дельной мысли.

Тристан вошел в контору, и волна теплого воздуха заставила его улыбнуться. Его улыбка превратилась в широкую усмешку, когда мужчина за конторкой поднял голову и устремил на него взгляд поверх стремительно запотевающих очков. Что Лондон, что Сан-Франциско – особой разницы не было. Приятно знать, что некоторые вещи в его жизни остаются постоянными и предсказуемыми.

– Привет, Грегори, – сказал Тристан, направляясь к клерку.

– Добрый день, сэр.

– Думаю, на этот раз он действительно добрый, – согласился Тристан, усаживаясь на угол чудовищно массивной конторки из красного дерева. – Что ты смог узнать про леди Симону?

Грегори снял очки и, вытирая их носовым платком, приступил к отчету:

– Боюсь, очень немного, да и то все это слухи и сплетни.

– Обычно в сплетнях содержится зерно правды. Что люди говорят?

– Симона – внебрачный ребенок и признана королевским указом только после смерти ее отца, покойного герцога Райленда, около шести лет назад. Похоже, никто не знает, где она была до этого, но скорее принадлежала к низшим слоям.

– Откуда это известно?

– Она не умеет правильно себя вести в обществе.

– Скорее просто не выносит всей этой искусственности. А что еще про нее говорят?

Грегори откашлялся.

– Похоже, эта дама несколько сумасбродна, сэр.

– Правда? И в чем это выражается?

– Девушка несколько раз вызывала переполох – выезжая на прогулку верхом, она сидела в мужском седле.

Накануне вечером Ноуланд сказал ему невольно то же самое. Неужели это было всего лишь накануне? Тристан покачал головой. Казалось, прошел уже целый век, как они были знакомы.

– И из-за чего возник этот переполох: из-за того, что она нарушила общепринятые правила, или потому что ездит верхом лучше многих мужчин?

Аккуратно возвратив очки себе на нос, Грегори ответил:

– Я ничего не слышал о ее способностях в отношении верховой езды, сэр, извините, но слышал, что она очень легко теряет голову.

Тристан посторонился: эти сведения явно не согласовывались с общей картиной.

– То есть она увлекается мужчинами?

– Что вы, сэр! – воскликнул Грегори. – Я вовсе не это хотел сказать. Судя по всему, леди Симону гораздо больше интересует возможность срезать пуговицы и вспарывать рукава острыми клинками, нежели ходить на романтические свидания. Молодые люди считают ее слишком кровожадной, а потому не рискуют заводить даже самый благовоспитанный разговор; ну а прикасаться к ней и вообще считается полным безумием.