Товарищ Мария, тогда с чёрными косами под шапкой и в кожаном пальто чекиста под тулупом, стояла у входа в пещеру. Наумов умолял:

— Уничтожьте это! Оно не для людей...

— Не могу, — ответила она, глядя, как тени от камня шевелятся. — Но запомню это место.

***

— Что там было? — спросил я, глядя, как Маша сворачивает карту.

— То, что делает мой камень детской игрушкой, — она бросила папку на стол. — Наумов обрушил вход в пещеру динамитом. Но теперь... — Внезапно свет погас. Из темноты донеслись шаги.

Двое в чёрном, с эмблемой «Центр стратегических разработок» на нашивках, блокировали выход.

— Документы. И камень. — Голос звучал механически.

— Ох уж эти ваши секретные службы, — вздохнула Маша. — Всегда опаздываете на пару эпох.

Она рванула рычаг на стене, выглядевший как обычный рубильник. Сирена оглушила зал, стеллажи рухнули, преградив путь. Мы выбежали в переулок, где ждал нанятый вчера старый «УАЗик».

— Куда? — закричал я, захлопывая дверь.

— На север! Пока они не раскопали то, что убьёт даже меня.

Вертолёт НИИ-42 нагнал нас у подножия Урала. Маша на полной скорости, вылезла на крышу «УАЗика» и прыгнула на лыжу шасси. Ее маленькие руки уже никто бы не разжал против воли девушки.

— Эй, орлы! — крикнула она, подтянувшись и вцепившись в дверцу. — Вы же для протокола хотели «образец»?

Пилот, ошарашенный, развернул машину. Маша махнула мне, бросая в снег GPS-трекер:

— Встретимся у пещеры!

Вертолет завертелся по убийственной траектории, из него выпали две фигурки. Потом полет выровнялся.

Прибор показал почти точно на север, туда я и поехал. Если тётя Маша сказала, значит, на север, к пещере.

Пещера Наумова оказалась расчищена и обустроена. Внутри — лаборатория: экраны, провода, а в центре — камень. Не куб, а кристалл, пульсирующий синим. Возле него стоял человек в халате, с молодым лицом покойного Наумова.

— Потомок, — прошептала Маша. — Ты... как?

— Клонирование, — улыбнулся он. — Дед оставил ДНК. Я завершу его работу.

— Он хотел уничтожить это!

— Нет. Контролировать. — Он нажал кнопку. Кристалл взорвался светом, и я увидел...

***

Видение.

Города, покрытые льдом. Люди, замершие в бесконечном мгновении. Маша, лежащая у камня с пустым взглядом. Вечность, ставшая проклятием.

***

— Останови! — закричала Маша, бросаясь к панели.

Удар тока швырнул её к стене. Потомок Наумова засмеялся:

— Теперь я вечен!

— Нет, — прошептала она, вытаскивая из кармана тот самый шильдик от торпеды. — Ты — ошибка.

Она бросила шильдик в кристалл. Металл, коснувшись поверхности, начал вибрировать, резонируя.

— Что ты сделала?!

— Научилась у людей. Иногда хаос — лучшее решение.

Кристалл треснул, свет погас. Лабораторию поглотила тишина.

Мы выбрались на поверхность, где уже кружили вертолёты МЧС. Я посмотрел на дым из пещеры:

— Наумов-младший возродится?

— Нет. Его камень мёртв.

— А наш?

— Ждёт. Но теперь я знаю — «игла» не в камнях. Она... — Она тронула моё плечо. — В тех, кто напоминает, что вечность стоит проживать, а не переживать всех подряд. Вот для него она оказалась в простой полоске нержавейки из моих рук. А для меня в чём?...

Мы пошли к машине, оставляя за спиной дым и прошлое. А в подвале, за тысячи километров, камень засветился и погас, будто вздохнул с облегчением.

Глава 8

Дорога на север петляла между скал, словно змея, пытающаяся сбежать от собственного хвоста. Маша крутила в руках древний компас с рунами — подарок викинга Эйрика Рыжего, как она утверждала. Стрелка дрожала, указывая не на магнитный полюс, а туда, где в трещине ледника мерцал вход в следующую пещеру.

— Здесь теплее, чем должно быть, — заметил я, сбивая наледь с ботинка.

— Потому что камень не льда, а времени, — ответила Маша, поправляя очки ночного видения. Её волосы, теперь платиновые, сливались со снегом. — Он плавит реальность. Как в Александрии, помнишь?

Я кивнул, хотя не мог помнить. Она говорила со мной так, будто я был с ней всегда — во всех её жизнях.

Не только её.

В Машиной памяти иногда вскрывались такие глубины времени, которое и она, со своим длинным веком, не могла видеть. Память предков. "Кощеев и Маш" - бессмертных разных эпох.

Я уже привык не разделять.

***

Одна из Александрий, 48 год до н.э.

Пламя лизало свитки, превращая мудрость веков в пепел. Маша, в льняном хитоне и с короткой рыженькой стрижкой под мальчика, вытаскивала из огня рукопись Архимеда. За спиной гремели мечи римлян.

— Прекрати! — схватил её за запястье старый библиотекарь. — Цезарь сжёг флот, огонь перекинулся...

— Знаю, — вырвалась она, суя свиток за пазуху. — Но это не причина жечь знания.

Она бросилась к выходу, обгоняя падающие балки. На улице, в дыму, её ждал Эратосфен — седой, с лицом, изрезанным морщинами глубже, чем карта звёздного неба.

— Ты спасла «О механике»?

— Не всё. — Она вытерла сажу со лба. — Ваш Цезарь — идиот.

— Он полководец. Для него знание — оружие.

— Тогда я украду это оружие. — Она достала из складок хитона медный диск с зубчатыми шестернями. — Спасибо за чертежи.

Эратосфен

Через неделю Цезарь получил «подарок» — механизм, взорвавшийся при попытке запустить его. Маша же, с обожжёнными рыжими волосами, плыла в Рим на корабле работорговцев, напевая песню египетских жрецов о разливах Нила.

***

— Так ты изобрела первую бомбу? — спросил я, пробираясь за ней по ледяному тоннелю.

— Нет. Первую — в Атлантиде. Но там всё сложнее, с искажением времени и пространства. Потому и ищут до сих пор.

Стены пещеры светились бирюзовым, как экран старого монитора. В центре грота стоял кристалл — точная копия уничтоженного на Урале, но больше. От него тянулись нити света, вплетаясь в камень под нашим домом.

— Сеть, — прошептала Маша. — Они соединены.

— Кто «они»?

— Те, кто был до нас. Те, кто решил, что вечность — это право, а не проклятие.

Она коснулась кристалла, и пещера исчезла.

***

Флоренция, 1503 год.

Леонардо отшвырнул кисть, оставив на холсте кляксу вместо улыбки Джоконды.

— Не выходит! Она должна быть живой!

— Попробуй добавить грусть, — предложила Маша, разглядывая эскизы летательного аппарата. — Или страх. Бессмертные редко улыбаются.

Художник обернулся, заметив, как она крутит в руках шестерни его механического льва.

— Ты снова здесь, демонесса?

— Демонесса с хлебом и вином, — она поставила на стол бутыль. — И с вопросом. Зачем ты рисуешь её?

Леонардо да Винчи

Леонардо вздохнул, указывая на чертежи под холстом — схемы сердца, реки, пламени.

— Чтобы понять, что движет людьми. Страх смерти? Жажда жизни?