Он говорил долго, объясняя детали операции: как будут распределены силы, как школы должны объединиться для защиты мирного населения, как противостоять существам скверны. Все слушали внимательно, задавали вопросы, обсуждали тактические тонкости.

Но Елена смотрела не на карту, а на лицо Феликса. В каждом его слове, в каждом жесте она видела двойное дно. Настоящий план был другим, более радикальным.

Когда совет закончился, и каждый получил свои задания, Елена подошла к Лину, который всё это время молча наблюдал за происходящим.

— Ты понимаешь, что он задумал? — спросила она тихо.

Лин посмотрел на нее странно прозрачным взглядом.

— Не полностью. Но достаточно, чтобы бояться последствий.

— Ты будешь ему мешать?

— А ты? — Лин чуть наклонил голову, изучая её лицо. — Ты видишь истину и всё равно стоишь рядом с ним.

Елена молчала, не находя слов. Она и сама не понимала, почему не бросилась раскрывать настоящий план Феликса перед советом. Возможно, потому что глубоко внутри чувствовала: он прав. Нескончаемые циклы вторжений нужно было остановить любой ценой.

Или, возможно, просто потому, что верила ему больше, чем кому-либо в этом или любом другом мире.

После совета мастер Ю отозвал Феликса в сторону.

— Ты вернулся другим, — сказал он тихо, всматриваясь в глаза своего ученика. — Храм Саньхэ всегда менял тех, кто осмеливался войти в него. Знай, что что бы ты ни задумал, я доверяю твоему суждению.

Феликс почувствовал укол совести — его учитель слишком доверял ему, не зная полной правды.

— Сяо Ин? — спросил он, меняя тему.

— Он в безопасности, — ответил мастер Ю. — Я отправил его с другими младшими учениками в горное убежище. Его дар слишком ценен, чтобы рисковать им в прямом столкновении.

Феликс кивнул, чувствуя облегчение — по крайней мере, мальчик будет в стороне от того, что должно произойти.

Он остался один над картой, отмечая про себя ключевые точки, где публичный план и его истинные намерения расходились. Он знал, что в момент активации северного храма у него будет всего несколько минут, чтобы перенаправить энергетические потоки и инициировать настоящую трансформацию. К этому моменту большинство участников будет слишком занято сдерживанием скверны, чтобы помешать ему.

Ночь перед выступлением выдалась безлунной. Тяжелые тучи затянули небо, словно природа сама предчувствовала грядущие потрясения. Елена сидела на циновке в отведенной ей комнате, медитируя. Её сознание балансировало на грани обычного восприятия и глубинного видения, ища ответы в потоке нитей жизни.

Вместо четких ответов приходили только образы: серебристые нити жизни, сплетающиеся в сложные узоры; черная волна, поглощающая всё на своем пути; золотое сияние, встречающееся с темной энергией её печати, порождающее новый, небывалый оттенок света.

Елена боролась с собой. Её разум восставал против плана, который означал конец всему миру. Но глубже, на уровне интуиции, она ощущала правду: скверна никогда не остановится, циклы вторжений будут повторяться, принося всё больше страданий. Возможно, настоящая смелость состояла в том, чтобы отпустить этот мир ради шанса на лучший.

Стук в дверь вывел её из транса. Она знала, кто это, еще до того, как Феликс вошел. Его присутствие ощущалось на расстоянии, как приближающаяся гроза.

— Не могу уснуть, — сказал он, закрывая за собой дверь.

Елена поднялась и подошла к нему. Даже в тусклом свете единственной свечи она видела, как напряжены его плечи, как глубоки морщинки между бровями.

— Я тоже, — ответила она.

Они стояли так близко, что она чувствовала тепло его тела. Его печать слабо светилась под рубашкой, откликаясь на близость её собственного символа.

— Есть столько миров, — произнес Феликс, глядя куда-то поверх её головы. — Столько реальностей, где мы могли встретиться. Или не встретиться вовсе.

Елена коснулась его лица, заставляя посмотреть ей в глаза.

— Мы здесь. Сейчас. В этом мире.

— Пока он существует, — тихо добавил Феликс, и Елена ощутила, как её сердце сжалось от понимания неизбежного.

Она потянулась к нему первой, пальцы дрожащими дугами скользнули под краем его рубахи, ощущая жар кожи. Их губы встретились не в поцелуе, а в медленном, горько-сладком дыхании — смесь страха и жажды. Феликс отстранился на миг, его ладонь легла на её щеку, словно проверяя реальность этого мгновения, прежде чем снова приблизиться. На этот раз губы слились мягко, как два опавших лепестка, неспешно растворяющиеся в потоке.

Елена позволила шелковому халату соскользнуть с плеч, ткань зашуршала о циновку. Его руки скользнули вдоль её талии, касаясь так бережно, будто боялись разбить хрупкую фигуру из стекла. Каждое прикосновение оставляло след — не царапины, а мурашки, пробегающие по коже. Когда её грудь обнажилась в лунном свете, Феликс замер, словно перед святыней. Губы коснулись ключицы, затем спустились ниже, вырисовывая путь из поцелуев, которые были скорее вопросом, чем утверждением.

— Ты уверена? — прошептал он, и в голосе дрожал тот же трепет, что висел в воздухе между словами о конце миров.

Ответом ему стало движение её руки — вниз, к поясу его брюк, где пульсировало напряжение. Одежда падала бесшумно, как лепестки вишни ночью. Они опустились на циновку, сплетаясь в танце, где каждое движение было и обещанием, и прощанием.

Он вошёл в неё медленно, преодолевая сопротивление дрожащих бёдер, и Елена втянула воздух, чувствуя, как реальность сужается до точки, где существуют только их соединённые тела. Не спеша, ритм их движения складывался, как стих, где паузы значили больше, чем слова. Ладонь Феликса скользнула между их тел, касаясь её с такой точностью, что она закинула голову назад, подавив стон в сгибе локтя.

— Не прячься, — он отстранил её руку, заставляя встретиться взглядами. В его глазах отражались не только её покрасневшие щёки, но и та бездна, что ждала их завтра.

Она обняла его за шею, притягивая ближе, пока их лбы не соприкоснулись. Дыхание смешалось, прерывистое и влажное, а пальцы Феликса вплелись в её волосы, придерживая, как драгоценность. Каждый толчок теперь был глубже, но не резче — будто он хотел запомнить каждый изгиб, каждую вибрацию её тела. Елена прикусила губу, чувствуя, как тепло растекается от живота к кончикам пальцев, и вдруг — волна, медленная и неумолимая, смыла все мысли.

Он последовал за ней, сдавленно выдохнув её имя, словно это заклинание. Их тела дрожали в унисон, а где-то за окном ветер затих, будто сама природа затаила дыхание.

Они остались лежать, сплетённые, как корни древнего дерева. Его рука рисовала круги на её спине, а её пальцы перебирали шрамы на его плече — молчаливые свидетели всех битв.

— Если мы исчезнем… — начала она, но он прикрыл её губы своим пальцем.

— То вместе.

Луна скрылась за тучами, когда они снова начали двигаться — уже не медля, исследуя друг друга снова, как будто впервые. И в этой тишине, меж всплесков страсти и в беззвучной музыке прикосновений, рождалось нечто большее, чем просто плоть — обещание, что даже в небытии их атомы вспомнят этот танец.

После, лежа рядом на узкой циновке, укрытые только собственным теплом, они говорили о странных вещах — о том, каким мог бы быть мир без скверны, о городах из янтаря и нефрита, о звездах, отражающихся в бескрайних озерах. Слова текли между ними легко, словно песок сквозь пальцы, но за ними скрывалось то, что нельзя было произнести.

— Что если бы мы встретились в другом месте, в другое время? — спросил Феликс, глядя в потолок. — Если бы не было ни скверны, ни особых даров, ни великих миссий?

Елена повернулась на бок, наблюдая, как свет свечи ложится золотистыми бликами на его профиль. В этот момент она видела в нем двойственность: кто-то другой, пришедший из неведомого мира, и Чжан Вэй, мастер боевых искусств с нелегкой судьбой.

— Думаю, мы всё равно нашли бы друг друга, — ответила она. — Возможно, я была бы обычным целителем в маленькой деревне. Ты — странствующим воином или торговцем. Мы могли бы встретиться случайно — в чайной, на переправе, во время фестиваля.