Они дразнили Рамиреса так, что было ясно: при нормальной ситуации они бы поладили. У враждебного поддразнивания оттенок другой. Примерно такой, как они общались с Ригби – не считая его еще до конца своим.

Рамирес из заднего кармана достал металлический стерженек, резко махнул кистью, и стерженек раздвинулся телескопически примерно на два фута.

– Змейка? – удивилась я. – А я у тебя ее не заметила. Обычно я оружие вижу.

Он схлопнул змейку обратно в короткий стерженек.

– Ее почти не видно, когда убираешь. А почему ты решила, что у меня ее быть не может?

Я раскрыла рот – и закрыла, глядя на него. Он ухмылялся до ушей. Я про себя подумала: проглотить наживку или сделать вид, что не поняла. Да ладно, самый веселый момент за весь день.

– Ты намекаешь, что я смотрела на твои штаны?

– А как иначе ты могла бы решить, что у меня в заднем кармане нет предмета размером с авторучку?

Глаза его сверкали весельем.

Я пожала плечами:

– Я только смотрела, нет ли оружия.

– Все вы так говорите.

– А на мне не хочешь поискать оружие? – спросил Джармен.

Я повернулась к нему:

– Твое оружие я и отсюда вижу.

Он выпятил грудь, будто величественно шагнул вперед, не сдвигая ноги с места.

– Оружие моего размера трудно не заметить.

Я оглядела всех собравшихся мужчин и с трудом подавила желание задержать взгляд на Бернардо. Хотелось мне поспорить, что у него «оружие» самое большое в этой компании.

– Ну, Джармен, не знаю. Сам слышал поговорку, что дело не в размере, а в таланте.

И снова пришлось пересилить себя и не смотреть на Бернардо.

Джармен довольно осклабился:

– Поверь мне, крошка, у меня и то, и другое есть.

– Хвастаться легко, когда знаешь, что доказывать не придется, – сказала я, действительно его провоцируя.

Джармен скинул шляпу и посмотрел на меня – вроде как взглядом пытаясь сказать «подойди поближе». Пугающая гримаса у него получалась лучше соблазнительного взгляда – ну, ему наверняка чаще приходилось ее практиковать.

– Давай найдем, где нам мешать не будут, лапонька, и я готов доказывать.

Я покачала головой, улыбаясь:

– А что твоя жена скажет насчет нашего испытательного пробега? Кстати, очень симпатичное кольцо.

Он рассмеялся добродушно и низко. За него ответил Джейк:

– Его жена поднесет ему его собственный на вертеле.

Джармен кивнул, еще не до конца отсмеявшись:

– Ага. Она такая, моя Брен. – Он говорил мечтательно, будто ценил в своей жене это качество. Потом посмотрел на меня. – Она бы Маркса двинула по яйцам, а не поцеловала бы.

– Я об этом думала, – ответила я.

– А почему не двинула? – спросил Рамирес, но уже серьезнее, хотя в глазах все еще сверкали искорки смеха. Кажется, он хотел получить не шутливый ответ, а по существу.

– Он этого ждал. Может быть, даже хотел. Тогда он бы меня обвинил в нападении на сотрудника полиции и засадил бы на время за решетку.

Я ожидала, что хоть кто-то из троих скажет, что Маркс бы так не сделал, но все промолчали. Я оглядела вдруг ставшие серьезными лица.

– И никто не вступится за честь лейтенанта? Не возразит, что он не способен на такой неблагородный поступок?

– Никто, – сказал Джармен.

– Неблагородный, – повторил Джейкс. – Очень пристойные слова для поклоняющейся дьяволу наемной убийцы.

Я моргнула:

– Объясни, пожалуйста. И помедленнее.

Джейкс кивнул:

– Как сказал лейтенант, ты подозреваешься в исчезновении нескольких граждан, а также в танцах голой при луне с самим дьяволом лично.

– Последнего Маркс не говорил.

Джейкс осклабился:

– Но нам очень хотелось бы, чтобы он это сказал. – И Джейкс шевельнул бровью.

Я засмеялась, и они тоже. Всем было хорошо. Кроме Бернардо, который стоял у стены в стороне от этого благодушия и смотрел на меня так, будто впервые видит. Я еще раз его удивила.

– Маркс хотел тебя арестовать за злоупотребление магией – такие слухи ходили, – сказал Джармен.

Я резко к нему обернулась. Злоупотребление магией могло означать смертный приговор. Повернулась к Рамиресу.

– А ты знал, что он пытался это сделать?

Он взял меня за локоть, и мы отошли в другой конец коридора под раскаты веселого мужского смеха. Полисмены продолжали весело балагурить, и, судя по характеру смеха, речь шла обо мне и говорилось что-то такое, чего бы мне слышать не хотелось. В добродушных шутках ни в коем случае не следует нарушать чувства меры. Мне хотелось иметь репутацию своего парня, а не доступной девки. Очень трудно иногда провести эту грань.

Лучше было бы отойти и ничего не слышать, но именно сейчас мне не хотелось быть наедине с Рамиресом. Мне не нравилось, что он не передал мне слова Маркса. В общем, он для меня человек чужой и ничем мне не обязан, но я стала думать о нем несколько хуже.

Мимо нас прошла чернокожая сестра и скрылась в палате. Поскольку я здесь все видела в первый раз, то не могла узнать, та ли это сестра, что мелькнула здесь раньше. Она была примерно того же роста, но что можно разглядеть под хирургической маской?

Мужчины замолчали, когда она проходила. Как только за ней закрылась дверь, жеребячье ржание возобновилось.

Рамирес посмотрел на меня честными глазами, и только морщинка меж бровей выдавала, что ему неловко. Он, когда хмурился, выглядел даже еще моложе.

– Тебе это не мешает? – спросил он.

– Что?

Он глянул туда, где остались двое полисменов. Они продолжали лыбиться.

– Джейкс и Джармен.

– В смысле, их подначки?

Он кивнул.

– Когда я залепила Марксу поцелуй у них на глазах, я вроде как спровоцировала их на небольшие подначки. К тому же я сама начала, точнее, ты начал. – Я пожала плечами. – Это помогает спустить пар, что нам всем сейчас и надо.

– Мало кто из женщин смотрит на это так, – заметил Рамирес.

– А я и есть мало кто. Но если честно, то женщины не любят таких подначек, потому что мало кто из мужчин знает грань, где кончаются подначки и начинается приставание. Если бы я каждый день работала с мужчинами, я бы тоже была поосторожнее. Но это, слава Богу, не так, и я могу себе позволить иногда подойти к краю.

– И где у тебя край, Анита?

– Я всегда даю это понять, если кто за него заступит. На этот счет не волнуйся.

Я шагнула назад, оставив между нами дистанцию, которую мне хотелось сохранить.

– Ты на меня злишься? – удивился он.

Я улыбнулась краями губ:

– Поверьте мне, детектив, когда я на вас разозлюсь, у вас не останется никаких сомнений на этот счет.

– Детектив. Даже не Рамирес. Теперь я знаю, что чем-то тебя огорчил. Чем?

Я смотрела на него, в честное, открытое лицо.

– Почему ты мне не сказал, что Маркс обо мне говорил? Что говорил другим копам? Это же могло значить смертный приговор.

– Маркс никогда бы это не протолкнул, Анита.

– И все равно ты должен был мне сказать.

Он скорчил недоуменную гримасу, пожал плечами:

– Я понятия не имел, что это мой долг.

Я нахмурилась.

– Да, вряд ли это был твой долг. – И все равно его ответ мне не понравился.

Он снова тронул меня за руку, чуть-чуть.

– Я считал, что Марксу не добиться твоего ареста. И был прав. Разве этого мало?

– Мало.

Он опустил руку:

– И что хорошего было бы, если бы я тебе сказал? Ты бы зря беспокоилась.

– Мне не надо, чтобы ты защищал мои чувства. Мне нужно чувство, что я могу тебе доверять.

– И ты не доверяешь мне только потому, что я не передал тебе все, что говорил Маркс?

– Доверяю меньше, чем раньше.

Его лицо стало жестче от нарастающей в нем злости.

– А ты рассказала мне все, что случилось в «Лос дуэндос»? И ничего не утаила из беседы с Ники Бако?

Это уже не были добрые глаза. Это были глаза копа, холодные и проницательные.

Я потупилась, но заставила себя поднять глаза и выдержать его взгляд, хотя мне хотелось, понурив голову, сказать: да, блин, тут ты меня подловил. Когда меня загоняют в угол, я обычно злюсь. Но сейчас, глядя в его глубокие карие глаза, я не могла вызвать в себе праведного негодования. Может, мне стало недоставать моральных устоев. Да, наверное.