Я посмотрела удивленно:

– Какой-то ацтекский бог, будто настоящий, устраивает эту бойню?

Рамирес кивнул, не отрывая глаз от снимка.

– Если ты имеешь в виду Бога с большой буквы, то нет – я монотеистка. Если речь идет о какой-то мерзости, связанной с этим вот конкретным богом, то почему нет?

– Почему нет? – повторил Рамирес.

Я пожала плечами:

– Ты ожидал четкого «да» или «нет»? Я не очень хорошо разбираюсь в ацтекском пантеоне, знаю только, что большинство его божеств – огромные и злобные, и они требовали жертв, обычно человеческих. В их пантеоне мало было таких, которых можно было бы назвать мелкими божками. Обычно настолько большие и злобные, что битва с ними невозможна, и приходится приносить жертвы или предаваться магии, иначе погибнешь. А какова бы ни была та тварь, что совершает эти убийства, она не настолько ужасна.

Я вспомнила, что говорил Ники Бако о голосе у себя в голове, о твари, находящейся в узах, и про то, что совершает убийства всего лишь ее прислужник, а не она сама.

– Ты снова помрачнела. О чем задумалась? – спросил Рамирес.

Я смотрела на него, стараясь решить, насколько он коп и насколько окажется игроком. Дольфу я бы ни за что не могла сказать. Он бы использовал это строго в рамках коповской этики.

– У меня есть информация от источника, который я сейчас не хочу называть. Но мне кажется, тебе надо ее знать.

Теперь у него стало суровое лицо.

– Информация получена законным путем?

– Я ничего незаконного не делала для ее получения.

– Это не совсем прямой ответ.

– Тебе она нужна или нет?

Он глубоко вздохнул, медленно выдохнул.

– Да, мне она нужна.

Я передала ему слова Ники о голосе и о твари в узах. И закончила такой фразой:

– Я не верю, что это настоящий бог, но верю, что есть создания настолько ужасные, что их когда-то почитали как богов.

– Ты хочешь сказать, что это все пока еще цветочки?

– Если убийства совершает лишь прислужник, а хозяин еще не явился, то тогда ягодки еще впереди.

– Мне бы очень хотелось поговорить с твоим информатором.

– Ты еще вел бы себя прилично, но Маркс выдвинул бы обвинения сразу, и мы ни за что не узнали бы, что известно этому лицу. Налепи на клиента автоматический смертный приговор, и у него пропадает охота к сотрудничеству.

Мы переглянулись.

– Из всех твоих собеседников только у одного репутация тянет на смертный приговор. Это Ники Бако.

Я даже не моргнула. А то я не знала, что он его вычислит. Я была готова и лгать научилась уже гораздо лучше.

– Ты и понятия не имеешь, с кем мне тут приходилось говорить. По крайней мере трое из них могут подпасть под обвинение, влекущее смертный приговор.

– Трое? – переспросил он.

– Как минимум трое, – уточнила я.

– Либо ты умеешь врать лучше, чем я думал, либо ты говоришь правду.

На моем лице можно было прочитать только искренние и серьезные помыслы. Даже глаза у меня стали абсолютно спокойны и выдерживали его взгляд не мигая. Было время, когда я не смогла бы напустить на себя такой вид. Но это было тогда, а теперь я стала несколько другим человеком.

– Ладно, допустим, где-то там ворочается ацтекский бог. И что мы будем с этим делать?

Ответ был только один:

– Итцпапалотль должна знать, что это такое.

– Мы ее допрашивали по поводу убийств.

– И я тоже.

Он посмотрел на меня долгим и жестким взглядом:

– Ты ездила туда без сопровождения полиции и не поделилась полученными сведениями.

– Я ничего не выяснила об убийствах. Здесь она мне рассказала то же, что и вам, – ничего. Но в разговоре со мной она подчеркнула, что ни одно известное ей божество не могло бы снять с человека кожу и оставить его в живых. Потом я догадалась, что они мертвы. Она особо подчеркнула, что умерщвленная жертва может быть посланцем к богам. И почти слово в слово повторила, что не знает божества, которое могло бы снять с человека кожу и оставить его в живых. Может быть, нам надо вернуться и спросить ее, знает ли она божество, которое могло бы снять с человека кожу и не оставить его в живых.

– А, теперь ты приглашаешь полицию?

– Я приглашаю тебя.

Он стал собирать фотографии и складывать их в конверт.

– Я взял эти фотографии из хранилища, но я за них расписался. Доктора Мартинеса я приводил взглянуть на статуэтку, но совершенно официально. Пока что я ничего не нарушил.

– Маркс сойдет с ума от злости, что ты нашел что-то столь важное, когда он просто хотел убрать тебя с дороги.

Рамирес улыбнулся, но улыбка получилась невеселой.

– Я это оформил получше. Марксу достанется вся слава за блестящую мысль поручить одному из старших детективов детально разобраться с археологическими находками.

– Ты шутишь!

– Он направил меня в хранилище вещдоков посмотреть на вещи, изъятые из домов жертв.

– Но это же он сделал, чтобы тебя унизить и убрать!

– Вслух он этого не говорил. Не сказал, что именно это его вдохновляет.

– Он такое уже раньше проделывал, как я понимаю?

Рамирес кивнул:

– Он великолепный политик. А когда не садится на своего праворадикального конька, он еще и хороший сыщик.

– Ладно. Ты говорил, что я тоже не допущена на место преступления. И что мы имеем?

– Мы все думали, что ты пока в ауте, но Маркс выкинул из дела Теда и компанию, убедив начальство, что от Теда было мало помощи, а без тебя, его свежего эксперта, в нем вообще необходимость отпала.

– О, я ручаюсь, Тед был в восторге!

Рамирес кивнул.

– Он вел себя очень… непрофессионально или не похоже на себя, когда шел обыск дома Райкера. Никогда не видел Теда таким… – Рамирес не нашел слов, только помотал головой. – Не знаю. Он просто был какой-то другой, на грани срыва.

Эдуард позволил себе показать на миг свое истинное лицо в присутствии полиции. Либо он был под страшным давлением, что так прокололся, либо он считал это необходимым. В любом случае дело плохо, если Тед растворяется и появляется истинный Эдуард, случайно или намеренно.

Дверь открылась без стука. Эдуард.

– Заговори о черте, – сказала я.

Передо мной было лицо Эдуарда, и на нем появилась улыбка Теда.

– Я не знал, что вы здесь, детектив Рамирес.

Они пожали друг другу руки.

– Я сообщил Аните, что тут без нее происходило.

– И про обыск у Райкера рассказали?

Рамирес кивнул.

Эдуард встряхнул спортивной сумкой:

– Одежда.

– Ты бы не успел после звонка сестры доехать от своего дома до больницы.

– Я упаковал сумку, как только тебя отвезли в больницу. И с тех пор разъезжаю вокруг на «хаммере».

Мы переглянулись и взглядом сказали друг другу то, что при других нельзя произносить. Может, это было заметно или Рамирес почувствовал.

– Я вас покину. Вам, наверное, есть о чем поговорить. Таинственные информаторы и так далее.

Он направился к двери.

– Эрнандо, не уходи далеко. Когда я оденусь, поедем к Обсидиановой Бабочке.

– Только если официально, Анита. Я об этом докладываю и вызываю на помощь патрульных в форме.

Теперь пришел наш черед схлестнуться взглядами и проявить выдержку. Я моргнула первой.

– Ладно, приедем с копами, как хорошие детки.

Он сверкнул яркой улыбкой, которую умел продемонстрировать в любой момент, или она у него искренняя, а я просто циник.

– Отлично, я подожду за дверью.

Он задумался, потом вернулся и протянул конверт Эдуарду. А выходя, еще раз посмотрел на меня.

Эдуард открыл конверт и заглянул внутрь.

– Что это?

– Я думаю, ниточка.

Я передала ему наш разговор с Рамиресом насчет Райкера и почему ход следствия может быть интересен ему лично.

– Это значит, что Обсидиановая Бабочка нам соврала.

– Нет, она не врала. Она сказала, что не знает божества или создания, которое могло бы снять с человека кожу и оставить его в живых. Эти жертвы не были живы, так что, строго говоря, она не лгала.