Ссора произошла из-за гречневой каши. Все свободное время Петрова была слегка под газом, перебирать гречневую крупу так же, как перебирали ее наши матери и бабки, – тщательно – она не могла. Может, для кого-то пара черных зерен в тарелке – хуйня, не стоящая внимания, но максималист был непрост.

Ударив Лену по голове и по лицу утюгом, два раза, он постриг ее, точнее – выстриг ножницами проплешину, с ладонь.

Налысо обрили ее уже в больнице, когда зашивали.

Заявления Лена не написала, да и мне не жаловалась, сидела себе в платочке, как попавшая под бомбежку сестра милосердия.

Жаловалась Таня, артистичная натура, она рассказала все в лицах, даже пару раз махнула сумочкой, как утюгом, впрочем, рассказ меня особо не впечатлил, все были живы-здоровы, так, обычная бытовая ссора.

Тем более, тянуть мазу за хуну запрещали понятия.

Вот здесь как раз и вмешалось бабло, девушки собрали, и хуна превратилась из презренной проститутки в невинно пострадавшую женщину с Лесного массива.

Дальше неинтересно и слегка криминально, и не ради этого написано.

Лысая зеленая девушка, Лена Петрова, она не просила выбить ебуну глаз, отрезать ухо или поломать ногу.

– Нельзя ли с ним поговорить, чтобы он больше так не делал?

Святая душа, живи сто лет.

В то время, когда я еще находил развлечение и радость в подшучивании над незнакомыми людьми, в том, что прописано в Кодексе отдельной статьей «хулиганство», и выпивал, кстати говоря, произошла эта комическая история.

Мы сидели небольшой компанией за столом в ресторане.

Ресторан был в некотором роде «наш», так что нажираться мы предпочитали там – из-за скидок и из-за того, что бармен и прочая халдейская сволочная сволочь не вызывала мусоров, когда мы нажирались и подшучивали. Другой, менее обкуренный штрих написал бы, что это «замкнутый круг», но мне даже думать на эту тему похуй, как никогда.

Может быть, и «замкнутый круг», хуй его знает.

Но не важно. Компания была маленькая, буквально четыре человека. К знакомому особисту, не особисту из особого отдела, контрразведчику, ебать бы его в рот по нотам, а к особисту с особого режима, бывшему полосатику, отсидевшему за проволокой двадцать пять из сорока двух, кажется, лет, многовато цифр, ну их на хуй, так вот, к этому особисту, допустим, Васе, Васе Тощему, например, или наоборот, Круглому, не важно, приехали друзья.

Тоже особисты, хотя нет, один был еще молодой, только-только освободившийся со строгого и приехавший повидаться с Васей, где-то они там пересекались, может, на больничке областной, а может, еще где. Впрочем, нет, он просто приехал со вторым особистом, а пересекались или нет, я не знаю, на хуй бы оно мне нужно было сейчас помнить всю их биографию и географию, кто где сидел да как умер.

Все умрем.

Сидели, пили водочку, ждали горячее, закусывали каким-то говном, маслинами, что ли. Так вот, пока дура на кухне жарила и парила, мы выпили две литровых «Абсолюта» под маслины и прочую хуйню и вели разговоры за жизнь, в смысле – где можно жить, а где жить тоже можно, но хуже. Про всякие казусы разговаривали, кого как током переебало, например. Наш особист, Вася, рассказал, как у них на зоне электрика из зэков въебало током так, что у него волосы встали дыбом. Другой особист, Толик, допустим, рассказал, как мусора одного зэка по заказу с воли замочили – в душевую провод под током закинули, когда он мылся. Инфаркт, так и списали.

Ну, не важно, так можно писать до покойного проеба, и все вокруг да около.

Так вот, мы, никого не трогая, сидели себе в уг лу этого сратого ресторана, пили водку и говорили о чем-то нейтральном. Смеялись даже, представляя в лицах истории, как волосы дыбом встали у дурака или как один лох так хотел на досрочное освобождение, что пахал как проклятый на шлифовке каких-то железных хуень для моторов, может, и блоков цилиндров, огромным пневматическим перфоратором сверлил, или как эта хуйня называется, чтоб шлифовать заусенцы. Так он надорвался, язва какая-то открылась, язва желудка, прободная, слово запомнил, так вот, его тащат в санчасть, а он все перфоратор этот ебаный не выпускает, план сделать, но не подох, зашили, а что там потом – хуй на нем.

А за соседним столиком сидели студенты, точнее, не столиком, а сдвинутым столом, столами, сдвинутыми столами, триста лет бы они в рот не съеблись, ни столы, ни студенты эти.

Так вот, там сидели какие-то студенты, целая группа, а может, половина группы, человек, наверно, десять-двенадцать, в основном телки, страшноватые. Такие себе малолетние тетки, через пару лет собирающиеся расплодиться и с коляской по массиву вышивать, не просто пизда дурная, а с ребенком. И пару обсосов, в галстуках, пиджаках, более колхозного вида, черти, может, трое, а может, четверо. Так они праздновали, экзамены сдали, наверное, шампанское, еще какая-то хуйня, пиво. Это скорее всего из техникума какие-то бляди были, из колледжа. Для института слишком ебальники простоватые, да и какого хуя попрется институтский студент в наш ресторан в глухом спальном районе. Там рядом какой-то техникум из детского сада переделали, наверное, оттуда, юристы, ебать их в горло.

Вот они там веселятся, тосты какие-то, а я как-то внезапно предложил над ними пошутить, торкнуло прямо, в один момент.

Особисты без особого интереса отнеслись, хули, им разговоры уже заменяли жизнь, что в лагере делать, одни разговоры о том и сем, жевки, теркиперетерки, порожняки ту-ту на Воркуту.

А строгий, ну, допустим, Витя или Вова, пусть будет два Вовы, не один ли хуй, так вот, Вова тот повелся. Сначала мы решили просто поприкалываться, заказать бутылку шампанского и въебать в кого-нибудь из баб пробкой, чтоб завизжали, а фраерам, если ломанутся, настучать в бубен. Вася, особист, отговорил. Мусоров-то наши не вызывали, но в зале еще было пару человек, какая-то сволочь вроде налоговой, ну и мобилки, телки там друг перед другом хвастались. Правильно отговорил, это мы от водки затупили.

А уже жарко было, май месяц, когда там в этой сратой бурсе экзамены. Кондиционер еще не нужен, но уже душновато. Я в майке был, а пацаны в рубахах – солидно, и масти не видны, на кистях только, на пальцах всякие крести-вини в паутине.

Фраера празднуют, там скорее всего еще и день рождения праздновали, у телки какой-то, стоя пили пару раз, за родителей, наверное. За погибших родителей. Милые родители, хуя не хотите ли.

И тут пацаны расстегивают рубахи, а Толян и вовсе свою снял. Так вот, берем свои рюмки, налили и с рюмками подходим к их столу.

Те на нас посмотрели, притихли. Дуры, в основном, подпитые уже были, так что еще чирикали о какой-то хуйне, не полная тишина настала.

И Вася задвинул речь.

– Дорогие друзья! Вы, девчата, и вы, мужики! Я вижу, вы празднуете? Это хорошо. Мы присоединяемся к вам и хотим выпить с вами. Вы не против?

Те молчат, слушают, на хуя слушают и сами не знают, бухари какие-то подошли, нажрались и теперь ходят.

А Толян продолжил тост:

– Вот вы сейчас празднуете. Учитесь. Стараетесь, колотитесь. А вы думаете, с вас что-то будет? Ни хуя с вас не будет. Вот шо с вас будет! – и стал показывать пальцем на свои наколки, там у него, например, на руке была наколота телка в эсэсовской форме, с «шмайссером», в короткой юбке, чулках, сапогах на шпильках, стояла ногами в коньячной рюмке и в нее ссала. А у строгача, у Вовы, или у Вити, на хуй он мне нужен был бы, не видал его больше, так у него смерть с косой на все пузо, дурак в бубновой шапке с колокольчиками, с топором почему-то. Вова этот, Вова Жлоб, например, говорил что это палач, но похоже было больше на клоуна, так этот дурак с топором давал сосать отрубленной голове, голове телки, ногу в сапоге поставив на тело, тоже в чулках была телка, наверно, сестры.

– Вот шо с вас будет! То шо со всеми с вами будет! – Толян уже стал показывать не только свои, но и чужие масти, выпил рюмку, походу разбил об пол, на счастье.