– Это что, твоя хата? Чего ты колотишься? – Санек явно перерождался, вел себя не по понятиям, столы какие-то, думал о незначительной хуйне.

Впрочем, хуй его знает, может, он таким и был, я его плохо знал, он был новым старшим, предыдущий пропал без вести, а тот, что был еще раньше, получил восемь лет строгого.

– При чем здесь «колотишься»?! – зачастил Санек лагерной скороговорочкой. – Хата съемная, дорогая, я там и с телками зависаю, друзья приезжают, короче, ты понял, не хулиганьте, не ведите себя как всегда, пора культуры набираться, – и заржал, как конь, показывая, что это шутка, все путем, братва и все такое.

– Как скажешь, – я взял ключи, и мы поехали. Хата и в самом деле была дорогая – три комнаты, импортная мебель, посуда, круглая ванна с черным зеркалом на потолке, здоровый телевизор – я в такой хате был первый раз, понял, чего Санек колотился.

Особенно когда увидел на полированном столе следы от окурков. Были, значит, случаи.

Выпили на восьмерых три литровых водки.

Паленый в Закарпатье «Распутин» вставил сразу, закуски не было, все не по доброму, да и обстановочка, зеркало в ванной.

Разврат ожесточает сердце, а жестокость склоняет к разврату.

– Вован, так Санек здесь с телками зависает? – поинтересовался Рыжий, молодой ветеран движения, начинавший еще с наперстков. С каких-то хуев он считал себя продуманным и всегда начинал издалека.

– Надо газету купить, с объявлениями. Закажем двух дур на всех, лавэ есть, мне Санек дал, – мы давно уже понимали друг друга с полуслова.

– Да на хуя дурам платить, лучше раздерибаним эту сотку. А сутенеры залупятся – забьем в говно! – это уже голос народа, наверно, и у Махно так же решались важные вопросы.

– Могут деньги вперед, суки. Ладно, там видно будет, пиздуйте кто-нибудь за газетой. И бутылку еще купите.

– А эти? – Рыжий махнул рукой в сторону спальни, где храпели водители. – Разбудим?

– Пускай спят, не хватало еще разбиться на хуй.

Рыжий рванул за газетой.

Через десять минут, усевшись вокруг стола, мы изучали газету, как крестьяне в кино.

– Так, «Маркиза для вас», «Красавицы скучают», «Ночная бабочка» – куда будем звонить?

– Давай в «Маркизу» – они в центре, хоть не будут два часа добираться.

– Дурак, это ж диспетчера телефон, а дуры на другой хате, могут вообще в какой-то жопе сидеть, это без разницы, какой у них телефон, – еще один умный, кличка Двоечник.

– Что значит дурак? Ты гонишь, вася?

– Кто вася?! – Санек был прав, хулиганство – это наш образ жизни.

Я набрал номер, после затяжных гудков на той стороне сняли трубку.

– Але, – скрипучий женский голос.

– Я по объявлению, – долго говорить с обладательницей такого голоса не хотелось, разве что застряв в лифте.

– Два часа пятьдесят долларов, час – тридцать – проскрипела трубка.

– Давайте, двух девушек, на два часа.

– Вас там сколько? – подозрительно скрипнуло в трубке, наверно, услышала голоса.

– Мы с товарищем, – спокойно сказал я, жестами показывая остальным на трубку, на лоб, а потом просто пригрозил кулаком.

– Хорошо, какой у вас адрес?

– Сейчас посмотрю, – я полез за запиской с адресом, которую мне дал Санек, и зачитал.

– Мы не поедем, – в трубке не скрипнуло, а звякнуло.

– Что значит «не поедете»? Почему?

– Вы лучше знаете.

Короткие гудки.

Минут пять мы проклинали скрипучую дуру. Рыжий нажал повтор, рассказал в трубку, через сколько минут мы у них будем и что сделаем со старой блядью. В третий раз дозвониться не удалось, поставили в «черный список» на АОНе.

Стало интересно, я никогда не сталкивался с такими выходками, обычно просто не приезжали, если что-то подозревали.

В течение часа мы обзвонили всех «красавиц», «волшебниц», «бабочек» и «кошечек».

В «кошечках» прохрипели: «Этот адрес не обслуживается», – видимо на телефоне сидела бывшая официантка.

«Красавицы» попросили больше не звонить.

«Очаровательные» просто положили трубку.

– Бля, да что тут было? – даже самый нелюбопытный, Рома, работавший раньше на бойне, заинтересовался.

– Хуй его знает. Да, может, оно и к лучшему, один раз вот так жду халяв, звонок в двери, смотрю – а там два омоновца стоят. Я волыну в окно, открываю – а они мне: «Девочек заказывали?» – подрабатывали, суки.

Вечер воспоминаний, мата, «Распутина» и телевизора.

Наутро мы храпели в машинах, ехали хуй знает куда, навстречу судьбе. Пили воду, как Распутин – в про руби.

Закончив визит вежливости, пообедав, поперлись домой, без ночевки, да и где заночевать сорока разбойникам…

Я сел к Саньку в машину и рассказал ему эту историю. Он заржал и, не отрываясь от дороги, была ночь и дождь, раскрыл мне глаза на загадочное поведение проституток.

– Там у меня запорожские пацаны останавливались недавно. Вот они и погуляли.

– В смысле? Не заплатили и охранникам дали пизды?

– Да ты хуево их знаешь, Вован. Они говорят этой твари: «Смотри, не пришли каких-нибудь поганок, чтоб телки были хорошие», – Санек опять заржал.

– Ну и?

– А привезли каких-то халяв грязных – так они сутенера в сраку выебали.

– Да ты что? Выебали? – я не на шутку удивился и задал глупый вопрос: – При телках?

– Ну да.

– А телок тоже? – я спрашивал, чтобы скрыть свою растерянность.

– Да нет, на хуй они нужны.

– Нехуевые запорожские, – я тихо присвистнул.

– Не свисти, Вован, срок насвистишь, – снова сверкнул фиксами Санек.

Через пару месяцев, когда Саньку неизвестный гражданин выстрелил в затылок из ТТ и снес полчерепа, я помчался к его бизнесмену, запуганному маленькому человечку. Саня из крысячьих соображений никому его не светил, чтобы не заносить долю.

Барыга так боялся всего, что Саня ему почти доверял и хранил у него разную нелегальную хуйню. Про его существование я узнал случайно и решил опередить мародеров.

– Привет! Я за Саниными вещами, ему уже не надо.

– Простите, а вы кто? – заблеял хранитель.

– Ты что, хуйло?

– Понял. Вот, только видеокассеты, больше нет ничего, ничего нет, – запричитал коммерсант, красиво, со слезой.

– Ладно, хуй с тобой. Крыша будет та же, а деньги будешь давать через меня. Понял?

– Понял.

– Ну, будем дружить, – я забрал три кассеты и пошел.

На первой кассете блядям ставили клизмы, а по том жрали говно. Один порнушник был похож на Гитлера. Сильно похож, только усы побольше и голый.

На второй кассете жирный, кучерявый, похожий на литовца блондин с бородкой подвешивал дур на веревке, обмотав эту веревку вокруг сисек. Пиздил кнутом, плетками, мухобойкой и бамбуковой удочкой. Подвешивал к пизде килограммовые гири от рыночных весов и гири от ходиков, в форме еловых шишек.

На третьей – суровые культуристы в белье от «Кэлвин Кляйн» ебали друг друга в рот и жопу.

Ну, допустим, про культуристов я и раньше догадывался.

В одиночестве я сидел перед телевизором, смотрел наследство Санька, прозревал.

И думал: «Какие еще на хуй запорожские…»

Не люблю всякие бычьи мелодии, да и мобилки тогда еще не программировались. Так что мой телефон звонил просто и жестоко, на самой большой громкости, я глуховат, артиллерист.

Любой звонок в час ночи тогда означал какую-то хуйню, приключения, от которых уже кумарило.

Звонил товарищ, мелкий фабрикант, я служил у него менеджером по связям с общественностью, она тогда была очень активна.

– Привет, можешь приехать? – нервный голосок, скороговорочка.

– Могу. Что-то случилось?

– Не по телефону.

Во-во, это самая что ни на есть хуйня, когда не по телефону…

А дело было так.

Товарищ, со своим приятелем, Сашей, вышли из офиса за сигаретами. Это было время ларьков, девяносто пятый, фонари почти не горели на улицах, и жизнь освещали ларьки.

Ошибкой было обнажение полтинника. Компания молодых людей, человека четыре, тусовалась у стойбища ларьков, очага культуры на этой забытой Богом улице.