Картинка меняется, вид на похоронную процессию через объектив видеокамеры, которая снимает через затемненное стекло автомобиля, припаркованного вдалеке от могилы, камера наезжает.
ГОЛОС: ЗА КАДРОМ (с легким южным акцентом): А это кто там идет с его любовницей?
ДРУГОЙ ГОЛОС: Телка какая-то. Не видел раньше.
Камера увеличивает и показывает Любу, она идет рядом с Мариной, но в отличие от нее – не плачет, у Любы спокойное лицо, время от времени она вытирает сухие глаза платком.
* * *
Комната для переговоров, большой стол красного дерева, плазменный телевизор, дорогой дизайн.
Цвета в интерьере – похоронные, металлизированные краски, красно-коричневые, с золотом, стены.
На столе стоит портрет Савелюшкина с траурной лентой.
За столом – Саша, Марина, Алексей Степанович и Николай Михайлович.
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Итак, господа, похоронив Артура Альбертовича, пора нам самим понять, на каком свете мы находимся.
АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Собрание миноритарных акционеров предлагаю считать открытым.
САША: Я не акционер. Может, я пойду?
АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Саша, мы тоже не акционеры. Артур все, что у нас было, оформлял на себя. У меня пять процентов в фирме и у Николая – пять, а на балансе имущество – два компьютера и автомобиль «Волга».
САША: А куда же все делось?
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Вот здесь мы рассчитываем на твою помощь. Ты же водитель был, всегда с Артуром, думаю, больше нашего знаешь. Ты и Марина.
МАРИНА: Не знаю я ничего. Квартира, где мы жили, на Артуре, офис этот – в аренде, на год с правом продления. Я только судилась по его делам, вот и вся юридическая помощь. Смешно сказать, пять лет с ним, не знаю ничего.
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Говорил я покойному, надо «в белую» работать, закончилось время. Давно говорил.
АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Практически все свои активы Артур вложил в землю. Два участка в Москве, под застройку. Семь десятых и полтора гектара.
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: У него еще в Жуковке участок, и в Геленджике дом.
МАРИНА: Давайте сначала определимся, для кого мы выясняем. Все имущество – не наше. Дочь объявилась. В гости к папе приехала, познакомиться, случайно захватила с собой свидетельство о браке между Артуром и ее мамой, Екатериной Григорьевной Мурши. И как результат этого брака – свидетельство о рождении Савелюшкиной Любови Артуровны. И паспорт.
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Марина, я тебя понимаю. Ты с ней общаешься, она в твоей квартире живет. Что Люба думает, наследница?
МАРИНА: Николай Михайлович, у меня квартира своя, отцовская, в Химках. А Люба пускай хоть завтра открывает наследство, через полгода получит эту, на Остоженке, в собственность. Я завтра перееду.
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Это она тебе так говорит? Съезжай – и все на этом?
МАРИНА: Да не говорит она ничего. Спать я там не могу, все время кошмары снятся. То Артур окровавленный, то вообще не пойми что, просыпаюсь полумертвая, как и не спала.
АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Может быть, попьешь что-нибудь успокаивающее?
МАРИНА: Да я пью, не помогает.
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Итак, Марина, я правильно понимаю, что документы на сделку с участками через тебя не проходили?
МАРИНА: Нет документов никаких. Сейф есть, в квартире, его вскрыть надо. В присутствии наследницы.
АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Ключ от сейфа где? У следователя?
МАРИНА: Кодовый замок, нет ключа, следователь о сейфе не знает. У Артура еще в банке была ячейка, может быть, там документы.
САША: Я так понимаю эти речи, что как Артур Альбертович разбился, остались мы ни с чем? Зарплаты не будет?
АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: В этом месяце будет, а дальше – все в наших руках. Я с Артуром пять лет работал, Николай – семь.
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Восемь.
АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Восемь. Наработки есть, будем продолжать дело.
МАРИНА: Я сегодня же увольняюсь. Вы директор, Алексей Степанович, я вам заявление и напишу.
АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Почему?
МАРИНА: Присваивать имущество Артура не хочу. Смерть есть смерть, а закон есть закон. Есть наследница, пусть она и занимается.
АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Марина, а разве я сказал, что мы наследницу обделим? Наоборот. Нам же лучше, чтобы Любовь Артуровна разыскала наследство, вступила во владение. А мы ей поможем правильно распорядиться, продолжить дело отца. Может быть, возглавить фирму.
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Совершенно верно. Артур любил, когда никто целой картинки не видит, кроме него, разумеется. Будем друг друга дополнять, пока всей ситуацией не овладеем. А с Любой нужно поговорить, объяснить ей. Дело в том, что участки под застройку – не факт что выделены. То есть деньги Артур уплатил, а вот документы, решения – должен был получить на днях. Никто не отзвонился, ни Костомаров, ни помощники его, ни адвокат этот, Левандовский. На похороны никто не пришел.
САША: Правильно. Я тоже на похоронах думал, где это они все. Ни из «ЕСД» никого, ни Феликса Борисовича.
А я, считай, каждый день к ним ездил, то документы, то еще что.
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Понятно. Артур успешно все продал, и на новый цикл, на скупку. За неделю до смерти. Вот они и ждут, кто к ним за деньгами придет.
* * *
Крым, сторожка санатория, ночь.
В сторожке мебель обшарпанная и старая, стол, стул, топчан с подушкой и одеялом, дисковый телефон. На столе початая бутылка водки, закуска на газете, банка консервов, помидор. У входа вешалка с алюминиевыми крючками, на ней висит резиновая дубинка. На спинках двух стульев натянута сеть, Андрей возится с ней, чинит, разговаривая сам с собой. Дверь в сторожку открыта.
АНДРЕЙ: Блядь, еще две дырки. Что здесь плавает, чтобы таких дыр навертеть? Плавает по дну, хуй поймаешь хоть одну… Ну а что было делать? В международном розыске, и урки тоже, не разобравшись (передразнивает кого-то): «Кровь воровская на руках, под лед беспредельную рожу». Как Зорро балабановский – джихад РУБОПу объявить? Или подсесть где-нибудь, в Киеве, например? Лет на пять. Вон, Кабан подсел, во что превратился. А был красавец. На суде сказал, мол, искренне сожалеет, что пистолет заклинило. В качестве последнего слова…
Раздается лай собаки. Андрей очень быстро гасит свет, одновременно снимает с вешалки дубинку и, со гнувшись, выскальзывает из сторожки. К воротам подъезжает автомобиль, его не видно, свет фар слепит. Автомобиль сигналит несколько раз, затем раздается пьяный голос Директора санатория, похоже, он принадлежит отставнику, военному пенсионеру, начальственный голос человека, привыкшего командовать.
ДИРЕКТОР: Сторож! Ты где? Хоронько! Сторож!
Из тени появляется Андрей, открывает калитку.
Директор санатория подходит к Андрею, видны два силуэта в свете фар.
Хоронько, я, блядь, сколько ждать буду?
АНДРЕЙ: Добрый вечер, Антон Петрович!
ДИРЕКТОР: Я в следующий раз сигналить не буду, понял? Зайду да из ведра оболью. Помоями. Понял, нет?
АНДРЕЙ: Все шутите, Антон Петрович.
ДИРЕКТОР: Не шучу. Понял, Хоронько? На голову надену.
АНДРЕЙ (другим тоном, недобро): Нет у меня помоев. Разве что с собой привезешь.
ДИРЕКТОР: Ты на работе – значит, работай. А не спи, блядь. Понял?
АНДРЕЙ: Да я давно понял.
ДИРЕКТОР: Вот так вот. Открывай.
Андрей открывает створку ворот, машина заезжает на территорию, виден водитель и две женщины на заднем сиденье. Андрей закрывает ворота и смотрит вслед автомобилю.
АНДРЕЙ: Эх, Тоша, опасный ты человек. Самоликвидатор. (Собаке.) Строгий у нас хозяин, Эльза. Страшный. А если нос ему отрезать, так вообще в ужасах можно будет снимать.
Андрей возвращается в строжку, пытается снова вернуться к починке сети, потом внезапно сгребает сеть и швыряет ее в угол.
На хуй это макраме колхозное.
* * *
Ресторан, столик, отделенный от зала небольшой перегородкой. За столом сидят Алексей Степанович и Николай Михайлович.
