Стук он услышал даже раньше, чем шаги, даже сквозь плеск. Характерное быстрое постукивание лакированных деревяшек. Танечка-сан, спускаясь с рубки, опять сумела что-то чем-то задеть. По крайней мере, от привычки носить на борту форменные сапоги она избавилась так же, как и от фуражки — набрав у Ярослава и всего экипажа еще сотню пунктов на шкале «человечность».

— Присаживайтесь, Танечка-сан. Вам еще не надоело таскать на поясе этот антиквариат?

— Ярик… что ты собираешься делать дальше?

— Ничего, — после короткой паузы признался фрегат-капитан. — И это самое тяжелое.

— Ты опять начал говорить военно-морскими загадками, — уверенно констатировала комиссар. — Переведи на нормальный человеческий, будь любезен.

— Да в общем, все просто, — пожал плечами Ярослав. — Главный вопрос в чувствительности гидрофонов этой долбанной самонаводящейся гадины. Она не может быть сильно больше, чем у наших акустических торпед, скорее всего, там ровно та же каша из ламп, реле и проводов. Мы, конечно, не парусник с картинки, но волны и ветер нас кое-как тащат. За пять часов темноты в дрейфе отойдем на достаточное расстояние, чтобы спокойно запустить электромоторы в режиме подкрадывания. Дальше понятно…

— Дальше понятно, — согласилась Татьяна. — Но не понятно, что тебя еще грызет, как голодная мурена. Выкладывай, Хан Глубины.

Фон Хартманн тяжело вздохнул. Комиссару пока еще остро не хватало знаний и опыта настоящего глубинника. Но вот по части «опять этот мужик от меня что-то скрывает» у неё все было в порядке. Интересно, это фамильное чтение ауры играет или пресловутая женская интуиция?

— Есть один очень тонкий вопрос. Где-то там, — Ярослав махнул рукой на гребни волн между подводной лодкой и островом, — должно быть минное заграждение. Обязано быть. Это как Аксиома Пифагора, прикрыть проход в рифе от всяких любителей порезвиться на фарватере, вроде нас. И чем дальше мы от нашей мины, тем ближе к их минному полю. Донные мины, магнитные, акустические, контактные повышенной чувствительности… в общем, вся дрянь, которую можно представить, глядя в разведсводки. Тонкость вопроса как раз и заключается в том, уйдем ли мы из радиуса обнаружения раньше, чем заползем с ногами на эту адскую сковородку.

— И… что мы можем сделать?

— Практически ничего. Если все же рванет… остров недалеко, волны и ветер попутные. Главное, выбраться из отсека.

— Ты именно поэтому затеял эту пересменку с «подышать свежим воздухом»? — догадалась комиссар. — Чтобы хоть у кого-то был шанс?

— И поэтому тоже, — подтвердил фрегат-капитан. — Только это не главное.

— А что главное?

— Да просто чтобы девчонки выбрались наружу и посмотрели на это! Ночь, небо, звезды, океан. Пусть вспомнят, ради чего стоит жить.

— Строго говоря, — наставительно произнесла Татьяна, — для этого достаточно было бы пронести по лодке портрет Императора. Которого у нас, кстати, говоря, нет. Хотя по инструкциям они положены всем боевым кораблям, до шестого ранга включительно.

Фон Хартманн с трудом сдержал приступ нервного смеха. Однажды ему довелось наблюдать процедуру спасения императорского портрета с «боевого корабля шестого ранга» — напоровшегося на сваю портового буксира, по случаю войны произведенного в рейдовые тральщики.

Спасательная шлюпка на тральщике имелась, но её размеры позволили разместить лишь тот самый портрет, с надлежащим почтением размещенный на подпорке из весел. Что касается капитана и матросов, то для них нашлось место лишь за бортом, в по-осеннему холодной и очень грязной воде военного порта.

— Что такое?

— Нет, просто вспомнилось… ты права, портреты Императора на подводные лодки не выдают. Есть какой-то вид плесени, который с особым упоением жрет «Имперский янтарный». Как не старались герметизировать, через месяц похода вместо краски сплошное оскорбление Его Величества действием. А фотографии в большом формате, сколько не ретушируй, не… передают величия в должной степени, как это умеют придворные художники.

— Понятно.

Командир ждал еще чего-то, но комиссар молчала. Просто сидела рядом с ним, глядя на ночной океан. Потом — через пять, десять или все двадцать минут, — положила ему голову на плечо. Ярослав несмело, словно школьник на первом свидании, обнял её и прижал к себе.

А ещё вечность спустя он понял, что Татьяна уснула.

Глава третья. Целеполагание.

Шоколад с первитином действует намного эффективнее, если не разбавлять его шоколадом!

Й. Менгеле. Нарколог.

— Типичное имперское качество, — прокомментировала Анна Тояма. Ожоги на лице уже заросли, но полосы разноцветной кожи, загорелой и болезненно-розовой, придавали девушке вид дворовой кошки. Особенно заметным это становилось, когда Тояма улыбалась. — Удивительно, что он вообще до нас пикировал столько времени на такой скорости и не развалился.

В кают-компании лётного состава, разумеется, обсуждали недавный имперский бомбовый удар — почти успешный, если не считать того факта, что имперская бомба легла на палубу «Кайзер бэй» вместе с вырванным и слегка помятым крепежом внутреннего бомбового отсека «янтарного рыбака», и, разумеется, в таком виде, с тремя болтами и чекой на своих законных транспортных местах, сработать не могла в принципе.

— Я тут прикинула на колёнке, — Верзохина-Джурай помахала исчерканным карандашом листом на доске планшета, — ничего удивительного. Пикировать имперец начал крепко так из-за горизонта. Миль восемьдесят. Даже с учётом высоты пикирования, скоростной режим у него был щадящий.

— Но как тогда эта штука настолько позорно развалилась? — не поверила Тояма.

За иллюминатором безразлично шумел порт. Две первые группы уже покинули борт на законные сутки отдыха на суше, и теперь командному составу лётной полусотни только и оставалось, что скучать в ожидании своей очереди.

— Воровство. Экономия. Нарушение регламента обслуживания. Безалаберность. Нам повезло, — Нанами-Джура демонстративно выставила пальцы с родовыми перстнями. — Выбирай. Такая большая девочка, а до сих пор веришь, что у кого-то где-то может быть порядок.

— Я, — Тояма запнулась. — Айвен Иванович!

— Минна-сан, — Такэда переступил комингс. — Одну минуту внимания, пожалуйста.

Разговоры в кают-компании послушно смолкли.

— Могу я попросить у кого-нибудь подушку? — задал совершенно неожиданный вопрос Такэда.

— Держите, командир, — первой, как ни странно, успела в своём дальнем углу кают-компании Джура.

Айвен невозмутимо поймал вышитую подушку на лету, какое-то время разглядывал родовую монограмму, а потом решительно поднял двумя руками на уровень лица и уткнулся прямо в неё.

— А-а-а! — крик души Такэды, пусть и слегка заглушенный, отлично расслышала вся кают-компания.

— Вы прослушали краткое обращение командира судна к лётному составу, — Айвен опустил руки с подушкой. — Отрядные головы с заместителями в отсек планирования лётных заданий к шестнадцати ноль-ноль, всем остальным разрешаю продолжать заслуженный отдых. Порядок выхода на сушу без изменений.

Метнул подушку обратно и невозмутимо вышел.

— Кажется, — Нанами-Джура вернула подушку на её законное место у себя за спиной — это наиболее точное описание боевой ситуации, которое только прозвучало на любой стороне фронта за все годы войны.

— Я искренне боюсь, что оно, при всей точности, недостаточное, — вздохнула Анна Тояма.

— Как вы знаете, мы вышибли из патрульной сети Империи довольно большой и значимый участок, — Такэда махнул над картой в сторону хорошо знакомого всем атолла. — С патрулём всякой дешёвой мошкарой у имперцев теперь серьёзные проблемы. Устранить их сейчас невозможно.

— Да им в целом и незачем, — из куцего строя лётных голов прозвучало крамольное высказывание.

— Было, — уточнил Такэда. — До недавнего времени. Подсказать, что изменилось?