Что это значило для экипажа, Рысь поняла только лишь когда знакомый силуэт ВАС-61 «Кайзер бэй» стал различим на океанской глади.

— Курва! — выпалила она. — Яська, мы не имеем права разбить эту штуку! Она дороже и самолёта, и нас с тобой!

— Я знаю, — устало подтвердила бортстрелок. — Я уже все винты ослабила. Сейчас выкручу хвосты, и сажай нас. Только быстрее, пожалуйста.

— Сильно болит? — в очередной раз спросила Рысь.

— Сначала прям дёргало, а сейчас уже почти не болит, — подтвердила в очередной раз, но уже с явно различимой паузой Яська Пщола и неуверенно добавила. — Это же хорошо, да?

Палуба впереди росла в размерах куда быстрее, чем обычно. Рысь едва успевала подчиняться размашистым жестам посадочного сигнальщика. Каждый раз «Казачок» чудом протискивался в игольное ушко яростных отмашек, но болезненное понимание, что попытка у экипажа ровно одна, накатывало всё более неотвратимо с каждым мгновением.

— Хорошо, — Марыся стиснула руки на штурвале. — Хорошо, курва. Ох, как же нам сейчас будет хо-ро-шо-о-о…

Грохнуло.

Оба колеса при ударе о палубу вывернуло из стоек и раскидало в стороны. Кто-то из «зелёной» команды посадочных устройств операторов едва успел отдёрнуть голову.

Самолёт пошёл боком, всё сильнее забирая в сторону надстройки. Пожарник в белом асбестовом скафандре подскочил как ужаленный и настолько же боком, по крабьи, нырнул в люк. Тяжеленные баллоны и гофрированный шланг пеногенератора, которые штатно перетаскивали вдвоём за удобные ручки, он прихватил за собой так, будто те и не весили битую сотню фунтов. Что добило Рысь окончательно — беглец даже успел тот люк задраить.

Как нельзя вовремя. Израненный ноль тринадцатый чёрный на полном ходу обломал крыло об угол надстройки рядом с люком, конвульсивно дёрнулся в сторону удара, и давно разбитый пулями фюзеляж наконец-то сдался. Всё, что находилось за спиной Рыси улетело в одну сторону, огрызок кабины с мотором и пилотским креслом без крыла и шасси — в другую. Винт с противным скрежетом загнулся и встал.

Рысь машинально обернулась, и увидела, как в разлохмаченном проёме задней части кабины верной дюжиной ярдов поодаль неловко пытается встать со всё-таки демонтированной коробкой шифратора навигационной системы Яська Пщола, нога её ниже бедра вся бурая от крови, а за спиной у бортстрелка уже поднимается яркое бензиновое пламя и обманчиво нежно обнимает девушку за плечи.

— Курва! -заорала Рысь, торопливо расстёгивая пряжки ремней, — Курва! Аааа!

В следующий миг её рот напрочь забил плотный жгут пожарной пены. Чудом не задавленный при аварии пожарник всё же приступил к выполнению своих прямых обязанностей — и щедро окатил пеной не только разбитый двигатель, из которого на палубу хлынули несколько галлонов отборной авиационной горючки, но и пилота.

В себя Рысь пришла уже на палубе. Как её в четыре руки выдернули из разбитой кабины, она даже не поняла. Она просто шла по скользкой и мерзко пахнущей гарью поверхности к подруге, а та с каждым шагом словно и не приближалась даже — пока внезапно не оказалась прямо у неё перед глазами, уже зафиксированная в брезентовых носилках. Её нога ниже колена выглядела сплошным месивом из плоти, костей и лохмотьев формы. В руках Яська мёртвой хваткой сжимала коробку шифратора.

— Марыся, — криво улыбнулась она. — Кто молодец, курва?

— Ты молодец, — Рысь подхватила измазанную в крови и гари коробку и не глядя сунула кому-то в руки. — Ты молодец, курва.

Яська криво улыбнулась и безвольно уронила руки. Её глаза закатились.

— Ку-урва-а! — заорала Рысь в небо. — Кур-рва ма-ать!

Кто именно поднял её с палубы, обнял за плечи и повёл в отсек, Марыся Пшешешенко не вспомнила бы и под страхом расстрела.

Глава 6.

Подводник. Две пальмы.

«Пальцы его — девушка только сейчас заметила, что половины указательного не хватает — еле заметно дрожали, — А вот я, считай, каждую ночь закрываю глаза — и снова вижу ту морскую бойню посреди Изумрудного Залива. Пули свищут со всех сторон, падают в воду сплошь и рядом…»

Диланду Альбато цу Вайсс фон Широ, пасквиль «Водноопера».

— Тебя там не было, Ю-ю, — фрегат-капитан устало покачав головой и потянулся за кружкой с «кокосовой бодягой». — А вот я закрываю глаза — и снова вижу, как их палубник ложится на курс и начинает сверкать вспышками. Трассеры в ленте через два на третий, но, когда эта дрянь лупит на прогар ствола из всего бортового, да еще рикошеты от волн… разноцветная метель и ветер в лицо.

— Хуже, чем было в проливе Жёлтой рыбы? — Юсимура отложил, наконец, в сторону книгу — потрепанный пухлый томик в самодельной обертке из газет — и посмотрел в лицо Ярославу. — На грунте под бомбами?

— В чём-то хуже. Когда идёшь в глубинники, не умом, так хоть сердцем понимаешь, что когда-то уйдёшь на погружение и не вернёшься. Океан примет всех. А на базе, по возвращению из похода… хреново, в общем.

Даже сейчас, чуть прикрыть глаза — и в полумраке бара «Две одинокие пальмы», щели в стенах и огоньки сигарет посетителей упрямо сливались для Ярослава в силуэты конфедератских штурмовиков. Осознание, как близко прошла Смерть, накрыло его хоть и запоздало, но весьма основательно.

— С врачом говорить не пробовал?

— Врачом? — фон Хартман поперхнулся коктейлем, — Юрок, ау! У меня доктором гинеколог сидит. Что мне у неё спросить? Знаете, у меня тут головная боль, приступы тошноты, на соленое потянуло… да вы, капитан, беременны!

— Смётся он, — Ю-ю ловко выбил из пачки сигаретину и щелкнул зажигалкой, — а это, между прочим, кадровая проблема размером с мегалинкор. Угадай, какой средний период службы в здешних частях Имперского женского корпуса?

— Это который под крылышком принцессы Дианы? Ну-у… восемь месяцев?

— Уже шесть. С начала года тыщи полторы девок рожать отправились.

— Ну а что вы хотели? — Ярослав ткнул пальцем в газетную обложку, — когда из всех утюгов орут, что святая обязанность женщины рожать новых защитников Империи. Там же каждая вторая дура с промытыми мозгами готова при виде офицерских погон из юбки выпрыгнуть.

— Угу, — Ю-ю выпустил колечко дыма и «проткнул» его сигаретой, — а каждая первая ещё и мечтает об именных талонах категории снабжения «для семей офицерского состава». У тебя каких больше?

— У меня детский сад. Или забыл, кто мне его пристроил?

— Я по утрам, пока кофе не выпью, фамилию свою не всегда могу вспомнить, — Юсимура снова подтащил ближе к себе книгу, но раскрывать не стал.

— Что ты там читаешь такое крамольное? Дивова затрофеил?

— Обижаешь. «Водноопера» фон Широ, серия «Читальный зал имперского офицера». Библиографический раритет, между прочим. Кто-то то ли по глупости, то ли наоборот, просунул её министерству пропаганды. Вот, мол, текст в Конфедерации запрещён к распространению, изымают из библиотек, разлагает личный состав противника и вообще ужас-ужас. Тираж заявлен сорок тысяч, но большую часть отправили под нож, как только до кого-то в комиссариате реально дошло, что именно в этот раз напечатали.

— Удивительно. В смысле, удивительно, что кто-то вообще заметил, прежде чем три дополнительных тиража издали. В нашем-то бардаке, который твой фон Широ еще сильно преуменьшил.

— Он свой Широ, собственный, — Ю-ю бросил окурок в пепельницу. — Конфедераты от него в голос воют. Но ты прав, комиссариат в этот раз прямо блеснул. Им бы в иных делах треть этой расторопности, глядишь, мы бы к тому берегу вышли уже на дюжину островков ближе.

— Капитана, ещё коко? — остроухая официантка в «национальном костюме», — дырявой юбчонке из пальмовых листьев чуть шире капитанского пояса, соткалась из тени у столика ровно в тот миг, как фон Хартманн залпом допил остатки коктейля. — Ещё чё желай?

Она наклонилась, словно невзначай задев Ярослава татуированным плечиком и фрегат-капитан уловил смутно знакомый легкий терпко-пряный запах. Ну да, точно, Анга… и даже чем-то похожа. Хотя, тут же поправился фон Хартманн, какое, к демонам похожа⁈ Не больше, чем все прочие остроухие друг на дружку. А по сложению такая же пигалица, как две трети его экипажа. У Анги хоть было за что подержаться…