Хронокамера была старой – по словам Владимира Киврина, «еще второго поколения» – большой стеклянный куб, куда из технического отсека вела небольшая стальная дверца.

В тесном объеме техотсека воздух остро пах озоном и вибрировал от грозного гудения, а вязки кабелей на стенах нервировали Тату – девушка жалась, держась бочком.

Громыхая по сегментированному полу, приблизился Гарин.

– Не бойтесь, – мягко сказал он, – здесь нет высокого напряжения.

Чувствуя мужскую руку на плече, Ивернева действительно успокоилась. Даже те незримые, блуждающие флюиды, что витали между двумя паранормами, Тата взяла под контроль тренированной воли.

– Мне сюда? – пробормотала она, отворяя дверцу.

– Да. Залезайте…

Изящно сгибаясь, девушка просунулась в хронокамеру. Ребристое сопло излучателя тахионов блеснуло вверху. Было видно, как за толстым двойным стеклом, отдающим в зелень, сдвигаются и раздвигаются электромагниты. Их негромкое жужжание перекрывал низкий гул ускорителя.

– Видите подставку на полу? – смешно закряхтел Михаил Петрович за спиной.

– Вижу, – улыбнулась Тата.

– Приседайте… Ага… Опускайтесь на корточки, а когда я скомандую готовность, закроете глаза, обнимите руками колени и прижмётесь к ним лбом…

– Как Шварценеггер в «Терминаторе»?

– Именно! – Михаил Петрович смешливо фыркнул. – Жаль только, что вам не нужно раздеваться! – Он тут же посерьезнел. – Поле вокруг вас будет сфероидальным, и во время заброса в прошлое со всех сторон будет светиться энергосфера. Просьба не шевелиться и не распрямляться, пока все эти «спецэффекты» не угаснут! Темпоральная эманация – штука не смертельная, но лучше поберечься. Понимэ?

– Понимэ! – хихикнула девушка, расстегивая куртку-дубленку. – Михаил… Можно вас так называть? Вот признайтесь, что кряхтели вы специально! Меня хотели успокоить, м-м?

– Ох, уж эти Иверневы! – забурчал Гарин, пряча смущение. – Умницы-разумницы, спасу нет… Всё! – в его тоне лязгнул металл. – Минутная готовность!

– Есть минутная готовность! – выдохнула Тата, лбом вжимаясь в коленки.

Дверца смачно вошла в пазы, а гул стал опадать, становясь всё басистее. По стеклянным панелям хронокамеры заплясали изумрудные отсветы, а сопло уже не гудело, а гремело, угнетая рассудок.

– Готовность к забросу! – пробился искаженный голос Михаила. – Конфигурация поля сфероидальная. Напряженность… Стабилизация канала… Гамма-ретранслятор… Готовность к транспозитации… Пуск!

На какое-то мгновенье Тата будто оглохла, но, услыхав собственное дыхание, поняла, что ее несёт против течения времени. Назад… в поза-позавчера…

* * *

В некий неясный момент, когда смутное осознание себя сделалось чётким, Ивернева ощутила под ногами не упругость рифленой резины, а податливость сухой прошлогодней травы.

Бледно-фиолетовые извивы потрескивавшей энергосферы угасли, свежо пахнув ионизированным кислородом, и Тата раскрыла глаза.

Она сидела на газоне, под защитой густых кустов и пары голых деревьев, уныло возносящих к небу кривые черные ветви. Издали, со стороны Волгоградского проспекта, наплывали шумы машин, а ближе слышалось лишь монотонное ширканье лопаты, счищавшей снег с дорожек парка.

Тата гибко выпрямилась, застегивая дубленку. Она не сразу уловила движение за спиной, а в следующее мгновенье до ее ушей донесся негромкий, весьма прохладный баритон:

– Руки вверх, барышня! И без фокусов!

Пятница, 31 декабря 2010 года. Ближе к вечеру

«Гамма»

Москва, Зеленодольская улица

– Руки вверх, барышня! И без фокусов!

Будь на месте Таты любая иная сотрудница КГБ, пусть даже имевшая богатый опыт спецтренировок, ей пришлось бы прибегнуть к типично женским уловкам в такой-то ситуации. Но Ивернева была не просто «иной», а возведенной в степень.

Мгновенно выйдя на сверхскорость, она отшагнула и развернулась. За ее спиной стояли двое милиционеров в форме стального цвета – один, рослый, с пышным чубом, выпущенным из-под заломленной набок ушанки, стоял подальше, демонстративно засунув руки в карманы полушубка, а другой, невысокий и коренастый, при погонах сержанта и со смуглым лицом восточного типа, топтался в паре шагов от девушки, обеими руками тиская табельный ПМ. В черных вытаращенных глазах азиата пульсировали испуг и натужное торжество – ствол подрагивал, а с крупных, словно накачанных губ срывался шепот: «Ай, шайтан-баба… Ай, шайтан…»

Всю эту диспозицию Тата запечатлела за ничтожную долю секунды. Веки сержанта еще не дрогнули, чтобы моргнуть, а правый женский сапожок уже мелькнул, выбивая оружие. Продолжая движение, майор крутанулась, и левая нога впечаталась в пухлую щеку ориентала. Тот исполнил кувырок назад.

Ивернева замерла, выходя из состояния субакселерации, и рядовой, стоявший подальше своего излишне рьяного командира, наконец-то смог увидеть девушку, а не размытый вихрь.

Зубасто улыбнувшись, он вскинул руки вверх:

– Сдаюсь, сдаюсь! – и восхищенно выдохнул: – Ну, кла-асс! Вы только не обижайтесь на Ваську, он из Душанбе, и уж больно ретив…

– Ваську? – улыбнулась Тата, склоняясь над поверженным.

– Вообще-то, его Басиль зовут, по-ихнему, но мы по-своему, по-нашенски…

Ивернева приложила пальцы к шее Басиля. Ощутив заполошное биение, кивнула успокоенно, и с силой нажала пару точек – за ухом и на затылке бравого сотрудника милиции. Тот замычал, болезненно морщась, завозился, засучил ногами в начищенных ботинках.

– Ш-што? – выдохнул Басиль. – Х-хде?

– Вы прогнали хулигана, – четко выговорила Тата. – Он вас ударил, а вы пригрозили ему оружием, и «нехороший человек» бежал… – Подняв голову, девушка показала глазами рядовому на «Макаров», тускло отблескивавший в бурой траве. Рядовой понятливо закивал, и подобрал оружие. – Меня защитили… – ее голос утончился, переходя в слезливый всхлип.

Сержант сразу приободрился, закряхтел, пытаясь встать, и чубатый с готовностью подхватил старшего по званию, незаметно сунув пистолет ему в кобуру.

– Ох… Чигарта мехурам… – скривился Басиль, грузно поднимаясь с колен. – Как-то мне нехорошо…

– Давай, к «козлику», Вась, – со смешным участием заворковал чубатый. – Посидишь… Отдохнешь… А мы потом рапорт сочи… К-хм… Всё, как было, распишем! Зуб даю – сам товарищ Гордеев похвалит! Ты же знаешь товарища полковника…

Сержант лишь уныло кивал, еле переставляя ноги. Небитый вместе с Татой устроили битого на заднем сиденье милицейского «уазика», и заботливо притворили дверцу.

– Уф-ф! – вытолкнул рядовой, поправляя шапку. – У нас в деревне кот был, Васькой звали. До того ленивый… Развалится на крыльце, и спит! Пока не пнешь, фиг сдвинется! Зато, как жрать дают – бежит, аж топочет! Один раз, помню, матушка ведро с парным молочком поставила на ступеньку, так котяра лакать вздумал. Мать его кэ-эк пнёт – Васька с мявом улетел! Но у вас, конечно, куда красивше вышло…

– Вас как звать… «дядя Стёпа»? – улыбнулась Тата.

– Меня-то? – покраснел ее визави. – А… Смеяться не будете? Меня… Меня, вообще-то, Тихоном кличут… В честь деда назвали. Он на войне… Без вести.

– Чего ж тут смешного? – вздернула брови девушка. – Имя, как имя. Мужицкое, кряжистое такое…

– Ага! – воспрял Тихон. – А… Вас как?

– Ирина, – улыбнулась Ивернева, протягивая руку.

Милиционер осторожно пожал изящную кисть.

– Ирин… – несмело заговорил он. – А давайте, я вас угощу хоть? Ну, так, в качестве извинения за… за ЧэПэ? Васька просто напугался – что-то там, в кустах, засветилось, будто сварка…

– Да ладно, чего там… – отмахнулась Тата, изображая беспечность, и мило улыбнулась: – Угощайте!

– Ага! – обрадовался Тихон, тут же смущаясь. – Только ресторанов тут нету… Зато шаурма – просто объедение! Там какой-то родич Басиля крутится. Ага… Так у него всё по-честному, и чисто – не скажешь даже, что таджик! А уж кофе варит… – он закатил глаза. – Куда той баристе!