— Кто идёт? — спросил он.

Ответа не было.

Только шаги.

Только тьма.

И ожидание молнии.

Они вышли из леса, как тени, но не скрадываемые светом — а чуждые ему. Их фигуры были человеческими, но лишь в очертаниях: вытянутые, словно выточенные из дыма. Лица скрыты капюшонами, движения — вязкие, беззвучные, как у существ, привыкших к вечной тишине. Их было пятеро. И каждый нес в себе ощущение пустоты.

— Не двигайтесь, — прошептала Марфа, едва заметно касаясь плеча Олега. — Они… не из мира. Они из его забытой тени.

— Что они хотят? — спросил он, сжимая кулаки. Искра внутри запульсировала — слабо, но ощутимо.

— Искру. — Голос Марфы был твёрдым. — Или того, кто её носит.

Тени остановились в нескольких шагах от омута. Один из них сделал шаг вперёд. Капюшон медленно опустился — и лицо, открывшееся миру, не имело ни глаз, ни рта. Только гладкая, бледная маска, как плоть без формы.

— Пришлый, — произнёс голос беззвучно, но Олег услышал его внутри, как тогда, когда с ним говорил Леший. — Ты нарушил границы.

— Я их не знал, — ответил Олег, стараясь говорить спокойно. — Я просто шёл на зов.

— Искра не зовёт. Она горит. А когда горит — тени приходят за пламенем.

Олег шагнул вперёд. За его спиной двинулись остальные — Ратибор, Таиса, даже маленький Данька. Люди не отступили. И в этом было больше силы, чем в любой магии.

— Я не отдам её, — сказал Олег. — Потому что она — не моё. Она — часть всех нас.

— Ложь. — Голос стал гуще. — Люди слабы. Их тела гниют. Их слова пусты. А искра — вечна. Она должна быть изъята. Извлечена.

Марфа шагнула рядом с Олегом. Её глаза сверкнули.

— Попробуйте.

Один из теневых поднял руку. Воздух задрожал. Ветер пронёсся над травой, огонь факелов колыхнулся. Земля под ногами застонала.

И тогда Олег понял: защита — не в силе. В связи.

Он поднял руки. Искра дрожала в груди, как струна, натянутая до предела. Он не вызывал огня. Не молнии. Он просто — соединился.

С землёй под ногами.

С ветром над головой.

С водой омута.

С каждым, кто стоял за ним.

Словно круг замкнулся.

И вспышка — не ослепляющая, но суть разрыва — вырвалась между ним и тенями. Звук — как щелчок ветви, что держала вес мира. Свет — как отблеск разума, вернувшегося в тело.

Тени отступили. Дёрнулись. Не испугались — но узнали. Этого не было в их планах.

— Ты выбрал путь, — прозвучало вновь. — Тогда знай цену.

И тела теневых начали рассыпаться. Не в прах, не в пепел — в воздух. В пустоту, что пульсировала, но не жила. Последний взгляд безглазых лиц — и только тишина.

Олег стоял, тяжело дыша. В ушах звенело. Искра пульсировала, но не вырывалась. Она не сожгла. Она — осталась.

Ратибор выругался, но с уважением. Таиса перекрестилась — своим способом: двумя пальцами по сердцу, небу и земле.

Данька смотрел на Олега так, как смотрят на что-то, чему хочется верить.

— Это только начало, — тихо сказал Марфа. — Мир теперь помнит тебя. И те, кто спит в Тени — тоже.

— Я знаю, — ответил Олег. — Но теперь… я тоже помню себя.

И в этой тишине, на границе воды и неба, среди живых и ушедших, он сделал шаг назад.

Не отступление. Шаг, чтобы лучше размахнуться.

Глава 22: Корни и небо

На следующее утро небо было ясным. Не просто безоблачным — светлым, как вода, очищенная дождём. Но внутри ясности ощущалась тревога. Мир не шумел. Он прислушивался. Как будто сам лес, скалы, река — всё живое — замерло, наблюдая за человеком, который вошёл в омут, вызвал свет и не исчез.

Олег сидел у подножия дерева, старого, расколотого молнией когда-то, но не упавшего. Оно дышало. Не через листья — через тишину, что витала вокруг. С каждым вдохом он ощущал, как будто корни под ним касаются подошв, как будто весь лес — это нервная система чего-то огромного.

Он не спал. Почти не говорил. После встречи с теневыми, его тело чувствовало усталость, но искра внутри — наоборот, стала тише. Она больше не жгла. Не трепетала. Она… ждала.

Марфа подошла молча, как всегда, как будто материализовалась из запаха мха и старых слов.

— Ты стал частью, — сказала она. — И теперь часть требует ответа.

— Я чувствую… что я теперь не один. — Олег говорил медленно, вдумываясь в каждое слово. — Будто кто-то смотрит изнутри. Через меня.

— Не кто-то. Всё. Мир. Ты — как ветка, на которой птица может сесть. Или молния — ударить. Потому что ты открыт. Потому что ты перестал быть только собой.

Он закрыл глаза. Да. Именно так. Он был собой, но и не только. Как будто каждая боль, каждый страх, каждый шаг других людей — теперь проходил сквозь него. Не как груз, а как канал. И если он закроется, всё распадётся.

— Что теперь?

— Теперь — путь вниз, — сказала Марфа. — Вниз — к корням. К началу. Чтобы понять не только себя, но и то, на чём стоишь.

— В землю?

— Вглубь.

Они вышли из леса на каменистый склон, где ветер гулял иначе — не лесной, а сырой, с запахом камня. Внизу, между двумя склонами, прятался провал. Пещера. Но не тёмная дыра — вход, окутанный дымкой, словно сам воздух боялся проникать туда. Слухи о ней были ещё с первых дней. Её называли "Корнем". Или "Чревом мира".

— Там живёт не тьма, — пояснила Марфа. — Там живёт память. И боль. Всё, что забыто — уходит туда. И не всегда возвращается.

— Мне туда?

— Тебе — да. Но не одному. Земля — не любит одиночества. Даже в страдании.

Олег обернулся. За ним стояли трое. Не толпа. Но и не ничто.

Таиса. Потому что растения помнят лучше, чем люди.

Ратибор. Потому что у каждого света должен быть кулак.

И Данька. Потому что кто-то должен помнить, зачем они вообще всё начали.

— Я пойду, — сказал Ратибор. — Без вопросов. Но только если скажешь — что там искать?

Олег не знал точного ответа. Только ощущение.

— Истину. О себе. О земле. О тех, кто был до нас.

— Мне сойдёт, — буркнул Ратибор. — А если что — тыкай пальцем, где бить.

Они подошли к краю. Камень под ногами стал тёплым. Птицы не пели. Воздух дрожал. Как тогда, у Омута.

— Говорят, кто входит — уже другим выходит, — прошептала Таиса.

— Если выходит, — добавил Данька.

Олег вздохнул. Он чувствовал, как искра внутри вспыхивает мягко. Как будто она рада.

— Тогда пойдём. Посмотрим, что спрятано под нашими ногами.

И шагнул в темноту.

Путь вниз не был дорогой. Не был и тропой. Он был… ощущением. Как будто их не вела география, а память. Скалы отступали не потому, что в них был тоннель, а потому что они признавали проход.

Темнота не давила. Она… смотрела. Она была не пустотой, а плотностью. Каждый шаг отзывался глухо, будто шагали не по камню, а по глубокой груди кого-то огромного.

Олег чувствовал, как воздух становится гуще. Как искра внутри вспыхивает на грани восприятия — не пылает, а светится, словно говорит: "Я здесь. И я не боюсь."

— Как тут… дышится, — прошептал Данька. Он шёл ближе к Олегу, прижимая к груди свёрток — его собственный амулет, собранный из пёрышек, ниток и дерева.

— Тяжело. — Таиса шла за ним. — Потому что здесь нет лжи. Только ты и всё, что ты носишь.

— Это значит, — вставил Ратибор, — что я иду пустой, как бочка?

— Это значит, — ответила Марфа, появившись вдруг рядом, словно часть стены, — что твоя правда ещё не сказана.

— Ты что, шла за нами?

— Я всегда иду там, где трескается мир, — спокойно произнесла она. — А ты, Ратибор, трещина ходячая.

Он хмыкнул, но не возразил.

Путь сузился. Стены засияли мягким светом — не от факелов, не от огня. От самих себя. Слои породы, пронизанные жилками, что вспыхивали при приближении. Как нейроны. Как сосуды. Мир здесь жил — не снаружи, а внутри.

Олег провёл ладонью по стене. Камень был тёплым. Податливым, словно ткань.

— Это… не просто земля, — сказал он. — Это… тело.