Вот раз идёт он, прохаживается по стене вавилонской и оглядывает свои владения сверху. Кругом дворцы и храмы, один другого краше. Синий Евфрат полноводный шумит под стеной. А от него прямые, как стрелы, расходятся во все стороны узкие каналы. Легкие и прочные мосты перекинуты через каналы и реку… Из садов поднимается такое благоухание, что голова кружится, а в уши льются песни райских птиц.

«Вавилон, Вавилон, золотой Вавилон!» — ноют они на разные голоса.

— А ведь каналы-то я велел рыть, я — великий и могущественный Навуходоносор! Я! Я! Я! — закричал царь со стены. — Это мои рабы и слуги все сады насадили, все мосты намостили, все дворцы и все храмы построили! Вот и двенадцать золотых львов со ступеней дворца Соломона сторожат вход в мой дворец! Мой! Мой! Мой! Все народы поклоняются мне, мне, мне — великому и могущественному Навуходоносору, царю вавилонскому!

Сказал, и вдруг ни каналов, ни дворцов, ни диковинных деревьев — ничего нет. Одна трава кругом, да над головою синее небо. Справа — стадо диких ослов, слева — буйволы. А у самого Навуходоносора, у великого и могущественного царя вавилонского, шерсть торчит клочьями, как у медведя, на ногах и на руках — когти звериные, и идёт он на четвереньках, травку пощипывает. Вспомнил тут Навуходоносор свой давнишний сон. «Это всё Даниил мне напророчил, проклятый пленник! — подумал он в ярости и хотел приказать: — Отрубить ему голову немедленно!»

Но вместо этого по всему лугу раздалось:

— И-го-го-о! И-го-го-о!

Буйволы подняли головы и посмотрели в его сторону, а дикие ослы подбежали к новому товарищ и приняли его в свое стадо.

— И-го-го-о! И-го-го-о! И-го-го-о!

Так прожил целых семь лет Навуходоносор среди диких зверей, сам зверь зверем.

А в один прекрасный день Навуходоносор вдруг снова очутился на своем троне. Хотел сказать: «И-го-го!», а получилось:

— Эй, слуги, уложите меня спать!

И стал он царствовать в Вавилоне по-прежнему. Разве что меньше хвастал теперь! Даниила же полюбил крепче прежнего.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Царь души не чает в Данииле. Без его совета шагу не ступит. И вот он задумал сделать Даниила самым первым человеком у себя в государстве. Мисаха, Седраха и Авденаго — поставить начальниками над всеми начальниками, а над Мисахом, Седрахом и Авденаго — поставить Даниила.

Вельможи перепугались до смерти. Все они жили обманом и неправдою, запускали лапу в царскую казну, с народа семь шкур сдирали. А с новым начальством, которое само не ворует, и не врёт, и взяток не берёт, решили они, придёт их сладкой жизни конец. Нет, нужно во что бы то ни стало извести царских любимчиков, и на этот раз так, чтобы не было им спасения!

Подсылали было к Даниилу с подарками, чтобы потом сказать царю: вот, твой Даниил, думаешь, лучше других? Берёт подарки, как и все. Очернят Даниила в царских глазах, тогда и дружкам его — Седраху, Мисаху и Авденаго — тоже конец. Да вот беда — не берёт Даниил подарков. Говорит приносящему: «Мне это ни к чему».

Тогда придумали другое.

Пошли к царю и говорят:

— Век живи, государь! Есть ли кто выше тебя в государстве?

— Нет, — сказал царь, — выше меня в государстве нет никого.

— Кому же, государь, должны мы, твои рабы, кланяться?

Царь сказал:

— Мне мои рабы должны кланяться.

— Век живи, государь! — сказали ему тогда вельможи. — А если какой человек поклонится не тебе, а другому, значит, тот человек — изменник?

— Изменник, — ответил царь.

— Век живи, государь! А что, если такой изменник в твоём государстве отыщется? Как с ним надлежит поступить?

— Изменник?! У меня в государстве?! — вскричал тут царь. И как вскочит, как затрясётся весь, как застучит царским жезлом об пол. — Да кто посмеет?.. В ров его, в яму ко львам, немедленно!

Страшен царский гнев! Все вельможи попадали наземь. Потом самый старший из них подполз к ногам государевым, поднял голову и говорит ему:

— Век живи, государь! Вот и мы так думали. И, зная твою справедливость, уже указ такой приготовили. Прочитай его, государь, и, если тебе угодно, скрепи его своею царской печатью. — И старший вельможа протянул государю свиток.

Царь развернул свиток и прочитал:

«Указ и повеление великого и могущественного царя вавилонского — всему народу. С нынешнего дня и в течение тридцати дней приказываю: если кто из вавилонских жителей вздумает поклониться кому-нибудь, кроме царя, вашего единственного государя, того немедленно бросить в ров ко львам!»

И царь приложил свою царскую печать к свитку.

Вельможи и царедворцы поднялись на ноги, подхватили указ, крикнули хором:

— Век живи, государь! — и побежали прочь из дворца.

Они дали царю подписать такой указ неспроста. Был обычай у Даниила, и царедворцы с вельможами знали о нём: утром, днём и вечером — три раза в день подходить к окну своей комнаты и кланяться трижды на восток.

Вот они подстерегли Даниила у окошка — и к царю.

— Век живи, государь, — объявляют, — а мы тебе твоего любимца привели. Спроси его, кому он только что кланялся?

— Ты кому кланялся? — спрашивает царь Даниила.

— Я своей милой родине кланялся, государь! — отвечает Даниил.

— Так ты, верно, указа моего ещё не читал? — сказал царь.

— Читал я твой указ, государь, и рад бы исполнить твою волю, — ответил Даниил. — Да что делать, если и царский указ не в силах заставить меня забыть свою родину?

Тяжко вздохнул Навуходоносор: жаль ему было прямодушного Даниила. А вельможи чуть не танцуют от радости. Ухмыляются, руки потирают.

— Царское слово — закон! — кричат. — Никто, даже сам царь, отменить его не может.

Вот потащили Даниила ко рву со львами. Ров глубокий и узкий. Взад-вперёд по нему ходят лев и две львицы. Походят-походят — и остановятся. Закинут назад голову, раскроют красную пасть клыкастую и так зарычат, что все башни в Вавилоне начинают качаться — того и гляди, упадут!

Бросили Даниила в яму ко львам, яму прикрыли широким камнем, а камень ещё печатями запечатали — для верности.

Грустный и понурый побрёл царь во дворец. Отпустил всех певцов, музыкантов и рассказчиков и лёг спать без ужина. Но и спать ему не спалось — так до утра и проворочался, ни разу глаз не сомкнул. Всё мерещился ему Даниил да львиные пасти клыкастые.

Утром, чуть свет, побежал царь ко рву оплакивать своего любимого советника.

— Даниил, Даниил! — кричит царь, а сам слезами заливается.

И вдруг из ямы — или это почудилось? — будто кто-то ответил:

— Здравствуй, государь!

— Ты кто? — спросил испуганный царь.

— Я Даниил, — послышалось из ямы.

Царь скорее сзывает людей, велит печати ломать да камень отваливать. Отвалили и смотрят: львицы лежат рядком, а между ними Даниил примостился: голову положил на лапу к одной, другую но спине похлопывает. А лев ходит взад-вперёд, хвостом машет.

Царь от радости чуть сам в яму ко львам не угодил.

— Живой, живой! — кричит. — Даже дикие звери не трогают Даниила!

Вельможи с царедворцами стоят вокруг ямы и дрожмя дрожат, потому что в Вавилоне был хороший закон: того, кто на другого напраслину возвёл, казнить тою же казнью, какою по его наговору казнили невиновного. И выходило по этому закону, что их должны были тотчас же бросить в яму ко львам. Стали царедворцы с вельможами перешёптываться да советоваться: как беде помочь? А потом и говорят царю:

— Век живи, государь! Твой Даниил жив остался оттого, что львы совсем не голодные: их, видно, накормили заранее.

— Эй, слуги! — закричал тогда царь и хлопнул в ладоши. — Накормите моих львов досыта!

И слуги притащили трёх баранов и трёх жирных быков и бросили их львам.

Львы жадно накинулись на добычу.

— А теперь, — сказал царь, когда львы насытились, — кидайте в яму злодеев, которые оговорили Даниила.

Стража схватила вельмож и царедворцев — сто шестьдесят восемь человек — и бросила их в яму. Львы подхватили их и тотчас растерзали всех до единого. А ведь были сыты!