— Изменщиц учить надоть! Чтобы не смотрели налево, а токмо в дом и в семью пялились! — откликнулся мужик с телеги.

— Да ты охренел, пенёк стоеросовый! — тут же вылетела вперёд Чопля. — Тебя самого надо этой плетью изгваздать! А ну, держите меня семеро, а восьмой обмахивай полотенчиком!

— Женщину освободить, осмотреть и подлечить! — выдал я свой первый указ в новой деревне.

— Не лезь, барин, — нагло ответил мужик с телеги. — Так у нас было веками заведено — не след покон рушить! Покатала чужого мужика — своего мужа готовься катать!

— Это зверство! — сказала Марина и посмотрела на людей. — А вы, чего же на подобное смотрите?

— Так предки завещали, — ответил за всех староста Микей. — И против воли предков не попрёшь. Вон, даже её отец, кузнец Гаврила не вмешивается, поскольку — покон… Застукал их с полюбовником муж, вот и получается так…

Я посмотрел на могучего пожилого мужчину, на которого указывал староста. Богатырь, шире себя в плечах, в бороде только-только начала пробиваться седина, а стоял, опустив глаза точно так же, как его дочь. На рифлёной щеке была видна блестящая дорожка. Он украдкой вытер её.

Старался не показывать своё отношение к дочери?

— А где любовник? — спросил я. — Почему же не в одной упряжке? Он тоже должен разделить участь.

— А полюбовник уже получил своё. Теперича на том свете свидятся! Там пусть ласкаются, покуда их черти на раскалённой сковороде будут жарить! — усмехнулся рогоносец.

— Убил его Мишка, — кивнул староста. — Убил Сережку-паразита, а вот Любаве так не свезло… А так да, обоих следовало бы упрячь в телегу.

— Вы уж простите, барин, но всё мы делаем по традиции. Коли изменила девка, то и пусть наказание ведает. Уж верные-то жёны так себя не будут вести! — подала голос какая-то чернобровая красавица, стоящая чуть справа от телеги. — А Мишу и винить нечего — он, как увидел их вдвоём, так моча в голову и ударила. Всяк мужик так поступил бы, если он считает себя настоящим мужиком, конечно…

Улыбка, которой одарил её стоящий на телеге Мишка, была далека от той, которой просто выражают благодарность за поддержку. За свою нелёгкую жизнь время научило меня быть неплохим физиономистом. И я сразу почуял неладное.

Хм… Что-то тут не так. И смерть полюбовника, и разбитые губы Любавы, чтобы ничего не могла сказать в своё оправдание.

Традиция наказывать неверную жену почти что везде изжила себя, а вот тут поди же ты… Жива до сих пор. В других местах прощают или же разводятся, но вот в Ухматово ещё практикуется подобное дикое наказание.

И никто мужика не осудит, поскольку так заведено. Но! Ему, на беду, повстречался дотошный ведьмак, который не очень любит, когда обижают женщин. Даже в таких ситуациях.

А если у меня в голове правильно складывается пазл, то и сделано это вовсе не из-за измены женской, а из-за того, что мужчина положил глаз на другую. А как освободиться от опостылевшей жены? Только обвинить её в измене. И сам чист, и жена… вряд ли выживет после подобного, а если и выживет, то что сможет сказать поперёк мужского слова?

— Получается, что Михаил застукал их вдвоём и ему моча в голову ударила? А вы спрашивали у Любавы про то, почему она это сделала? Или у Серёги спросили? И вообще — была ли измена? — спросил я нахмурясь.

— Барин, вы это… говорите, да не заговаривайтесь. Все люди видели, как они вместе из лавки шли, а после зашли внутрь избы, да ещё минут десять не выходили. А уж я ненароком с поля вернулся… Ух, что я там увидел! Аж на душе муторно! Не заслужил я подобного предательства! Ух, змея подколодная! — Михаил в сердцах ударил Любаву кнутом.

Раздался резкий свист, а потом женщина вздрогнула всем телом. Я двинулся вперёд и закрыл её телом от возможных ударов. Зло взглянул на Михаила:

— А давай-ка мы Серёгу посмотрим? Узнаем, что да как?

Люди недоумённо уставились на меня. То есть как это — посмотреть на мертвеца? Зачем? Всем же известно, что мертвецы не рассказывают сказки.

— В своём ли ты уме, барин? — хмыкнул Мишка, чуть побледнев. — Это зачем же ты собрался на трупака пялиться?

— Чопля, залезь в мою походную сумку, там увидишь полупустой пузырёк с голубоватой жидкостью. Принеси-ка мне её, — скомандовал я, глядя на свою верную помощницу. — Давай-давай, потом всё выскажешь.

Да, пусть слетает, немного остынет. Того и гляди — лопнет, как надуваемый шарик. Забрызгает кого ещё ненароком…

Зелье для допроса мертвяка у меня ещё с Гришки Карамышева немного осталось. Не всё извёл на молодого поганца, чуточку осталось. Если покойник представился недавно, то должно хватить.

Чопля хотела было ответить, но сдержалась. Недаром ей в дороге объяснили, что собачиться с господином можно с глазу на глаз, а при людях не сметь. Иначе авторитет хозяйский порушится, а от этого и самой Чопле придётся несладко.

— Чего вы удумали, барин? — спросил с опаской староста.

— Сергея осмотреть, может, узнаю — как было дело. В фильмах видел, что виновный при трупе всегда нервничает. Глядишь, и признается в чём непотребном. Что-то мне кажется, что дело тут нечисто, — ответил я честно. — В детектива сыграть хочу, уважите барина?

— А ты с чего взял, барин, что я виновен? — тут же набычился Михаил. — Или на меня напраслину хочешь навести? Так я не посмотрю…

— Мишка, а ну, остынь! — прикрикнул на него староста. — Если в острог не хочешь загреметь, то позволь барину делать то, что он хочет.

Ну что же, староста был на моей стороне, а это уже что-то. Мои девки пока притихли. Они ждали, что произойдёт дальше. В это время на машине подтянулись и Боротор с сыном. Глядя на то, как за моей спиной встают две мощные машины для начистки морды, Михаил чуть посбавил пыл.

— Мишаня, это молодой барин развлекаться изволит, — погладила мужика по руке чернобровая красавица. — Видишь, хочет дело раскрыть, а дела-то и нет никакого. Всё по покону, всё по справедливости…

— Тогда тем более вам нечего опасаться, — хмыкнул я и повернулся к багажнику. — Ну, чего там?

Чопля с минуту рылась в багажнике, пока на помощь ей не пришла Марина. Вместе они выудили нужный пузырёк. В это время Любава в изнеможении опустилась на дорогу. Её покрытые пыльной коростой колени показывали, что падала она уже не раз. Села голыми ягодицами на осколки кирпичей, которыми засыпали проём лужи, но даже не ойкнула.

— Ну что же, показывайте, где лежит безвременно усопший, — сказал я старосте, а сам кивнул на севшую Любаву. — Тисвиса, займись ею.

— Сделаю, Эдгарт Николаевич, — кивнула гоблинша и обратилась к Боротору. — Захвати с заднего сиденья куртку, накрыть бедолагу нужно.

Тот молча кивнул в ответ и без слов вытащил куртку из нашей машины. Протянул гоблинше. Та накрыла Любаву, вытащила из-за пояса небольшой кинжал и резво обрезала верёвку на кистях.

— Это чаво? Это с какого? — завопил Михаил. — Это моя жена! Это я должон её наказывать! Другим лезть неча! Мужики, да вы чаво? Покон же рушат, а вы бороды средь зубов зажали!

— Не вопи, Мишка, — сказал староста. — Раз так боярин велел, знать, так нужно. Если ничего не разузнается, то опять запряжёшь свою супружницу. Правда же, Эдгарт Николаевич?

— Правда. Вот посмотрим на мертвеца, и если ничего не разузнаю, то преграды чинить вам не буду.

Пришлось согласиться. Можно было воспротивиться, сказать, что я начальник и всё такое… но начинать знакомство с деревней наплевательским отношениям к традициям не стоило. Если уж традиции переводить в человеческое русло, то лучше делать это постепенно, а не рубить сплеча.

Староста показал дом, ничем не выделяющийся на вид. Такой был у многих в деревне, справный, с неплохим забором и недавно покрашенными наличниками на окнах. В дом, кроме меня, пошли староста, Михаил, Боротор и ещё один мужчина из деревенских.

Такой толпой мы заполнили горницу, где на кровати лежал избитый до синевы человек. Он был накрыт белой простыней, сквозь которую проступали местами темно-алые пятна. Возле кровати сидела на табуретке сгорбленная женщина, которая мелко тряслась и всхлипывала. Из-под цветастого платка выбивались серебристые пряди, которые тоже мелко подрагивали в такт всхлипываниям.