– Гав.

– Понятно…

Козёл был лохмат и слегка взъерошен, впрочем, оказавшись на улице, он сделал несколько осторожных шагов и, втянув воздух открытою пастью, склонился к кустам.

– Фёдор Степанович! – с укоризной воскликнула бабушка. – Вы бы сказали, что вам дурно, я бы вас раньше выпустила… Улечка, ты иди… видишь, укачало человека.

– Он же козёл.

– И что? Думаешь, это мешает ему быть человеком? Поверь, в иных козлах есть бездна человечности…

– А в людях козлистости, – завершила цитату Ульяна. Ей почему-то вспомнился Данила. – Мы… пока вы тут, в саду побудем. Только… извините, я гостей не ждала… у меня тут… не убрано.

– Ничего, – бабушка махнула рукой и подпрыгнула, успев подхватить какой-то ящик. – Женька, если ты мне побьёшь аппаратуру…

В саду было тихо.

Спокойно.

Ну, почти. Главное, лавочка имелась, на которую Ульяна и села, осторожно опустив на неё же шпица.

– Не убежишь? – спросила она.

– Яв, – шпиц и головой мотнул, будто и вправду понял.

– Ошейник тебе надо будет купить. На всякий случай.

Шпиц по имени Никита склонил голову, развесив треугольные ушки.

– И брелок с телефоном. С адресом так… ну, если вдруг убежишь или потеряешься, чтоб могли найти и вернуть. Хотя, конечно, тут бы тебе вообще из дома не выходить. В сад – максимум…

– Почему? – поинтересовался у Ульяны мягкий женский голос. А когда Ульяна обернулась, то увидела протянутую руку. – Привет. Я Леля, но можно – Ляля…

И девушку увидела.

Такую вот…

В общем, Ульяна обычно людям не завидовала. Старалась. А тут вот взяла и позавидовала. Прям так позавидовала, что самой стало стыдно. Но зависти от этого не убавилось.

У девицы было…

Всё было, чего не было у Ульяны.

Идеальные черты лица с пухлыми губами и огромными глазищами яркого, какого-то непередаваемого сине-зелёного оттенка. И даже что-то подсказывало, что дело вовсе не в линзах. Глаза эти, которые так и тянуло именовать очами, взирали на Ульяну робко и с трепетом.

Опахала ресниц.

Курносый носик.

Длинная шея.

Волосы почти белые… такой платиновый блонд матушка как-то делала. Жаловалась, что целый день ушёл и безумные деньги. А у девицы вот…

Ещё девица была хрупка до полупрозрачности.

– Ульяна, – Ульяна руку осторожно пожала. – А ты…

– А я тебе двоюродная сестра, получается, если так-то, по материнской линии… Никитка, двигайся. И вообще, иди вон, погуляй…

– Яв, – возмущенно тявкнул шпиц и соскочил на землю.

– Куда… он же убежит!

– Далеко не убежит, не дурак ведь.

Шпиц крутанулся, а потом, прежде чем Ульяна успела поймать его, нырнул в заросли смородины.

– Сиди… ему, небось, тоже приспичило… фу-х, пока доехали… жарень такая! А главное, я говорю, что куда спешить, но…

– Ты и вправду двоюродная сестра?

– А то! Клянусь своею чешуёй! – гордо произнесла Ляля. – А Никитка – брат.

– Двоюродный?

В кустах слышалось ворчание и шелест.

– Не… если так-то… его матушка приходится бабушке внучатой племянницей…

Матушка шпица?

Ульяна моргнула. Издевается? Но нет, красавица хмурилась и шевелила пальцами, явно пытаясь вычислить степень родства.

Бред какой.

– Ладно, – Ляля сдалась. – Потом у бабушки спроси. Она точно скажет, а то у нас там всё сложно и запутано.

– Никита! – позвала Ульяна приподнимаясь, потому что в кустах стало тихо. – Никита, ты где? Никита, ко мне! Надо его найти…

– Зачем?

– Так… ещё убежит.

– Куда?

– Хоть бы к соседу…

– И что? Он у нас воспитанный и никого кусать не станет.

– Зато его могут. У соседа кавказец, ему твой Никита на один укус…

Но Ляля не впечатлилась. Вытянула длиннющие ноги, благо, коротенькие джинсовые шорты не скрывали идеальной формы их, и сказала:

– А у тебя душ есть? А то я давно уже без воды… потом начнёт чешуя слоится, облазить… это такая морока!

– Есть… какая чешуя?

– Обычная. Вот, – Ульяне сунули под нос руку и… и нет, так не бывает, чтобы руки у людей покрывала чешуя. Причём на чешую совсем даже не похожая… – Не бойся, если хочешь – потрогай. Только осторожно, а то с перегреву я всегда чесаться начинаю…

Чешуйки были мелкими-мелкими, и друг к другу прилегали плотненько, и вообще если моргнуть, то… кожа как кожа. А второй раз – чешуя.

– Ещё молочко не помню, куда засунула, а пока ба разгрузится и до моих сумок доберется… так покажешь?

За забором зарычал кавказец, и грозный голос его заставил Ульяну подскочить. Правда, рык тотчас перешёл в тоненький визг.

– Никита…

Ульяна бросилась к забору. Вот как… нехорошо… и ветеринарки поблизости нет, если, конечно, там останется, что в ветеринарку везти.

– Да успокойся. Нет такой собаки, которая бы рискнула разявить пасть на оборотня, – Ляля перехватила руку.

– Оборотня?

Скулёж перешёл в тявканье, жалобное такое. А потом послышалось грозное и чуть визгливое, но вполне знакомое уже:

– Гав!

– Ага… а ты чего подумала?

– Я… знаешь… мама… она сказала, что вы уроды… не обижайся только. Я… просто… оборотни – это же мифология…

– Ещё какая, – согласилась Ульяна и, встав, заорала: – Никитка! Оставь животное в покое! Домой! Да и не обижаюсь я… так-то она даже и права. Мы ещё те уроды… потому и приехали вот.

В кустах зашелестело, и меж веток просунулась донельзя довольная физия шпица.

– Ты чего Улю пугаешь, дурень? – Ляля подхватила шпица под брюхо. – Пойдем лучше дом посмотрим. Бабушка говорила, что он большой… с виду и вправду немаленький…

– Немаленький, – согласилась Ульяна. – Только… тут… есть кое-какие… обстоятельства…

За домом что-то громыхнуло и следом раздалось:

– Женька, если ты чемодан с зельями уронил, то я тебе…

– Идём, – Ляля подхватила Ульяну под руку, при том не выпуская шпица. – В доме расскажешь. Слушай, так у тебя есть молочко для тела? Только гиппоаллергенное… поделишься? Честно, мне немного надо, пока кожа… Никитка, а Игорёк где? Попроси, чтоб мои сумки тихонько посмотрел.

Данила чувствовал себя странно.

Не то, чтобы неправым… ну не может он быть неправым и вообще, если разобраться, то ему нос сломали, а он просто пошутил. А мог бы и в полицию заявить.

И моральный ущерб взыскать.

И вообще…

Но чувство не отпускало.

– Куда едем? – поинтересовался водитель, старательно глядя в сторону. Смеяться станет? Или нет? Сплетничать точно будет. Данила даже представил, как Серега в красках расписывает эту дурацкую ситуацию. Присочиняя, конечно. А горничные хихикают. И лакеи тоже. И даже повариха вздыхает так, что всё её объемное тело приходит в движение. Только, пожалуй, водитель отца смеяться не станет.

Да и было бы с чего.

Глупость же…

С каждым случиться может. Наверное.

– Давай в «Перекрестки», – решился Данила.

По-хорошему, стоило бы, конечно, в центр вернуться и заняться работой. Те же отчёты взять, потому как вечером отец спросит всенепременно, и будет ворчать, что для Данилы работа – не работа, и что он бездельник, в отличие от драгоценных сыночков дяди Вити, и что… нет, он займётся.

Потом.

Позже.

Сейчас сунься и чего? В лицо, конечно, никто не посмеется, но вот за спиной обсудят. И…

Машина плавно тронулась с места.

Перед Таракановой Данила извинится. Завтра. И премию скажет выписать. Допустим, за успехи в работе. Какие? Какие-нибудь. Должны же у этой заучки ненормальной хоть какие-то успехи быть. Вот пусть… конечно, тоже слухи пойдут…

И вообще сама виновата, что шуток не понимает.

Данила поёрзал и, поймав в зеркале взгляд водителя, сделал вид, что задумался. Он ещё в школе научился держать вдохновенно-печальную рожу, которая другими воспринималась как-то… странно, что ли. Вот и сейчас водитель поспешно вперился взглядом в дорогу, а так…

Да.

Пообедать и за работу.

К вечеру порядок навести в делах. Ну или хотя бы его подобие. И пить он не станет.