Глаза посветлели…

– Чуть дальше отодвинь.

Ага, это чтоб было видно лучше… хотя… темно, почему оно вообще видно? И зеркало обычное, без встроенной подсветки. А бабушка за спиной стоит. Возвышается даже. И руки держит. И от рук этих к Ульяне точно ниточки протянулись. Беленькие.

Это она марионетка?

Или… стоило ниточкам коснуться макушки, и они потемнели. А потом волосы шевельнулись и приподнялись. Нет, разве такое… а из них навстречу ниточкам тоже потянулось что-то чёрное, то ли дым, то ли туман.

Пар?

Главное оно выползало из волос, чтобы повиснуть над макушкой Ульяны этаким облаком.

– Что… это?

– Проклятье родовое, – бабуля подхватила черноту ладонями да и смяла её.

– Ай!

Голову болью прострелило, будто иглу в ухо всунули.

– Терпи. Сейчас чуть полегчает.

Ага.

Конечно.

А Ульяна взяла и поверила. И… и понаехали тут. Она не звала! Припёрлись. Как же, помогать… столько лет она им нужна не была, тут же вдруг понадобилась.

Уроды.

Права маменька, хотя сама и вправду ведьма, если не по силе, то по характеру…

– Дыши глубоко, – рядом плюхнулась Ляля. – Ба, я её умою…

Не надо Ульяну мыть! Не водою из грязной этой лужины… русалка. Не бывает русалок! А что чешуя, так это болезнь кожная. Кератоз.

Точно!

Ульяна читала…

– Сиди, сиди, это в тебе проклятье говорит. Они все разум дурманят, – вода, коснувшаяся лица, была ледяною, и холод вдруг унял раздражение. Даже стыдно стало за мысли свои. Получается, что… что… не бывает проклятий.

То есть, бывают, конечно. Классические.

Тёмные.

И ещё некромантические. Это из запретных разделов магии. И надо тогда обращаться в полицию. С заявлением. Требовать досмотра… пусть проверяют, выявляют.

– Сиди, сиди, – Ляля черпала воду из воздуха и лила на лицо. – Сейчас пройдёт.

– Я… в полицию пойду.

– Сходи, – бабушка уже водила пальцами по спине, от шеи и ниже. И в позвоночнике эти её прикосновения отзывались лютым холодом. – Вреда не будет, но и пользы тоже. Проклятье ведьмовское, а стало быть, ничего-то они не найдут.

Но как же… Ульяна сама видела.

И ладно бы только видела. В конце концов, увиденное могло быть иллюзией, но она же чувствовала! Вот эти тонкие злые нити, которые уходили вглубь её тела. Они… они существовали!

И там, внутри, тоже чернота пряталась.

Под сердцем.

– Тише, детонька, разберемся… со всем… признаюсь, тогда я крепко оплошала. Всё, Ляля, отпускай. Теперь поутихнет. Я, как увидела эту вот хмарь… даже не такую. У тебя махонькая, а там прямо кипело всё, чернотой переливаясь, у меня сердце едва и не стало. А она подходит и говорит, мол, маменька, не лезь, куда не просят.

– А вы?

– А я полезла… такое… оно не бывает задарма. Да и не хватило бы у неё собственных сил. Крепко не хватило бы… она ж слабой всегда была. Значит, что?

– Что? – спросила за Ульяну Ляля, чья влажная, но тёплая ладонь крепко держала за руку.

– Значит, что где-то она их взяла. Но тех, что взяла, надолго не хватит. Их никогда не хватает, чтобы полностью…

Чернота внутри сворачивалась клубком. Она перекатывалась и… успокаивалась.

– Я и спросила, мол, чем платить будешь.

– А она?

– Она ответила, что не моего ума это дело… всегда была упрямой, своевольною. Но вот чтобы такое… – бабушка покачала головой. – И говорит, что дело сделано. Что одним любовь, другим – жизнь долгую и приятную. И выберет она второе. Что не позволит с собою, как с подружками, когда их в доме заперли и детишек рожать заставили… будто кто-то запирал и заставлял. Но нет… вбила себе в голову, что… ну не о том речь. Мне сказала, что клятва принесена, обряд завершён. И что если ей счастья желаю, то оставлю всё, как оно есть. А иначе – я ей не мать.

Страсти какие. Главное, воспринимается всё до крайности опосредованно. Как сказка. Такая вот, Ульяны напрямую не касающаяся.

– Мне бы сдержаться, поговорить, тихо, ласкою… глядишь, повернулось бы всё… но не смогла. Отвесила я ей оплеуху. Она в свою очередь меня проклясть попыталась… я её… в общем, закипело всё. Слава Богам, что Белянка сообразила, что неладное начинается и гостей вывела куда-то там. Мы ж от души развернулись.

– И…

– И выяснилось, что равны по силе стали. Я со своею тогдашнею. Она – с заёмною. Тут уж точно стало ясно, что брала… и у кого брала. И проклясть друг друга не можем, и отступить… она мне в лицо кинула, что я дурной матерью была. Что никогда-то не слушала её желаний, что душила её свободу… в общем, многое сказала. Да и я не смолчала. Прошлась и по характеру её, и по лени, и по иному… говорю ж, молодая была.

Странно такое слышать.

Но Ульяна слушает.

– Кинула в лицо, что она за свою жизнь красивую душой заплатит. А она мне ответила, что заплатит. Только не своею. Что в договоре всё продумано.

– А… чьею?

Ответ на вопрос Ульяна, кажется, знала.

Или…

– Верно, деточка. В своём она была праве. Отдать то, чего ещё нет.

Ту, которой ещё не было.

Ульяна родилась в первый год брака… зато теперь понятно, зачем она вообще нужна была. Иногда ведь возникали мысли. Отец любил маму. Мама – себя. А Ульяна… она как бы просто была.

– И… что… что теперь будет? Я умру, да?

Почему-то это нисколько не напугало.

Наверное…

Наверное, она всё-таки до конца не верит в сказки.

– Надеюсь, что нет… видишь ли… такие договора довольно сложны. И потому имеют некоторые… слабые места. Их немного, но они есть. Тогда я правом старшей в роду потребовала отдать мне этот договор. Взамен пообещала отпустить её. И не возвращаться, пока обратно не позовёт.

– Она же не позвала…

– Ты позвала.

В дом. Только в дом, а получается…

Донельзя странно всё получается.

– А если бы не позвала?

– Было бы сложнее…

– Вы мне даже не звонили никогда, – Ульяна подтянула ноги к себе и обняла. – Ладно, приезжать, но хотя бы написать. Позвонить…

Стало очень тихо.

И обидно.

Не от темноты, хотя та никуда не делась. Сидит вот внутри Ульяны, ворочается, готовая сожрать. Только Ульяна не поддастся. Не сейчас.

– Я… не самая старшая в роду, – тихо произнесла бабушка. – Есть и надо мною сила. Моя бабка…

– Моя прабабка?

– Наша, – Ляля опять нырнула в лужу, и серебристые волосы её расплылись по воде. И вода сама обрела серебряный оттенок. – Так-то она редко показывается… я её только раз и видела.

– Она крепко на меня осерчала. Когда… мы вернулись… я думала, что искать её придётся, а она уже ждала. Я ещё обрадовалась. Решила, что уж точно поможет. Что надо дождаться, пока ребенок родится, и просто забрать.

– А она…

– Не разрешила. Даже не так. Запретила. Не то, что забирать, близко подходить. И мне, и всем-то.

– Почему?

– Большая Ба, она… ну… – Ляля тряхнула гривой, и волосы легли на плечи светлым покрывалом. – Она как бы там видит… грядущее. Только оно разное.

– Вариативное, – поправил Игорёк. – Она видит возможные пути развития, которые, само собой, отличаются. Как правило, она не вмешивается. Она говорит, что любое вмешательство может привести к незапланированному результату, но как правило худшему, чем изначальный. Поэтому и использует свою способность крайне редко.

– Ведьмы, чем старше, тем сильнее, – поделилась Ляля, устраиваясь рядом. – А она очень старая… и сильная. Вот…

– И запретила?

– Вмешиваться. Сказала, что рано.

– А теперь, значит, не рано?

И все кивнули. Даже Никита, чуть отодвинувший капюшон на затылок.

– Она сама велела, – произнёс он хрипловатым баском. – Честно! Так и сказала, что одни завязали, а нам, стало быть, развязывать…

Дурдом.

С проклятьем.

– А, – Никитка встрепенулся. – Сказала ещё, что жениха твоего найти надо.

– К-какого?

Вот про жениха Ульяна говорила, но вот не всерьёз же.

– Она там договор какой-то подписала. Сказала, что ты разберёшься… и что это поможет, когда демон появится.