— Он играет с нами, — говорит Вектор, его голос — как скрежет металла, что ломается под давлением. — Эта СИСТЕМА… она хаотична, неподконтрольна. Она — его оружие, его насмешка.

Аркана сжимает кулак, её ногти впиваются в кожу, оставляя алые следы, её голос — как яд, что капает медленно, но смертельно.

— Он хочет, чтобы мы боролись на его условиях. Хочет, чтобы мы осознали, насколько наши потуги мелки. Он не просто ломает нашу власть — он переписывает саму реальность.

Экран перед ними мигает, показывая обломки «Кроноса», что пылают в космосе, как умирающие звёзды. Их флагман, их гордость, их оружие против Небулона, разорван на куски, его броня разломана, ядро угасает, а обломки кружатся в вакууме, как метеоры, что падают на могилу империи. Вектор и Аркана знают: Небулон не просто уничтожил их корабль — он бросил вызов их власти, их мечте, их галактике. Они годами искали способ подчинить СИСТЕМУ, превратить её в инструмент абсолютного контроля, но теперь она, как живое существо, отвернулась от них.

Эпилог

Я возвращаюсь на базу Небулонцев, используя Поток, и пространство расступается передо мной, как тонкая завеса, открывающая дом, что ждал меня веками. Вакуум космоса растворяется, и я появляюсь в медицинском отсеке, окутанный мягким светом багровых жил, что пульсируют в стенах, их ритм — как сердце галактики, бьющееся в унисон с моим. Запах озона и раскалённого металла смешивается с теплом живых тел, их дыханием, их энергией, что наполняет воздух, как невидимый ток. Я чувствую их присутствие, их радость, их веру, даже не активируя Сферу Всеведения, — это связь, что глубже любой системы, сильнее любой звезды. Мои линии на коже пылают голубым, их сияние отражается на стальных панелях отсека, как звёзды, что танцуют на глади замерзшего озера. Я дома, и это чувство — как возвращение к самому себе, к тому Небулону, что когда-то мечтал о свободе для всех.

Скверна замечает меня первой. Её алые глаза вспыхивают, как рубины, поймавшие свет сверхновой, и она бросается ко мне, её чёрные волосы струятся, как тени в невесомости, их концы мерцают, словно впитывая свет багровых жил. Она обхватывает мою шею, её объятия крепкие, почти отчаянные, как будто она боится, что я растворюсь, как мираж в пустоте. Её броня с алыми вставками блестит, отполированная до сияния, её кожа тёплая, как угли, что оживают от ветра, и я ощущаю её сердцебиение — мощное, живое, непобедимое. Её сила, её любовь, что сильнее космоса, бьёт по моему сердцу, как молния, что зажигает звёзды. Ещё недавно она была на грани гибели, её тело ломали, её кровь лилась на холодный пол застенков Федерации, но теперь она здесь, живая, сияющая, моя. Я обнимаю её, мои пальцы скользят по её волосам, их шелковистость успокаивает, и впервые за годы я чувствую, как тяжесть веков — предательства, войн, потерь — спадает с моих плеч, как пепел, унесённый ветром. Мои линии на коже сияют ярче, их свет отражается в её глазах, и я вижу в них не только любовь, но и обещание: мы непобедимы, пока мы вместе.

— Небулон! — Её голос дрожит от радости, её клыки блестят, как осколки звёзд, и она прижимается ближе, её броня тихо звенит, касаясь моей. — Ты вернулся…

Я улыбаюсь, мои губы касаются её лба, и я шепчу, мой голос мягкий, но полный силы, что может расколоть планеты и зажечь новые солнца.

— Я всегда возвращаюсь к тебе, — мои слова — клятва, что я сдержу, даже если звёзды погаснут, даже если космос обратится в прах.

Лира и Шестерня подходят ближе, их шаги отдаются эхом в отсеке, их лица озарены радостью, что режет тьму, как луч света в пустоте. Сколько времени прошло с тех пор, как я видел их такими — живыми, полными надежды? Будто вечность, что я провёл в тенях, сражаясь с Федерацией, с самим собой. Лира, её эфирианские глаза блестят от слёз, прозрачные волосы струятся, как лунный свет, касаясь её плеч, и она касается моей руки, её пальцы дрожат, как будто я — мираж, что может исчезнуть. Её прикосновение — как ток, что возвращает меня к жизни, к тем дням, когда мы мечтали о свободе вместе. Шестерня, его жёлтые глаза горят под капюшоном, металлическая рука сжата, но его улыбка — как искра, что зажигает надежду в самом холодном сердце. Они — моя семья, мои звёзды, что светили мне во тьме, когда я был Дареном, марионеткой Федерации, когда я почти потерял себя. Их вера, их любовь — это нектар, что возвращает жизнь, сильнее любого бонуса СИСТЕМЫ. Только они не дали мне уйти во тьму, когда я мог, даже Вектор с Арканой, с их порядком и манипуляциями, не могли дать того, что даёт мне «Кольцо Небулона».

— Ты заставил нас поволноваться, босс, — говорит Шестерня, его голос ровный, но в нём тепло, что он редко показывает, его металлическая рука слегка расслабляется, как будто он позволяет себе выдохнуть.

Я смеюсь, мой смех — как звон хрусталя, что разносится по отсеку, отражаясь от стен, и впервые за долгое время он искренний, свободный, как ветер в космосе. Мы стоим вместе, и я ощущаю, как их присутствие, их связь делают меня сильнее, чем любая способность, чем любая звезда. Багровые жилы в стенах пульсируют ярче, как будто откликаясь на нашу радость, их свет смешивается с сиянием моих линий, создавая ауру, что окутывает нас, как щит.

Но радость длится недолго — Шестерня, всегда самый спокойный, всегда тот, кто видит дальше, делает шаг вперёд, его жёлтые глаза прищурены, их свет режет полумрак отсека. Его голос ровный, но в нём — вопрос, что горит в каждом из них, как звезда, что не даёт покоя. Он касается терминала металлической рукой, его пальцы скользят по сенсорам, где всё ещё мигает уведомление об обновлении СИСТЕМЫ, его голографический свет отражается в его капюшоне, как далёкие созвездия.

— Небулон, что творится с СИСТЕМОЙ? — спрашивает он, и его тон, хоть и сдержанный, выдаёт тревогу, что зреет в его разуме. — Почему всё так… поменялось? Почему галактика гудит, как улей, а Федерация теряет контроль?

Я киваю, мои линии на коже пульсируют, их голубое сияние отбрасывает тени на стены, как маяки, что зовут к истине. Я сажусь на край платформы, её холодная поверхность гудит подо мной, вибрация отдаётся в костях, как эхо далёкого двигателя. Скверна всё ещё держит мою руку, её пальцы тёплые, её алые глаза полны любопытства, их свет — как сверхновые, что ждут моего ответа. Лира стоит рядом, её прозрачные волосы дрожат, как занавес, её эфирианские глаза блестят, отражая мои слова, ещё не сказанные. Я смотрю на них — Лиру, Шестерню, Скверну — мою семью, мой свет во тьме, и начинаю рассказывать. Не так часто я вспоминаю прошлое, но повод, пожалуй, подходящий, как звезда, что загорается в нужный час.

— Преодоление лимита СИСТЕМЫ… Это мало о чём вам скажет без контекста, — начинаю я, мои воспоминания вспыхивают, как звёзды, что я видел в юности, когда космос был юн, а я — полон надежд. — Всё началось давно, когда мы с Вектором и Арканой создавали СИСТЕМУ. К большому сожалению наши взгляды часто расходились, как лучи света в призме. Вектор хотел порядка, иерархии, контроля, где каждая деталь, каждый разум служит его идеалу гармонии — холодной, механической, безупречной. Аркана видела СИСТЕМУ как инструмент манипуляции, как паутину, что держит разумы в узде, направляя их волю к её целям. Я… я хотел дать живым существам свободу, возможность раскрыть свой потенциал, стать больше, чем они есть, — звёздами, что сияют, не зная оков.

Я делаю паузу, чтобы они могли осмыслить мои слова, мои глаза скользят по их лицам, ловя их эмоции: удивление Лиры, задумчивость Шестерни, лукавую искру в глазах Скверны. Багровые жилы в стенах пульсируют медленнее, как будто прислушиваясь к моему голосу, их свет окутывает нас, как тёплое одеяло.

— Мы спорили, как лучше развивать СИСТЕМУ, и не могли прийти к согласию, — продолжаю я, мой голос становится твёрже, как сталь, что выдерживает взрывы звёзд. — Тогда я создал внутри неё функцию развития — скрытый механизм, что делает СИСТЕМУ живой. Она имела базовый функционал с определённым лимитом, но когда существо достигает этого предела и перешагивает его, СИСТЕМА адаптируется. Она вбирает подсознательные желания пользователя и обновляется, устанавливая новые пределы, новые возможности, как галактика, что расширяется с каждым вдохом.