ГЛАВА 20

Другие катастрофы и луч надежды

1757 г.

В РЕГИОНЕ, который лорд Лаудун определил в качестве Южного департамента операций — колонии от Пенсильвании до Джорджии, — картина на момент падения форта Уильям Генри вряд ли была обнадеживающей. Только на нижнем юге, в регионе, где до сих пор не велась активная военная деятельность, дела, казалось, продвигались удовлетворительно. Строительство форта Лаудун на территории, которая позже станет юго-восточным штатом Теннесси, создало стратегический плацдарм для короны и колонии Южная Каролина в стране чероки, расположенной над горами. Французские агенты, направлявшиеся на север из форта Тулуза (пост у развилки реки Алабама на месте современного Монтгомери), и шауни, действовавшие на юге из долины Огайо, находились в этом районе с 1754 года, стремясь заключить союз с чероки. Форт Лаудун и поддерживающий его форт Принс-Джордж, расположенные примерно в ста милях к юго-востоку от Нижних городов чероки, казалось, были готовы способствовать стабильным отношениям с чероки, предоставляя центры для торговли и укрепленные базы для операций провинциальных и регулярных войск. Однако к северу от Каролинских островов, в глубинке средних и южных колоний, отношения с индейцами были далеко не стабильными. Там война в 1757 году протекала так же, как и в предыдущем году, поскольку налетчики из форта Дюкейн удлинили до кажущейся бесконечности печальный список похищений, скальпирования и сожжения поселений^[270].

В Чесапикских колониях Мэриленд продолжал тратить как можно меньше средств на оборону. Поселения к востоку от форта Камберленд в долине Конокочиг в 1756 году практически опустели после того, как Ассамблея объявила, что не будет защищать ничего к западу от форта Фридрих. Хотя Лаудун на мартовской конференции с губернаторами приказал губернатору Горацио Шарпу взять в гарнизон форта Камберленд 150 человек, ассамблея Мэриленда категорически отказалась поддерживать их до тех пор, пока они там останутся. Они остались на месте, но в конечном итоге их пришлось снабжать за счет регулярной армии. Хотя в 1757 году Мэриленд все же набрал 500 человек, отношения между верхней палатой ассамблеи, контролируемой фракцией, дружественной интересам собственнической семьи Калвертов, и нижней палатой, где доминировала антисобственническая (или народная) партия, были настолько напряженными, что эти две половины законодательного органа так и не смогли согласовать законопроект о снабжении, и солдаты так и не получили жалования^[271].

Виргиния, где все более дисциплинированный полк пытался защитить свою границу, казалась лучшим примером координации между колонией и империей. Однако при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что ситуация улучшилась лишь незначительно, если вообще улучшилась за предыдущий год. К началу 1757 года виргинские провинциальные офицеры были настолько обескуражены нежеланием Палаты бюргеров снабжать и оплачивать их полк, что Вашингтон сам обратился к лорду Лаудуну на конференции в Филадельфии и умолял принять Виргинский полк в регулярный состав. Виргинские офицеры, утверждал он, «не хотят ничего, кроме комиссий от Его Величества, чтобы сделать нас таким же регулярным корпусом, как любой другой на континенте». Его люди «были регулярно сформированы и обучены, и в течение трех лет несли службу так же регулярно, как любой полк на службе Его Величества», и, с надеждой заключал он, «мы совершенно уверены, что ни один корпус регулярных войск никогда прежде не служил три кровавые кампании, не получив королевского уведомления». На Лаудуна аргументы молодого полковника не произвели достаточного впечатления, чтобы он согласился включить свой полк в состав регулярной армии, но он, очевидно, был достаточно высокого мнения о его мастерстве, чтобы оставить оборону виргинской глубинки полностью в его руках. Вместо того чтобы выдать Вашингтону желанную регулярную комиссию, Лаудун решил разместить в Пенсильвании на 1757 год батальон Королевского американского (60-го) полка и предоставить его командиру, полковнику Джону Стэнвиксу, власть над Вашингтоном и виргинскими провинциалами. Поскольку первым сообщением Стэнвикса Вашингтону был приказ доставить сто бочек пороха, двенадцать тысяч кремней и три тонны свинца из полковых запасов на подводы, которые Стэнвикс отправлял из Пенсильвании, у Вашингтона были основания думать, что его новая, более тесная связь с регулярной армией только усугубит тяжелую работу^[272].

И это действительно так. Хотя Вашингтон в конце концов установит теплые отношения с компетентным и многоопытным Стэнвиксом, в 1757 году ничего в обороне виргинской глубинки не давалось легко. Страдая от дезертирства и расстраиваясь из-за того, что провинция присылала ему замену, Вашингтон оказался не более способным, чем раньше, защищать 350 миль границы от налетчиков из страны Огайо. Как будто этого было недостаточно, Лаудун отрядил двести человек Вашингтона и отправил их в Южную Каролину под командованием второго командира полка, подполковника Адама Стивена. Там они помогали гарнизону Чарльстона — по сути, сдерживали восстание рабов, — в то время как регулярные войска из независимых компаний провинции, Королевских американцев и Хайлендского (63-го) полка защищали границу от вторжения, которое так и не состоялось. Имея всего четыреста (и никогда не более семисот) человек для удержания цепи из восемнадцати фортов Виргинии, Вашингтон отказался от всех фортов, кроме семи, что позволило французским и индейским рейдам проникать в провинцию практически по своему желанию. Хотя лейтенант-губернатор Динвидди пытался пополнить силы Вашингтона воинами из племен катавба и чероки, привезенными из Каролины, Вашингтон никогда не считал их более чем обременительными: они потребляли непомерное количество припасов, приходили и уходили по своему усмотрению и вообще «вели себя очень нагло», когда он пытался использовать их в качестве разведчиков^[273].

В октябре, осажденный не только врагами, от которых он не мог уберечься, но и растратами припасов и дезертирством его собственного квартирмейстера, Вашингтон был близок к отчаянию. «Еще одна кампания, подобная последней, — писал он Динвидди, — приведет к обезлюдению страны». Чисто оборонительные стратегии провалились, и если не отправить экспедицию для разрушения форта Дюкейн, то «по эту сторону Голубого хребта [к] следующей осени не останется ни одной живой души». Он не преувеличивал. Когда генерал-губернатор Водрёй докладывал своему начальнику, морскому министру, о рейдах, совершенных из форта Дюкейн в 1757 году, он мог описать «ничего особо важного» — только двадцать семь скальпов и двадцать семь пленных, взятых с момента его предыдущего отчета. Это произошло не из-за недостаточной активности, а скорее потому, что на границе осталось так мало английских поселенцев; одна группа находилась в полевых условиях два месяца и взяла всего два скальпа. Действительно, — писал Водрёй, — все наши партии наводили ужас на наших врагов до такой степени, что поселения англичан в Пинсильвании, Мариленде и Виргинии были покинуты. Все поселенцы отступили в город или в лес»^[274].

Только в Пенсильвании в 1757 году появилась хоть какая-то причина для надежды, и улучшения в этом квартале были вызваны не военными факторами — королевские американцы Стэнвикса, базирующиеся в Карлайле, и провинциальные роты, размещенные в фортах вдоль границы, мало что могли сделать для сдерживания вражеских налетчиков, — а дипломатическими переговорами между частными посредниками и вождем восточных делаваров Тидиускунгом, которые начались в Истоне в 1756 году. Эти переговоры продолжались, несмотря на то, что сэр Уильям Джонсон настаивал на том, что только он уполномочен вести дипломатию с северными индейцами, из-за двух непреодолимых, взаимодополняющих потребностей. С одной стороны, губернатор Денни понимал, что, учитывая неспособность провинциалов и красных мундиров защитить границу, дипломатия — лучшая (и, возможно, единственная) надежда на прекращение опустошения его провинции. С другой стороны, бегство торговцев из Шамокина и Саскуэханны в целом привело к тому, что люди Тедюскунга отчаянно нуждались в изделиях — одеялах, железных изделиях, оружии, боеприпасах, — которые были им необходимы для выживания.