— Так вот, не будет по-твоему, старая жестянка! — заорал Марчч. Он сбежал к тележке и попытался запустить ее. Тележка не заводилась. Марчч склонился над пультом.

— Если вы хотите сбросить тележку в пропасть, чтобы руда никому не досталась, то ваши усилия напрасны, — сказал робот. — Я это предвидел. Тележка может управляться с корабля. И с места она не тронется.

Марчч злобно выругался.

— Так я ее на горбу перетаскаю!

— Запаса кислорода у вас, сударь, хватит только на то, чтобы перетаскать к расщелине 7 процентов руды. Мне хватит и остальных 93-х.

Марчч застонал в бессильной злобе и излил душу в потоке самой грязной ругани. Робот выслушал и произнес:

— Даже если бы вам, сударь, удалось привести в исполнение ваш последний замысел, меня бы это все равно не остановило. Я бы все равно не впустил бы вас в корабль, поскольку в мои интересы не входит, чтобы кто-нибудь на Земле узнал, что робот может нарушить Три Закона. В сущности, вы все были обречены с того момента, когда обнаружили руду. Прощайте, сударь, я отключаю связь.

Ослепительный вихрь самых разных чувств — ярости, страха, боли — взметнулся в душе Марчча, но тут же и опал — как будто лампочка перегорела. Бездна разверзлась у его ног. Марчч понял — надеяться не на что. Ссутулившись, он куда-то побрел, наткнулся на обломок скалы, присел на шершавую поверхность, лицом к кораблю, но глядя не на него, а на черное небо. Он знал, что это конец и что последний отрезок его многогрешной жизни отмеряется отныне стрелкой указателя давления в кислородном баллоне. Дважды уходил он от электрического стула и многократно — от ножа и пули. Всю жизнь привыкал к смерти, научился ждать ее более или менее хладнокровно и гадал только, какой она будет. Оказывается, вот какой.

С изумлением увидел Марчч, что страха нет. Даже наоборот, будто некое облегчение почувствовал, когда осознал, что судьба его решена. Только сейчас Марчч понял, насколько он устал от всей этой жизни. А теперь уже все. Теперь уже не будет томительного перелета, не будет таможенного досмотра и бесконечных допросов в Бюро контроля; не надо будет придумывать оправдания и легенды, не надо будет подкупать нужных людей, обретать новое имя и новую биографию, становиться респектабельным членом общества, думать о надежном помещении капитала, заводить ненужные связи и ненужные знакомства, искать ненужной любви продажных девок. Ничего не нужно. Можно никуда не спешить, просто сидеть на обломке скалы и вслушиваться в надвигающуюся черноту. С легким хрипом переходит по патрубку из баллона в легкие воздух…

«А робот-то лучше усвоил законы нашего благословенного отечества, чем мы сами. Сказать кому — не поверят. Кто бы мог подумать, что нормальный, неповрежденный робот может преступить основные Законы робототехники. А логика простая — в Законах что сказано? Робот должен то, робот не должен этого. Робот… Законы навязаны ему извне — робот должен. А ведь он личность, имеет свое «я», и он эти законы так и воспринимает: «робот должен», а не «я должен». И если по всем законам логики и законам юридическим это «я» признает себя человеком, то оно, выходит, уже не должно и не обязано.

Кажется, в прошлом веке какой-то писака предлагал роботов чуть ли не в президенты выбирать. Мол, с такими законами они человеку никакого вреда сделать не могут и в лепешку разобьются для его счастья. Роботы, значит, нам счастье добывать станут, а мы в сторонке постоим и посмотрим, как они это делать будут… Хорошо!»

Так, с мрачным спокойствием, не вспоминая прожитую жизнь, не сожалея и не раскаиваясь, размышлял приговоренный к смерти Марчч. Ответа на его мысли не было. Молчал корабль, молчал затаившийся в нем робот, молчали столпившиеся вокруг Марчча звезды. Марчч сидел на камне и ждал смерти. Он смотрел на невидимый горизонт, где чернота пустыни сливалась с чернотой неба, и только по звездам можно было понять, где какая чернота…

Через двенадцать часов дверца люка дрогнула, беззвучно открылась, из корабля вышел новоявленный человек и в полном одиночестве принялся перегружать руду…

Окончив рассказ, Эверард Люциан глянул на бродягу. Ну, как, мол? Но с Лизардом что-то приключилось — лицо позеленело, он вдруг сорвался с места и, зажав рот ладонью, бросился в сторону туалета.

— Вечно так, — пробурчал подошедший бармен. — Налижется за чужой счет, а сам третьи сутки не жравши… С вас четвертак, сударь.

Ньюмен расплатился. Губы его досадливо дернулись, он пробормотал что-то презрительное.

Бродяга тем временем справился уже со своими затруднениями и склонился над умывальником. Потом выпрямился, утерся рукавом и уставился на свое изображение в зеркале. Всякое добродушие исчезло с лица его, маленькие глазки смотрели прямо и жестко.

— Ну и рожа! — сказал он угрюмо. Помолчав, добавил: — Однако… Долго я ждал.

Внезапно развеселился, подмигнул себе в зеркало и выскочил в холл.

— Тысяча извинений, сударь! Проклятая болезнь — мой организм истощен невзгодами. Но уверяю вас — вы заблуждаетесь! Вы — новое литературное дарование! Это гениально, я потрясен, нет слов! Клянусь, что никогда в жизни ни одну историю не слушал я с таким вниманием! А вы, значит, и есть тот самый робот?

Молчание повисло в воздухе. Локоть Ньюмена лежал на стойке бара; откинувшись назад, джентльмен глядел прямо в невыразительные глазки собеседника. Сам того не подозревая, он копировал позу Иуды из «Тайной вечери» кисти славного Леонардо. Лицо окаменело.

Лизард успокаивающе замахал руками:

— Сударь! Клянусь! Никому ни слова — я все понимаю!

Ньюмен несколько расслабился.

— Да, — произнес он величественно. — Вы меня раскусили. Но, надеюсь, вы понимаете, что болтовня на эту тему или попытка шантажа означает для вас в лучшем случае смерть?

— Что вы, что вы, сударь! Упаси боже!

Ни одной живой душе… А корпус вы, значит, новый купили?

— Да, друг мой. Надо сказать, что эти биосинтетические тела очень хороши. Внешне я практически неотличим от человека, все радости жизни мне доступны — и еда, и выпивка, и иные, хе-хе, тоже. А если учесть преимущество моего интеллекта, то вы, люди, можете мне только позавидовать. Впрочем, я ведь и сам человек! Я ворочаю сейчас большими делами. Если бы вы знали, как вы жалки и ничтожны по сравнению со мной, как мелка и нелепа ваша суета, ваши крысиные гонки…

— Что верно, то верно, сударь, все так и есть, жалкие мы твари… Особенно те из нас, кто некогда занимался программированием поведенческих реакций искусственного интеллекта на уровне подсознания… Вы, кстати, не помните того бывшего служащего «Мыслетроникса», который вас Марччу всучил?

— Да знаете ли — забыл… Что мне до него?

— Сейчас вспомнишь, — сказал Лизард жестко. — Ватерлоо — 777!

— Как?

— Ватерлоо — 777! Ну!

— Слушаюсь, хозяин.

— Вспомнил теперь? И кто я такой, и зачем ты сюда пришел?

— Да, хозяин.

— Это уже лучше, — бродяга смотрел на робота насмешливо и властно. Тот сидел, неестественно выпрямившись.

— Где хранишь деньги?

— В отделении Национального банка, хозяин.

— Переведешь на мое имя. Сейчас отправишься в центр, снимешь мне номер в «Пасифике», закупишь приличный гардероб и заедешь сюда.

— Понял, хозяин.

Лизард взял стаканчик, недопитый Ньюменом, и пригубил. Взгляд его смягчился.

— Эх ты, дурашка! Небось, вообразил, что сам все это придумал, — и как руду заграбастать, и как Законы обойти… Ну, иди, иди, выполняй!..

Оформление Сергея САВИЧА и Константина ВАЩЕНКО

Небесный Спаситель уже явился!