– Он, – ответила смотревшая в бинокль Ангелика. – На, сам глянь.

Я приложил прибор к глазам, нацелил куда нужно и увидел знакомое смуглое лицо, мрачное и властное. И, честно говоря, в этот момент я сильно пожалел, что в руках у меня не снайперская винтовка.

Один выстрел, лысая башка разлетится вдребезги, и никаких проблем.

– Да, он и есть, – сказал я, возвращая бинокль белокурой бестии. – А это значит, что обряда, скорее всего, еще не было, мы прибыли вовремя. И вряд ли они начнут пробуждать Кхтул-лу в дневное время, для таких вещей лучше подходит ночь. А тут уж и мы подоспеем…

И с помощью жестов я показал, что нужно делать со злобными сектантами.

Хмурый норвежский день тянулся, словно ожидание в приемной зубного врача. Ангелика следила за островом, пытаясь определить, сколько там народу и как организована охрана. Харальд проверял снаряжение, возился с ластами и баллонами, а я учил Антона пользоваться «Вулканом».

До сих пор мне не приходилось выступать в роли наставника, и я выяснил, что занятие это довольно утомительное.

– Ну вот, слава аллаху, – сказал я, когда Бартоломью наконец сообразил, как менять обойму. – Жизнь прожита не зря, я могу уходить на пенсию с чистой совестью, да и помирать тоже.

– Да? – худред заморгал. – Это почему?

Объяснять ему я не стал, и мы перешли к следующему уровню обращения с оружием – сборке-разборке.

После целого дня наблюдений наша шпионка подсчитала, что на Фьярое находится два десятка человек, из них десятеро – охрана. Высмотрела место, где лучше всего выбираться на берег, и даже определила подходы к объектам минирования.

– Но два десятка – это только те, что появлялись на поверхности, – сказала она, озвучив собственные выводы. – А ведь есть еще и подземные этажи, и там тоже может кто-то находиться.

Насколько я помнил план, в местных подвалах можно было спрятать целый полк.

Томительное ожидание закончилось только в одиннадцать вечера, когда прятавшееся за облаками солнце, наконец, уползло за горизонт и стало темнеть. Дождь к этому времени начался вновь, а в придачу задул западный ветер, сильный и необычайно холодный.

– Думаю, нас уже не разглядят на фоне берега, – сказала Ангелика. – Можно двигать.

Мы навьючили на себя рюкзаки, выбрались из пещеры и принялись спускаться туда, где волны с шумом облизывали блестящие валуны. Спуск, хоть и затянулся, прошел благополучно, а внизу удалось отыскать среди скал довольно ровный пятачок, где мы и расположились.

Из обычных рюкзаков извлекли другие, водонепроницаемые, которыми пользуются дайверы. Набили их взрывчаткой, одеждой и прочим барахлом, что обязательно пригодится на острове.

Облачились в гидрокостюмы, ласты и маски, обвешали себя всякими хреновинами.

– Ну, вперед, – сказала Ангелика, оглядывая наши геройские, хотя и слегка посиневшие от холода рожи. – Держитесь прямо за мной. Я время от времени буду подсвечивать фонарем.

И она первой вошла в ледяную даже на вид воду.

Накатившая волна едва не сбила меня с ног, вторая только качнула, а затем я понял, что уже достаточно глубоко, и опрокинулся на спину. Перевернулся, продул трубку и проверил, как функционируют баллоны. Когда выяснилось, что все в порядке, я зашевелил ластами и вслед за нашей шпионкой устремился в глубину.

Рядом оказался Бартоломью, а Харальд даже вырвался вперед.

Под водой царила тьма, но фонарик в руке Ангелики время от времени помаргивал, и мы ориентировались на него. Проблема состояла исключительно в том, чтобы белокурая бестия сама не сбилась с курса.

А потом я неожиданно понял, что вокруг становится светло.

Мягкое изумрудное свечение поднималось снизу, будто исполинские вьющиеся пряди полупрозрачных водорослей. Толща воды начинала играть зелеными искорками, и заполнявший ее мрак отступал все дальше и дальше.

Глянув вниз, я обнаружил, что дно фьорда покрыто настоящими развалинами: торчали обломки колонн, тянулись отрезки уцелевших стен, груды кирпича вздымались на месте полностью разрушенных зданий, виднелись постаменты из черного камня, а рядом – некогда стоявшие на них статуи.

Иные были разбиты вдребезги, другие представляли собой мешанину фрагментов, третьи сохранились в целости.

На человеческий взгляд они выглядели жутко – перекошенные мешкообразные страшилища, переплетения щупалец и жил, бесстыдно торчащие отростки, рога, когти и зубы. Одни напоминали лягушоидов, с коими мы имели дело в Кракове и около Бергена, другие вовсе ни на что не походили, и один вид их вызывал тошноту и отвращение.

Улицы, вдоль которых выстроились руины, тянулись в глубь моря, и там угадывались очертания громадных сооружений, смахивавших на склоненные и искривленные многоэтажные дома. Составлявшие их исполинские каменные глыбы казались нетронутыми, и из глубоких впадин, овальных и круглых, мало похожих на окна, глядела злобная, алчная тьма.

Мне вспомнилось видение, где я едва не оглох от жуткого вопля: «Хтул-лу!», изданного тысячами призрачных глоток, и голос, произнесший: «Не мертво то, что в вечности пребудет. Со смертью времени и смерть умрет».

Неужели это он, «мерзостный город Р’лайх, что ныне погружен в бездну моря», о коем говорил Ицхак бен Шломо? Бывшие владения Пожирателя Душ, Великого Кхтул-лу, в центре которых лежит его гробница?

Но почему никто не наткнулся на них раньше, никто не заметил во время промеров дна?

На мгновение подумалось, что у меня вновь начались галлюцинации, что древний город вижу я один. Но нет, вот Ангелика приостановилась, вот коллега вздрогнул и перестал шевелить ногами, Антон повернул голову, и мне стали видны его удивленные, вытаращенные глаза.

Наша шпионка развернулась, облаком взвихрились в воде ее светлые волосы.

Я указал вверх – поднимаемся?

Она помотала головой и махнула рукой, предлагая следовать за собой.

Харальд вздрогнул еще раз, а затем повернулся и устремился в глубину, туда, где на перекрестке валялись остатки статуи, изображавшей нечто вроде помеси паука с осьминогом.

Что за ерунда? Куда это он?

В следующий момент я понял, что слышу негромкий, но сладостный зов. Он проникал в мозг не только через уши, а через все тело, и тянул туда, вниз, к чудесам и тайнам. Смущал, сбивал с толку и зачаровывал, говорил, что можно сорвать эту глупую маску, сбросить баллоны.

Твою мать, это не просто развалины, а громадная ловушка!

Я повернулся к Бартоломью и увидел, что удивление на его физиономии сменяется экстазом, и что он тянет руку к лицу с очевидным намерением избавиться от маски.

Сделать стремительный рывок в воде не так легко, но у меня это получилось, и я схватил Антона за запястье. Худред взглянул на меня с недоумением и гневом, и мне пришлось сцапать его и за вторую руку. Нас развернуло, и я обнаружил, что Ангелика догнала Харальда и потащила его вверх.

Коллега брыкался, но это мешало белокурой бестии так же, как дорожному катку – нитка.

Я поймал взгляд Ангелики, и она решительно ткнула вверх – давай на поверхность, там разберемся. Я приобнял Бартоломью, чтобы он не мог шевельнуться, и заработал ластами.

Шепчущий зов ослабел, сияние померкло, и мы вынырнули во мраке, среди волн. Возносящийся в небо темный утес берега обнаружился позади, а впереди – огоньки на Фьярое.

– Антон! – рявкнул я, выплюнув загубник. – Очнись, дурилка картонная! Или тебе в морду дать?

– Я в порядке. Да… ай-яй-яй, – пробулькал он, и по голосу я понял, что наш худред-фотокор на самом деле пришел в себя. – Мне показалось, что я слышу… сирен, они звали меня поиграть, поплавать…

Соседняя волна с плеском разбилась, и из нее появились две головы.

– Как он? – спросил я, подгребая к Ангелике.

– Сопротивляться перестал, и это уже хорошо, – ответила она. – Что это за ерунда там, внизу? Тут не должно быть никаких развалин! Это все нам мерещится? Какие-нибудь заклинания?