Я вздохнул и смирился с неизбежным.
Мы экипировались окончательно, прикупили у очередного друга Лопеса два новеньких винчестера и несколько коробок патронов. Документы, сотовые и прочие связанные с цивилизацией ценности сдали на хранение в гостиничный сейф, плотно пообедали в «Первой поправке» и двинулись в путь.
Эквадор – страна удивительная, на небольшой площади скучено столько всего: и высоченные горы с вулканами, и прибрежная низменность, и совершенно дикий глухой лес.
Час езды по Панамериканскому шоссе, и после городка Амбато мы сворачиваем на более скромную дорогу. Еще час тряски и пыли, и в другом городке, Пуйо, мы останавливаемся, чтобы взять проводника. К нам в джип садится крепкий меднокожий парень, снаряженный рюкзаком и древним ружьем.
Мы знакомимся – парня зовут Сулема – и едем дальше, уже через чащу, по узкому грязному проселку.
– Да, мы знаем, что там кто-то живет, – сказал Сулема, когда я спросил его об обитателях земель на Пастасе. – Но они чужаки, не из наших, и не из Макаса, не из Уамбоя. Мы не знаем, откуда они пришли. Старшие и священники говорят, что с ними не стоит иметь дел. А сами они у нас не появляются. Я видел только одного – старый, в шляпе, какие носят саласака. Говорят, что у них там какой-то храм, уцелевший даже не со времен инков, а еще с более ранних. Храм проклятый, и служат в нем не Господу, а дьяволам. Я в это не очень верю, но многие верят. А вот теперь все точно узнаю…
Сам он признаков страха не выказывал, но ясно было, что местные побаиваются прятавшихся в сельве типов.
Через джунгли мы ехали, а точнее, продирались, часа два. Дорога была довольно широкой, чтобы могли проезжать грузовики, но этим ее достоинства и ограничивались. Глубокие ямы, лужи, торчащие из земли корни – все эти «радости» встречались на каждом метре.
Вдоль обочин вздымались две зеленые стены, сверху кроны деревьев смыкались, и создавалось впечатление, что мы катим по тоннелю. Внутри джипа было жарко, мы обливались потом, но окон не открывали – еще успеем покормить здешних летучих кровососов.
А затем дорога уперлась в мост, перекинутый через неширокую, но довольно бурную реку.
– Пастаса, – объявил проводник и широко улыбнулся. – Приехали.
Чтобы снести к воде лодку, пришлось вылезти из машины и взяться за мачете. Тут-то Бартоломью довольно быстро осознал, что сельва – это вовсе не романтическое приключение, описанное в детских книжках. Помаши-ка тяжелым клинком при тридцатиградусной жаре и стопроцентной влажности – мигом вспотеешь и проклянешь все на свете.
Мы отвели джип от дороги и замаскировали в зарослях, чтобы никто из проезжающих мимо его не заметил. Сулема попытался нас уверить, что здесь не принято брать чужие вещи, на что Лопес мрачно усмехнулся и сказал, что «люди разные бывают».
Перекусили консервами, распихали шмотки по рюкзакам, погрузились в лодку и поплыли.
– Да поможет нам святая Барбара, – сказал проводник, едва мы отошли от берега, и широко перекрестился.
Почему он помянул именно эту тетеньку, откровенно говоря, не знаю.
С первых же метров на воде Антон принялся щелкать «лейкой» и радостно повизгивать. Осудил бы его за это только глупец – на человека, впервые попавшего в экваториальный лес, тот производит колоссальное впечатление.
Грандиозные деревья, чьи стволы торчат прямо из воды, яркие огромные цветы, и множество самых разных тварей: верещащие обезьяны, вопящие птицы, квакающие лягушки и молчащие всякие прочие вроде ленивцев, пауков, кайманов, змей, ягуаров и летучих мышей.
Настоящее царство жизни, в котором лишиться собственной жизни проще, чем кошелька – в арабском районе Парижа.
– А пираньи тут есть? – спросил Бартоломью, сфоткав едва поднимавшиеся над водной гладью крокодильи глаза.
– Возьми нож, – посоветовал я. – Сделай надрез на пальце. Сунь в воду. Через полчаса вынь. Если палец откусили – значит, есть. Если не откусили – значит, нет. Но в любом случае руку тебе после этого придется ампутировать, а рану прижечь, чтобы не допустить заражения крови.
Наш худред посмотрел в мои добрые честные глаза и неуверенно предположил:
– Ты шутишь?
– Ни в коем случае, – уверил его я. – Я серьезен, как стая гробовщиков.
Но Антон мне не поверил, и правильно сделал – есть у меня такой грех, люблю я глумиться над людьми.
Плыли мы всего с час, а потом начали искать место для стоянки.
Темнота наступит, как обычно, в шесть часов, а двигаться через джунгли во мраке рискнет только самоубийца или родившийся под кустом индеец. Так что мы причалили, заметив более-менее ровный участок. Сулема осмотрел его на предмет всяких опасных тварей, дал добро, и работа закипела.
Вновь пришлось браться за мачете – слегка проредить заросли и добыть дров. Костер разожгли так, чтобы огня не было видно со стороны реки, поставили палатку и принялись готовить ужин.
– Не нравятся мне эти места, – признался Лопес, когда с едой было покончено. – Вроде бы тоже Эквадор, родина, но я не могу любить их так же, как Кито, Куэнку или побережье…
– Это потому, что ты живешь в городе, привык к нему и не знаешь другой жизни, – рассудительно заметил Сулема. – Проведи ты в сельве хотя бы год, не захотел бы ничего другого.
– Не сомневайся! – фыркнул коллега. – За этот год я бы порос мхом и отдал бы душу богу!
Перепалка между ними тянулась какое-то время, вялая, точно дежурная ссора в семье с тридцатилетним стажем. Темные джунгли вокруг нас молчали, и тишина действовала на нервы сильнее, чем рев, визг и писк. За кругом света от костра сгущался мрак, из которого выступали лишь силуэты ближайших деревьев, и казалось, что из этого мрака за нами следят.
Я понимал, что все это от расшалившихся нервов, но справиться с собой не мог.
– Ладно, утро вечера веселее, – сказал Лопес наконец. – Надо выбрать, кто дежурит, и спать ложиться.
Бодрствовать первую половину ночи вызвался проводник, а на вторую посредством жребия определили меня. Спорить я не стал, помахал всем рукой, забрался в палатку и мигом задрых.
Снилась всякая ерунда – щупальцеголовый уродец по имени Кхтул-лу, Ангелика в завлекательной шелковой комбинации, родной Городец, где я не был лет пять, и мрачный шеф с сигарой.
А потом меня подергали за ногу, и я понял, что труба зовет и пора вставать.
– Время, – прошептал Сулема от входа в палатку.
– Иду, – ответил я.
Бартоломью и Лопес дрыхли без задних ног, а второй еще и храпел, раскатисто и мощно, как обычно храпят толстяки. Сельва шумела во тьме, плескала река, и тлели багрянцем остатки костра.
Проводник вручил мне винчестер и спросил с сомнением:
– Пользоваться умеешь?
– А то, – ответил я. – И стреляю неплохо.
– Вот и хорошо. В семь нас буди, – он зевнул, перекрестился и полез в палатку на мое место.
А я уселся спиной к костру, положил оружие на колени и принялся дежурить.
Всякий, кто служил в армии, знает, что нет ничего скучнее, чем стоять на посту. Дремота накатывает с мощью океанского лайнера, придавливает твой мозг и превращает его в блин, способный реагировать лишь на сильные раздражители. Но сейчас, как ни странно, мне спать не хотелось то ли из-за необычной обстановки, то ли потому, что я знал: реальная опасность может скрываться за ближайшим кустом.
Ну или это был финт акклиматизации – в Европе сейчас самый разгар дня.
В любом случае, до рассвета я ни разу не сомкнул глаз, и не сказать, что для этого сильно напрягся. Никто нас, правда, сожрать не попытался, никакой захудалый хищник не позарился на мясистого Антона или жилистого Лопеса. И даже летучие мыши полетели удовлетворять вампирские наклонности в другое место.
Вместе с солнцем над рекой поднялся туман.
Серые пряди поплыли над водой, смешиваясь и переплетаясь, а потом в них обозначилось целенаправленное движение. Нечто призрачное, громадное, похожее на многоногого слона без башки, но с огромным ртом, побежало по поверхности Пастасы, и я даже услышал равномерный плеск!
