Это было непросто. Захват подразумевал засаду на противника на оживленной дороге или тропе, где он, естественно, концентрировался; вы никогда не знали, сколько еще солдат NVA поблизости или даже следуют за теми, кого вы только что накрыли. И вообще, еще сотни их могли быть в пределах слышимости.
Так случилось с РГ "Калифорния" Джо Уокера в один из дней в Лаосе. Лежа в засаде у дороги, Уокер увидел, четырех солдат NVA, марширующих мимо, словно на плацу: в ногу, с АК на плечо каски идеально выровнены. "Они выглядят как маленькие кадеты Вест-Пойнта", — подумал Уокер. После того, как они прошли, он вышел и свистнул. Они повернулись и сделали глупую попытку схватится за свои АК; вся РГ "Калифорния" сделала по одному выстрелу, свалив их на месте. Уокер принялся обшаривать их карманы в поисках разведданных, когда менее чем в 200 ярдах (182 м) от них целая рота — сотня солдат NVA — выскочила из замаскированного бункера, вопя и стреляя. "Мы бежали со всех ног полтора дня", — рассказывал Уокер. "Они буквально висели у нас на заднице".
Но иногда эти массы противника могли быть зелеными новобранцами, не готовыми к бою, с совершенно другими результатами. Так было, когда Один-Ноль РГ "Техас" Дэвид Гилмер попытался взять пленного с Один-Один Кларенсом Лонгом и Один-Два Ричардом Новаком. В глубоком ущелье он расположился возле свежей тропы в надежде захватить пленного. Никто больше не должен стрелять, если это не будет абсолютно необходимо, приказал он. Открывать огонь должен только Гилмер. Через несколько минут появился северовьетнамский солдат СВА, сопровождавший двух человек, несущих груз на спине. Он пропустил их.
Еще мгновение, и вот появились еще трое, снова двое носильщиков и один вооруженный сопровождающий. Они тоже прошли мимо. Гилмер начал считать. Вскоре прошло 150 человек — все по трое — и приближались еще. Он благоразумно отменил засаду и просто продолжал считать.
Затем, БАА-БААААХ! один из ярдов РГ "Техас" взорвал Клеймор, и тут-то им точно не поздоровится! Вот появились еще трое NVA! Гилмер застрелил их, повернулся, чтобы отвести свою группу — и тут появились еще трое NVA. Он пристрелил и их. И тут появились еще трое. Запаниковавшие зеленые солдаты, они могли делать только последнее, что им говорили, и продолжали идти по тропе к Гилмеру. Это был тир. Северовьетнамцы все шли и шли по трое, а Гилмер продолжал расстреливать их. К тому времени, как РГ "Техас" отошла, Гилмер расстрелял пятнадцать двадцатипатронных магазинов, и перед ним лежали ошеломляющие пятьдесят мертвых и умирающих NVA, жизни которых были потрачены так глупо и впустую, как если бы они были леммингами, бросающимися со скалы.
Учитывая этот опыт, Бен разработал план засады, построенный вокруг моего бесшумного Шведского K, где Джордж Бэкон и я хватали одного NVA, в то время как остальная часть группы была готова отбиться от любых сил быстрого реагирования. Мы отрабатывали это снова и снова, пока не смогли организовать засаду менее чем за три минуты, а затем стрелять, хватать и бежать с пленным всего за две минуты.
Однажды после отработки засады Джордж осмотрел меня в моем полевом снаряжении и критически покачал головой. У меня было все, что мне нужно, согласился он, но это не было размещено должным образом. Приверженец научного подхода, Джордж разработал доктрину, которую лучше всего можно назвать "функция диктует расположение". Тем вечером он открыл мне глаза на самый разумный способ организовать мое снаряжение для боя, разложив все это на полу нашей комнаты.
В мои карманы отправились предметы для выживания, такие как сигнальное зеркальце, миниатюрные дымовые гранаты, шприц-тюбики с морфием, компас и сигнальное полотнище. Таким образом, сказал он, я никогда не лишусь их.
Затем шла моя ременно-плечевая система с боевой выкладкой — патронами, гранатами, ножом, пистолетом и противогазом. Стандартные подсумки были слишком малы и ограничивали свободу размещения; Джордж заменил их на более крупные, предназначенные для переноски фляг. Магазины располагались с левой стороны, потому что я перезаряжался левой рукой, держа оружие правой. Гранаты укладывались справа, чтобы я мог взять их правой рукой, выдернуть чеку левой, а затем метнуть правой. В тропической жаре нам требовалось четыре фляги — две симметрично по бокам, и еще две в карманах рюкзака. У меня за шеей он примотал липкой лентой банку альбуминовой сыворотки, кровезамещающего средства, вводимого внутривенно для компенсации кровопотери; плечевые ремни стыковались со швейцарским сиденьем для спуска по веревке или эвакуации на стреньгах. Для подачи сигналов ударной авиации или эвакуационным вертолетам я добавил различные дымовые и фосфорные гранаты. "Никогда не бери зеленый дым", — посоветовал Джордж. "Пилоты не видят его на фоне листвы". Благодаря поту и регулярному использованию, в конце концов, брезентовые подсумки приобрели форму, облегающую тело, превратившись во вторую кожу.
В рюкзак отправились те вещи, к которым не требовался сиюсекундный доступ, такие как мина Клеймор, взрывчатка, пайки, фляги, дополнительные гранаты и запасная батарея для радиостанции PRC-25. Я всегда носил с собой легкую противотранспортную мину — еще пять фунтов (2,27 кг). По совету Джорджа я засунул свое изготовляемое специально для SOG бананообразное мачете за раму рюкзака, прижатое к позвоночнику, оно защищало от осколков. В наших рюкзаках не было никаких туалетных принадлежностей — ни зубной пасты, ни щетки, ни мыла, ни бритвенных принадлежностей — и никакого тента, палатки или пончо, чтобы укрыть тело от тропических ливней, только тонкий, как бумага, вьетнамский спальный мешок, который сжимался до размера коробки из-под сигар. Приоритетом были боеприпасы, затем связь, снаряжение для выживания, вода и еда, именно в таком порядке. Группы часто оставались на пару дней без еды, но двадцать секунд без боеприпасов означали верную смерть.
К тому времени, когда я собрал свое полевое снаряжение, это был самый тяжелый груз, который я когда-либо носил. Во-первых, мой бесшумный пистолет-пулемет Шведский K с тринадцатью магазинами по тридцать шесть патронов. Уже двадцать пять фунтов (11,3 кг). Добавить к этому остальную выкладку — фляги, гранаты, противогаз, пистолет — плюс предметы для выживания в карманах. Вес вырастал до пятидесяти фунтов (22,7 кг). Чтобы привыкнуть к нагрузке, каждый день на тренировки мы выходили в полном снаряжении. Мои ноги быстро окрепли, но тяжелым бременем добавлялся рюкзак — еще тридцать фунтов (13,6 кг). Таким образом, в разведке общая нагрузка на человека составляла примерно восемьдесят фунтов (36,3 кг) — половину его веса — и с этим нужно было не несколько раз отжаться в упоре, а нести целый день, вверх и вниз по холмам в джунглях, через ручьи, при этом передвигаясь скрытно или опережая солдат противника.
Теперь мое снаряжение было приведено в порядок, наша подготовка была отличной, я освоил свой Шведский K, и РГ "Иллинойс" действовала четко и слаженно. Наш статус в разведывательной роте стал зеленым. Мы могли ожидать выхода в любой день.
Потом появилась Мэгги.
Я зашел в клуб выпить с Гленном Уэмурой и Один-Ноль его РГ "Гавайи", Биллом Делимой, когда дверь распахнулась, и там появилась ухмыляющаяся Марта Рэй — комедиантка, актриса, певица и танцовщица — одетая в форму для джунглей, в зеленым берете с дубовым листом подполковника. Со своим сольным шоу USO[32] она редко появлялась на сцене, предпочитая развлекать людей лицом к лицу. Большинство звезд появлялись во Вьетнаме на неделю или две, но Мэгги приезжала на месяцы. К тому времени, как она заехала на FOB-2, она пробыла во Вьетнаме уже больше двух месяцев в своем шестом неафишируемом турне.
Узнав Делиму по предыдущему визиту, она плюхнулась за наш столик. Потягивая бездонную Водку-7[33], она уделила время каждому. Она рассказала мне о своем детстве, о том, как росла в 20-е годы, дочь звезд водевиля. Их единственной роскошью был лимузин "Пирс-Эрроу", на котором они колесили по всей стране: эта машина была ее домом, ее игровой площадкой, ее каретой из тыквы, когда она играла в Спящую красавицу. Во время Второй мировой войны она знала всех звезд, всех великих генералов и делилась байками обо всех, от Дугласа Макартура до Джорджа М. Коэна[34]. Пик ее карьеры пришелся на 40-50-е годы, и она демонстрировала непоколебимый патриотизм той эпохи.
