Выяснилось, что я прождал достаточно долго. После утреннего построения разведроты меня вызвали к Бобу Ховарду. Рядом с его столом стояли два чернокожих NCO. Более щуплый из них оглядел меня, поскреб подбородок, затем протянул руку. "Привет", — сказал он, — "Я Бен Томпсон, РГ "Иллинойс". Он кивнул в сторону более высокого NCO. "Это мой Один-Один, сержант первого класса Джим Стивенсон".
"Он готов дать тебе шанс", — сказал Ховард. "Годится?"
Конечно!
По дороге к помещению РГ "Иллинойс" Томпсон ввел меня в курс дела. Его товарищ, Стивенсон отправлялся домой, возвращаясь к своей первой любви — джазу. Талантливый пианист, Стивенсон не играл целый год. У Бена Томпсона была середина этой, второй его боевой командировки, предыдущий год он провел в 101-й воздушно-десантной дивизии. Его позывной был "Кобра", но это не означало, что он был слепо агрессивен. "Просто чтобы ты понимал", — подчеркнул Томпсон, — "моя цель, всегда приводить обратно всех". По мне это звучало привлекательно.
В тот день я встретился с нашими девятью вьетнамскими членами группы, которые кивнули, пожали мне руку и назвали свои имена. Вьетнамцы произносят имя и фамилию в обратном порядке — как если бы американец назвал себя Доу Джон. Моя лучшая попытка выговорить их имена лишь вызвала улыбки. Усилия были взаимными: я услышал, как они практикуются: "Плах-стур". Вскоре они стали называть меня "Куонг си Плах-стур", хотя я еще не стал сержантом.
Бен посоветовал мне быть тактичным, когда поправляю вьетнамцев. Потеря лица была для них ужасным оскорблением. Если требовалось серьезное исправление, он справлялся с этим сам. Из того, что они делали, единственное, что меня задело, это принижение монтаньяров, на которых они смотрели свысока, как на низших. Аналогия с расизмом в Америке не осталась незамеченной Беном, но у него был практичный подход. "Не суди их", — посоветовал он. "Уж такие они есть. Они не знают, что может быть по-другому".
Через несколько дней Стивенсон отбыл, и мы получили нашего третьего американца, молодого медика, который только что оправился от серьезного огнестрельного ранения, сержанта Джорджа Даблью Бэкона III. Он был одним из самых умных людей, которых я когда-либо встречал, и прекрасным спортсменом, а медицинские навыки Джорджа были отличным бонусом: он мог лечить серьезные раны и научил меня спасать жизни, выходя за рамки простой первой помощи, например, делать внутривенное вливание. Кроме того, этот выдающийся человек бегло говорил по-вьетнамски, что было полезно при общении с нашими солдатами и чтобы знать, что говорят о нас девушки из бара, когда мы отправляемся в центр города. Многое о его характере сказало то, что Джордж настоял, поскольку он прибыл последним, то должен быть Один-Два. Это означало, что он будет нести нашу тяжелую рацию. К нашему удивлению, Бен сказал, что предпочитает нести рацию сам, чтобы ему не приходилось передавать сообщения через радиста.
Наша первая тренировка включала преодоление опасных участков, таких как тропы, ручьи или прогалины, места, где мы могли попасть в засаду или наткнуться на противника. Все прошло гладко. Наш пойнтмен[30], Хай, останавливался, вытягивал левую руку и медленно проводил ею влево-вправо, обозначая тропу; затем Бен и один человек с М-79 вставали по обе стороны от Хая, чтобы прикрыть его; Хай перепрыгивал тропу, быстро осматривал другую сторону и показывал нам большой палец; остальные из нас поспешно следовали за ним, каждый пересекая прикрывал правую или левую сторону. Это занимало всего тридцать секунд, что подчеркивало командирские навыки Бена и опытность группы.
После этого была тренировка со "стреньгами", сленговым обозначением эвакуации с помощью седла Макгвайра. Вместе с несколькими группами мы по очереди катались на этих веревочных системах, сбрасываемых с "Хьюи", зависшего в 100 футах над нашей вертолеткой. Имитируя эвакуацию с крошечной прогалины в джунглях, слишком маленькой для посадки вертушки, мы влезали в четыре шестифутовые веревочные петли с брезентовой подушкой, затем поднимались вертикально и улетали. Единственным страховочным устройством системы была скользящая петля на запястье. Поскольку несколько человек выскользнули из седла Макгвайра и разбились насмерть, большинство из нас предпочитали надевать швейцарское сиденье — поясную обвязку, обычно используемую для спуска по веревке — в которую мы вместо этого вщелкивали сброшенный конец веревки.
Вот так мы с Джорджем и двумя вьетнамцами и поехали, держась за руки, когда вертушка подняла нас прямо вверх. Почти сразу же мы расцепились и начали раскачиваться друг относительно друга. Это был настоящий аттракцион, что-то вроде полета на воздушном шаре, но без шара. Пять волнующих минут мы летели в 2000 футов (610 м) над Контумом, ветер проносился мимо нас, а наши швейцарские сиденья перекрывали приток крови к ногам. Медленно спускаясь обратно на вертолетную площадку, мы раскачивались, как гигантские маятники, пока люди на земле не схватили нас. Мы не могли стоять минут пять.
Эта неделя тренировок дала мне возможность лучше узнать наших вьетнамских членов группы. Ламу выделили гранатомет М-79, однозарядное оружие, стреляющее осколочным выстрелом размером с яйцо. М-79 ему не нравился, но Лам был таким метким стрелком, что Бен заставил его взять его. Наш другой гранатометчик, Трунг, был импульсивным, и умереть от скромности ему явно не грозило. Лой, вооруженный М-16, был "сайгонским ковбоем", чья самоуверенность превосходила его способности. Куанг был почти таким же ковбоем, как и Лой, предпочитающим пошитую на заказ форму и черные летные комбинезоны. Наш самый малорослый человек, Хуинь, был ростом всего четыре фута пять дюймов (135 см) и постоянно улыбался, демонстрируя золотые зубы. Еще был Бинь, верящий в китайскую медицину, чьи средства сочетают суеверия с древней наукой. Однажды Бинь поймал на FOB-2 большого скорпиона и помчался в центр города, чтобы продать его своему китайскому Бак Си (доктору), срубив за его яд 50 долларов.
Хай, командир туземцев нашей группы, шел в голове, выполняя самую опасную работу. На бумаге его должность подразумевала самые высокие полномочия, но реальная власть принадлежала нашему переводчику Суу. Наш самый высокооплачиваемый благодаря своим языковым навыкам наемник, Суу был очень умен и ему, возможно, было лет двадцать пять, но, как и многие вьетнамцы, он мог сойти за подростка. Я чувствовал, что он искусно использовал свою роль говорящего от имени американцев, и когда это соответствовало его целям, его переводы выходили далеко за рамки того, что мы говорили. В Суу всегда была некая хитринка, почти двуличность, и я никогда не чувствовал себя полностью комфортно рядом с ним. Я никак не мог до конца определить, почему именно. Тем не менее, мы не полностью зависели от Суу, общаясь с нашими вьетнамцами на пиджин-инглиш, например, "Не мочь делать", "Ты идти сейчас", "Номер Первый" и "Я видеть".
Как и в РГ "Нью-Мексико", в РГ "Иллинойс" не было CAR-15, кроме как у Один-Ноль. Поскольку я не мог заполучить CAR-15, то взял 9-мм пистолет-пулемет "Шведский К"[31] с глушителем, идеальное, как я считал, оружие для Один-Один. Он был таким тихим, что щелчок пальцами звучал громче, и был гораздо точнее, чем "Стэн" Билла Габбарда. Стреляя из него ежедневно, через неделю я мог очередью из двух патронов попасть в консервную банку с двадцати пяти шагов. Теперь я был готов устранять следопытов — одна из моих главных обязанностей — или одним или двумя точным выстрелами вывести из строя северовьетнамского солдата, чтобы мы могли взять его в плен. В мире SOG это было величайшим достижением разведгруппы, "хапнуть" пленного в их собственном тылу, заслужив мгновенное уважение всех вплоть до командира SOG в Сайгоне.
