Я вышел за покупательницей, слегка озадаченный её поведением. Дамочка же уже успела оправиться от своего состояния, строго посмотрела на меня и выдала:
— Меня всё устраивает. Дом я покупаю сейчас же. Я работаю нотариусом, вот документы — заранее их оформила на свою дочь. Я сейчас же даю всю сумму, а вам остаётся лишь поставить вот здесь свою подпись.
Чётко… Я расписался в указанных местах, забрал ассигнации, положил их в машине в бардачок. Дамочка же уходить как бы не спешила. Я даже подумал, не пора ли мне самому валить в город, дом-то уже продан, но тоже почему-то не спешил…
— А можно мне угоститься яблочком? — с некоторой хитрецой спросила Анастасия.
— Конечно, это же теперь ваш дом и ваш сад. Кстати, вы позволите мне забрать из дома икону бабушкину? Хотелось бы оставить себе на память, — попросил я.
Тут я покривил слегка душой. Память памятью, а икона была, вроде бы, старинной. Вдруг жизнь махнёт так хвостом, что придётся думать, что бы продать-сдать в ломбард. Икона тут будет как раз к месту. Дама-нотариус согласилась, я шмыгнул в дом, а она двинулась в сад.
Через пять минут я вышел на крыльцо. Моей покупательницы во дворе не было. На перилах крылечка лежала её папка с документами, в нескольких шагах на тропинке валялось надкусанное яблоко. Машина так и стояла около забора. Я, как водится, покричал, позвал дамочку. Тишина. Слегка заволновавшись, поспешил вдоль деревушки. Во дворах, где копошились приехавшие на выходные дачники, мою спутницу никто не видел.
Куда же она делась? Исчезла, испарилась? Даже документы свои не забрала? Очень странно это. Могла она, конечно, встретить тут кого-то из своих знакомых и укатить на их машине домой, забыв про свою. Эти женщины — они и не на такое способны. Хотя вот именно моя покупательница была точно не из числа сумасбродных чокнутых эксцентричных кумушек, на мой взгляд.
Но откуда бы мне знать, какой на самом деле была эта самая Анастасия? Я с ней что, знаком полвека? Или мы с ней вместе проработали бок о бок лет пять? Хотя и тогда ручаться за человека — дело провальное. Вон, у матерей во время следствия глаза на лоб лезут, когда они узнают, на что их отпрыски бывают способны. А сначала-то соловьями заливаются: «Мой сынок! Он такой добрый, хороший, честный!» Пока их фактами к стене не прижмёшь. Да и тогда не каждая принимает правду. Так и упираются на своём: «Не мог он такого совершить! Я же его воспитывала другим! Да вы знаете, каким он в детстве ласковым мальчиком был?»
Тем не менее я решил съездить к Анастасии Павловне домой. Всякое бывает. В папке с документами нашёл её домашний адрес, вернее, адрес её дочери Вероники. Однако молодая женщина лет тридцати или чуточку меньше (сразу по глазам определил, что это была дочь Анастасии) очень удивилась моему визиту и сказала, что мать домой не возвращалась.
Успокоив Веронику уверениями, что мамашу её я обязательно найду, бросился назад в Истопницу. Сначала, конечно же, заехал домой и оставил деньги, взял с собой «тормозок»: несколько бутербродов и термос с горячим чаем, плюсом сунул шкалик с коньяком — на всякий случай, мало ли что.
Приехал на этот раз в Истопницу я уже часов в пять вечера. Сначала внимательно осмотрел всё вокруг. Папка с документами продолжала лежать на крыльце, значит, Анастасия тут после моего отъезда не появлялась. На ум ничего не приходило, кроме фразы: «Если хочешь поймать преступника, ты должен думать как преступник». Конечно, Анастасия вовсе не преступница, но в этой фразе что-то было мудрое… И я решил попробовать.
Так… Когда я вошёл в дом за иконой, Настя пошла в сад, сорвала яблоко и стала его грызть. Значит, мне нужно яблоко. Зачем-то я решил сорвать яблоко именно с того же дерева, с которого сорвала его Анастасия. Сделать это было легко: сорт «Ренет Симиренко» в саду был представлен в единственном числе. Дерево это росло метрах в пятнадцати от дома. И я попёрся именно к тому дереву. Глупо? Возможно. Но зато это поможет более эффективно проникнуться моментом.
Яблонька как будто бы снова обрадовалась моему приходу, зашелестела веточками и листочками даже радостнее, чем в первый наш приход. Не будь я материалистом и атеистом, то вот прямо в этом месте уже бы занервничал и, возможно, стал бы действовать более осмотрительно. Но сейчас я отмёл все сомнения, сорвал самое красивое и крупное яблоко (оно как будто бы даже само легло мне к ладонь, да!), вернулся к крыльцу, присел на перила и стал с аппетитом его грызть. Кстати, с самого утра, кроме как завтраком, я свой желудок работой не нагружал. Истосковавшийся, он с радостью принял угощение.
Где-то с минуту я раздумывал над тем, что могла сделать Настя в следующее мгновение. И тут вдруг на тропинке я увидел трясогузку. Этих пичуг тут водилось видимо-невидимо, в самом появлении этой пернатой ничего странного не было. Но вот в её состоянии…
Птичка как будто бы была ранена в крылышко. Она порывалась взлететь, но, сделал парочку взмахов, падала на землю с жалобным писком. Мне стало жаль её: либо коты задерут, либо сама от голода умрёт. Я, конечно, не айболит, который всё излечит-исцелит, и даже подержать её несколько дней в квартире не смогу, поскольку сам решил переезжать на другое место жительства. Ну так ведь можно отдать пичугу кому-нибудь, хотя бы той же Гнедичне. Она женщина жалостливая, постоянно кого-нибудь лечит или выхаживает.
Я стал красться к трясогузке. Но лишь только уже готов был схватить её, как пичуга сорвалась с места, отлетела на метр и снова упала в пыль. Я снова подкрался, наклонился. Птица снова отлетела на метр и уселась, поглядывая на меня пуговичным глазиком.
Наверное, я слишком медлителен. Надо двигаться поспешнее и резче. И прыгнул вперёд… и остановился, как вкопанный! На тропинке, чуть поодаль от места, где примостилась пичуга, кучкой лежала одежда Анастасии, её сумочка, туфли и… В этот момент свет в глазах моих померк, и я потерял всякую связь с действительностью.
Поиски, которые привели…
… Очнулся я от холода. Абсолютно голый, я лежал на берегу речушки. Солнышко уже заваливалось за горизонт, окрашивая облака каким-то красно-сиреневым цветом. Вроде бы где-то читал, что это к дню ветреному и даже, возможно, дождливому. Ну да, вот и прохладный ветерок об этом свидетельствует.
Однако что мне даёт эта информация? Да ничего, кроме того, что надо думать, где брать одежду. Холод, как говорится, не бабушка добренькая, а мне ещё целую ночь надо как-то пережить. В это время мой слух уловил голоса: к реке приближалась стайка ребятишек. Я быстренько ретировался в кусты, чуть левее от расчищенной для купания площадки на побережье.
И вовремя: минутой позже к реке подбежало пятеро подростков, лет по двенадцать-четырнадцать. Парнишки. Их одежда была… как будто бы из далёкого прошлого, я такие видел на картинках да в исторических кинолентах. Неужели тут идут съёмки? Да, вот только меня в кадре исторического фильма, абсолютно голого старикана, и не хватает.
Между тем парнишки тут же сбросили с себя портки и рубахи, оставшись абсолютно нагими, и, с минуту поразглядывав друг друга и сделав важные замечания по поводу появившейся растительности на пузе у Вто́рака и увеличившегося, по сравнению с прошлым разом, добра* у Беляя, попрыгали в воду с криками и визгами.
Автор иллюстрации Генри Скотт Тук, Купальщики, 1922
Меня удивил тот факт, что говор ребятни очень разнился с тем языком, к которому я привык. Тем не менее я вовсе не парился, пытаясь разгадать смысл сказанного: в мозгу как будто бы включился встроенный переводчик, который срабатывал синхронно с произносимой речью. Это слегка напрягло: съёмки съёмками, но как объяснить сей феномен? Кстати, где эта аппаратура на колёсиках, с помощью которой обычно снимают эпизоды для фильмов?
Я стал оглядываться: кинокамеры, оператора и режиссёра нигде не наблюдалось. Странно… Как ни крути, при всём моём критическом отношении ко всякого рода фантазиям писателей, книжонки про путешествия во времени и попаданцев я, цинично посмеиваясь, таки почитывал иногда, особенно в дороге, когда делать было абсолютно нечего, но… А вот сейчас я сам, кажется, попал…
