– Слыхали? – с досадой переспросил Басманов. – Семен Годунов грамотицей сиею срамной выдает меня зятю своему в холопи – Андрею Телятевскому – да я и жить не хочу, лучше смерть, чем позор этакий!

Воевода еще долго разорялся, плакал да жаловался, что в те времена было в порядке вещей даже у вполне мужественных и бесстрашных людей. Иван же, немного послушав, в задумчивости пошел к своим. Одна мысль терзала его сейчас: будет ли воевода Басманов теперь так же милостив к людям Семена Никитича Годунова? И будет ли он с прежней прытью сыскивать заговорщиков?

Впрочем, оба вопроса вроде бы разрешились сами собою – ближе к вечеру посыльный от воеводы зашел в палатку к парням:

– Князь-воевода батюшка сей же час вас видеть желает!

Иван пожал плечами:

– Желает так желает – идем.

А сердце все же нехорошо заныло… И, как оказалось, зря. Никаких необоснованных репрессивных мер Петр Басманов в отношении людишек разобидевшего его боярина не начал, хотя и мог бы, а, наоборот, представил им кряжистого и, как видно, чрезвычайно сильного человека с несколько угрюмым волевым лицом, черной окладистой бородою и пронзительным взглядом.

– Вот ваш начальник и верный мне человек Артемий Овдеев сын, стряпчий.

Стряпчий… Иван чуть скривил губы, но быстро прогнал улыбку. Стряпчий – не великий чин. Ну, постарше, конечно, чем дворянин московский, но куда ниже стольника, не говоря уже о чинах думных. Вообще же, Овдеев фигурой напоминал самозванца, только более, так сказать, матерого, много чего повидавшего. На вид стряпчему лет сорок – сорок пять, одет без особых изысков, типа там канители иль бити, но – прилично, в дорогого сукна кафтан, подстрижен коротко, аккуратно, лоб высокий, с большими залысинами. Вообще, запоминающееся лицо.

– Что ж, – Овдеев осмотрел ребят и кивнул. – Прошу в мой шатер, молодые люди.

– Вот-вот, – засмеялся воевода. – Идите-ка, займитеся делом.

Шатер стряпчего располагался довольно далеко, у заросшего березняком лога, и не особо выделялся среди прочих походных кибиток. Подойдя к шатру, Овдеев самолично откинул полог и гостеприимно пригласил внутрь:

– Присаживайтесь, в ногах правды нет. Так вот, значит, какие вы есть…

Парни удивленно переглянулись.

– Андрей Петрович когда-то рассказывал мне о вас, – с улыбкой пояснил стряпчий.

– Ртищев? – обрадованно переспросил Иван. – Так вы его знали?

– Знавал когда-то… – Махнув рукой, новый начальник сразу же перешел к делу. – Итак, парни, перво-наперво нам здесь нужно что?

– Выискать изменщиков, – пожал плечами Митрий. – А что же еще-то?

– Э, нет… – Овдеев вздохнул. – Этого мало. Скажу даже больше – это совсем сейчас не главное. А главное – как поведет себя воевода Басманов? Ну, как думаете? – Он хитро прищурился.

– Да как поведет… – Иван счел за лучшее прикинуться простачком. – Ясно как, раз уж дал приказ измены выискивать.

– А вот тут ты не прав, любезнейший вьюнош! – Овдеев рубанул воздух ребром ладони и понизил голос. – Что главные изменщики – князья Голицыны, об этом все знают, в том числе и сам воевода. Другой вопрос – что ему с этим знаньем делать? Не понятно?

– Пока не очень, – честно признался Иван.

– Поясню. – Стряпчий задумчиво сгреб в кулак бороду. – Голицыны батюшке воеводе сродственники, причем – старшие, и он с ними не в ссоре, а, наоборот, в уважении. А кто Басмановых казнил в опричнине? Кто много зла им сделал? Малюта Скуратов, отец нынешней царицы Марьи и дед царя Федора Годунова. Есть за что нашему воеводе семейство Годуновых любить? Нет! А вот ненавидеть – есть за что. Спору нет, покойный царь Борис Федорович много почета Петру Басманову оказал, но вот Семен Годунов его оскорбил прежестоко, Андрею Телятевскому подчинив. Так что смекайте, куда ветер подуть может.

– Так что же нам делать-то? – негромко спросил Иван. – Измену искать или не надо? Или лучше вообще на Москву податься?

– То-то было бы хорошо бы! – поддакнул Митрий.

А Прохор ничего не говорил, только внимательно слушал.

– Эк, – Овдеев хохотнул. – Гляди, какие прыткие – на Москву им! На Москву многие хотят – почти все войско. Ла-адно, ла-дно, шучу. А делать вам вот чего, – стряпчий внезапно стал очень серьезен. – Никого не ловить, не высматривать, в пыточную не приводить. Просто пошатайтесь по лагерю, послушайте, кто что говорит, и составьте список: в случае чего, какой полк за кого будет стоять – за Федора или за самозванца? С тем списком жду вас у себя завтра к вечеру. Быстро? Так, чай, не на отдыхе у себя в вотчинах.

– Да нет у нас вотчин, – развел руками Иван.

Стряпчий неожиданно громко расхохотался:

– И у меня нет, парни, у меня нет… Только вот у кого-то их слишком много! – голос Овдеева на миг стал злым, впрочем, новый начальник тут же взял себя в руки. – Значит, завтра жду. Да, чуть не забыл! – Он нагнулся к небольшому, стоящему в ногах сундучку и достал оттуда узкий бумажный свиток. – Вот список полков. К завтрашнему вечеру около каждого из них должно стоять имя. Одно из двух. Ясно?

– Вполне.

– Ну, тогда вперед, соколики. Удачи!

Отойдя на значительное расстояние от палатки, парни переглянулись.

– Ну, как вам стряпчий? – поинтересовался Иван.

– По-моему, ничего себе, ушлый, – негромко хихикнул Митрий. – С таким не пропадешь. И заданье поставил дельно – все понятно и четко.

А Прохор ничего не сказал, промолчал. Да и что говорить-то? Дела делать надобно.

Разделившись – а куда деваться? – парни разбрелись по всему лагерю, послушать, о чем говорят-судачат. Можно, конечно, было и спросить кой о чем Макария… но ведь договорились уже, что его вроде бы как не было. Так что разошлись, уговорившись встретиться вечером.

Прохор с Митькою отправились в расположение большого полка, полка правой руки и так называемых «посошников», Иван же взял на себя полк левой руки, сторожевой полк Андрея Телятевского и немцев-наемников под командованием Вальтера фон Розена.

В сторожевом полку, насколько мог судить Иван, почти безоговорочно поддерживали Федора, полк левой руки, дислоцировавшийся за балкой, юноша решил оставить на завтра, сам же направился к немцам… куда его вообще не пустили – похоже, у наемников, в отличие от всего лагеря, царил твердый порядок. Между тем уже начинало темнеть, а оставлять немцев на следующий день не хотелось.

Походив между постами, Иван вдруг услыхал за кустами явственный женский смех. Насторожился, а затем и зашагал в ту сторону, увидав целый обоз из нескольких крытых сукном и рогожей телег-кибиток. Маркитанты! Торговцы, скупщики добычи, развлекатели… ну и, само собой, гулящие девки – как же без них-то? А ведь немцы-то наверняка сюда ходят… и не только немцы. Вот и узнать у девок, про что тут они судачат. Кого хвалят, кого ругают? Лишь бы не схватили, за шпиона приняв, да не вздернули тут же – у немцев это быстро. Ну, помоги, Пресвятая Богородица Тихвинская!

Перекрестившись, Иван решительно шагнул к костру, вокруг которого сидели разбитные девицы:

– Вечер добрый, девы!

– Ой, какой красавчик! Гарпя, никак к тебе! Это и есть тот самый русский, которым ты так хвастала? Ничего не скажешь, хорош. Может, поделишься?

Все это было сказано по-немецки и частью по-польски с изрядной примесью мадьярской речи, так что Иван ни черта не понял, но тем не менее не перестал улыбаться:

– По-русски тут кто-нибудь говорит?

– О, да, да, розумем трошки. Гарпя, эй, Гарпя!

– Кой черт вы орете, дуры? Мой русский только что ушел.

– О, так этот парень не твой?

– Какой еще парень? Ах, этот… Конечно же, мой. Не вздумайте к нему лезть, пожалеете!

– Да мы ж ведь помним уговор!

– Вот и я его всегда соблюдаю… Прошу пана! – выскочившая откуда-то из кибитки девчонка лет шестнадцати ухватила Ивана за руку. – Зараз идем, пан. Скорее, скорее…

Ошеломленный неожиданным натиском, юноша не упирался, живо оказавшись внутри просторной кибитки, тускло освещенной зеленоватым пламенем масляной лампы.