– Как звать тебя?

– Иван.

– Я – Гарпя. – Девчонка откинула назад длинные темные волосы и, притянув парня за шею, с жаром впилась в губы. Потом откинулась, улыбнулась. – Ты ничего, красивый. Раздевайся!

Сама же быстро стянула юбку, оставшись в белой короткой рубашке с большим разрезом.

– Может, для начала поговорим? – усмехнулся Иван.

Гарпя сверкнула очами:

– Разговоры потом. Сначала – деньги. Десять копеек.

– У меня только пять.

– Хорошо. Давай пять.

Проворно убрав деньги, Гарпя скинула рубашку и уперлась Ивану в грудь твердыми коричневатыми сосками:

– Возьми же меня, воин… Возьми!

Почувствовав губами соленый вкус поцелуя, Иван привлек к себе трепетное тело девчонки, надо сказать, довольно стройное и упругое. Цепкие девичьи пальцы уже расстегивали кафтан…

– Ох… – выгнувшись, застонала Гарпя. – Ты такой славный… такой…

Потом она откинулась, засмеялась, показав белые зубы. Кивнула назад:

– А полог-то мы не закрыли, да! Сейчас…

Она бросилась к выходу из кибитки, запахнула полог, и в этот момент Иван явственно разглядел на ее спине кровавые, чуть подсохшие полосы, видать, не так давно жрицу продажной любви от души чехвостили плеткой. Юноше внезапно стало жаль девушку, он привлек ее к себе, обнял и, погладив по плечу, спросил:

– Тебя били? Кто?

Гарпя дернулась, красивое бледное лицо ее на миг исказилось:

– Не спрашивай. За все уже заплатили.

– Но ведь, наверное, больно же!

– Зато – хорошие деньги. Очень хорошие, поверь мне. Еще немного потерплю – куплю дом и лавку.

– Ну, если так… А ты откуда сама?

– Слуцкая.

– Никогда не был. Бедно живете?

– Кто как… Католики – побогаче, православные – разно. Дмитрий-царевич обещал помочь.

– Дмитрий? А немцы за него?

– Немцам платил царь Борис. Они все будут верны Федору. Жаль.

– Ты хорошая девушка, Гарпя.

– Спасибо, молодой господин.

– Нет, правда… Интересный у тебя гребешок, – Иван поднял с пола резной гребень с изображением белого медведя – ошкуя. – Давно он у тебя?

– Это не мой, – Гарпя пожала плечами. – Потерял кто-то. Хочешь, возьми себе. Подаришь жене. Ты ведь женат?

Иван не стал врать:

– Помолвлен.

– Вот видишь… Здесь почти все женаты. А мы – походные жены.

– Красивый гребешок… благодарствую.

– Теперь уходи… Нет, постой – еще один поцелуй.

Гарпя вновь поцеловала Ивана, но тут же отпрянула:

– Прощай… У меня еще много… много работы.

Юноша улыбнулся:

– Прощай.

Ночь опускалась на лагерь, темная и непроглядная, в затянутом облаками небе сверкали редкие звезды и, словно их отражения, там и сям горели костры.

«Славный гребешок, – еще раз почему-то подумалось Ивану. – И девушка славная».

Поутру приятели уже составили большую часть списка, получалось, что царя Федора поддерживали полки правой руки и большой полк, главнокомандующий князь Катырев-Ростовский, немцы фон Розена и новгородцы со псковичами. Все или почти все остальные: казаки, мелкопоместное, точнее даже будет сказать, мельчайшепоместное дворянство, дети боярские, вновь прибывшие в подкрепление «даточные и посошные люди», полки южных городов, а также служилые люди из Тотьмы, Устюга, Вычегды – больше склонялись к Дмитрию. Вообще же, заговорщиков было гораздо меньше.

Что ж, нужно было выяснить – сколько. Руководствуясь подобными соображениями, парни и покинули свой небольшой шатер. Настроение было прекрасное, – судя по светлому утру, день обещал быть солнечным, славным, до вечера было еще далеко, а задание стряпчего приятели уже почти выполнили. Улыбаясь в душе, Иван, махнув рукою друзьям, неспешно свернул к рязанцам, с удивлением оглядев выстроившиеся в полной боевой готовности ряды. В свете восходящего солнца блестели доспехи и шлемы дворян, угрожающе дымились фитиля «посохи» пищальников, – впрочем, не только «посошники», но многие дворяне и дети боярские, особенно из южных земель, так и не оправились от разорения и голода и вынуждены были сменить коней на дешевые фитильные ружья. И в своем разорении они, естественно, винили Годуновых. Ну, а кого же еще-то?

Иван вздрогнул: где-то совсем рядом неожиданно ударила пушка. Взвились вверх рязанские стяги.

– Да здравствует истинный царь Дмитрий! – зычным голосом выкрикнул кто-то. – Долой Федора! Долой Годуновых!

И тут началось!

Брошенный рязанцами клич тут же подхватили остальные. Кто-то уже валил шатры, поджигал возы и временные амбары, к мосту через реку Крому проскакал большой отряд, где-то уже стреляли, где-то слышались крики.

Иван похолодел – вот он, мятеж! Не успели! Не успели передать Овдееву списки… Но тот ведь сам велел составить их лишь к вечеру… Бежать к нему! Срочно бежать… А потом найти своих.

Иван со всех ног бросился к шатру стряпчего. В лагере уже поднялась суматоха. Началось самое настоящее столпотворение. Кто-то кричал за Дмитрия, кто-то за Годунова, блестели панцири и сабли… Но, странное дело, никакого столкновения в войске не происходило. Кричали, но не сходились друг с другом в неистовой сече, не стреляли – Иван услыхал лишь несколько разрозненных выстрелов, да и те быстро затихли. И это означало одно – еще большую измену! Выходит, обе стороны – верные царю Федору и мятежники – ухитрились как-то договориться между собой.

Подбежав к знакомому шатру, Иван заглянул внутрь – пусто.

– Слава царю Федору! – вдруг произнесли сзади.

– Слава! – Иван обернулся, увидев перед собой двух латников в высоких, с наносниками-стрелками, шлемах. Оба при саблях, с пистолями.

– Стряпчего не видали? – поинтересовался юноша. – Овдеева.

– Предал твой стряпчий, – грустно усмехнулся один из ратников. – Вору предался… Как и наш воевода Басманов.

– Басманов – заговорщик?! – Иван недоверчиво округлил глаза. – Ну и дела пошли, прости Господи!

– Ты, я вижу, из наших, – улыбнулся ратник.

– Так ведь присягал Федору!

– И мы… Что делать будем, братцы? Кажется, наши с мятежниками договорились. Эвон, взгляните-ка на мост!

Нестройные толпы мятежников, что-то радостно вопя, переправлялись на противоположный берег, в Кромы. Блестели кирасы и латы.

– Фон Розен, – присмотревшись, тихо произнес латник. – Видать, и немцев уговорили.

– Сколько же наших осталось? – Иван повернул голову. – Давайте-ка к ним… Мятежники ушли, но ведь осада-то, наверное, не закончится?

– Эй, гляньте-ка!

Второй латник, до этого молчавший, с тревогой показал на реку. Иван, присмотревшись, увидел, как выехавший из ворот крепости конный отряд, пропустив радостно орущих мятежников, наметом бросился к мосту. Блеснули сабли и пики.

– Казаки! – не сговариваясь, ахнули латники. – Так вот, значит, как!

Иван тоже быстро уразумел, что к чему, – воспользовавшись суматохой, осажденные сторонники самозванца решились на рейд.

– Йэх! Йэх! – с криками и молодецким посвистом казаки лавой врезались в нестройную, деморализованную изменой и непонятностью – кому верить? – толпу, в которую быстро превратилось верное царю Федору войско. Толпа эта какое-то мгновение колыхалась, а затем дрогнула и побежала, сметая на своем пути остатки лагерных построек и возов.

– Они сейчас будут здесь, – меланхолически заметил кто-то из ратников. – Бежим! Не то затопчут!

И в самом деле, бегущая паникующая толпа быстро приближалась, она вдруг представилась Ивану неистово летящей с горы селью, гигантским оползнем, сбивающим на своем пути все. Противостоять этому нарастающему движению было невозможно. Оставалось одно – бежать.

Юноша так и сделал, лелея в душе одну надежду – отыскать средь всего этого ужаса своих, Прохора и Митьку. Где-то они сейчас? Прохор отправился в сторожевой полк, а Митрий… Митрий к нижегородцам. А где сейчас эти полки, вернее, их остатки? Ушли через мост в Кромы? Или бегут сейчас, полностью потеряв разум? Да-да, потеряв… Иван хорошо видел, что казаков было не так и много, уж, по крайней мере, куда меньше, чем оставшихся верными правительству войск… впрочем, каких там войск? Толпы бегущих неведомо куда баранов.