Удивительное дело, он отпустил парней с миром, даже не потребовав присягнуть, и Иван понимал – зачем. Во-первых – грамоты. Во-вторых – Гришка Отрепьев. Дмитрий ясно показывал, что не боится ни того, ни другого, что грамоты – подделка, а с Отрепьевым он не имеет ничего общего. Ну и, конечно, было еще третье – заступничество Михайлы Пахомова, коему явно благоволил само… «царевич». Иван который раз хвалил себя за то, что не побоялся тогда исправить явную подлость – отпустил-таки Михайлу в побег. Ну, правда, ведь к Чертольскому упырю – ошкую – он явно не имел никакого отношения. А ведь именно поэтому его и схватили, не потому, что лазутчик – как вот выяснилось. Благодаря целой кипе причин Дмитрий и отпустил их – имея в виду, конечно, в первую очередь собственные цели. И вот теперь парни вместе с торговцем-шпионом Макарием въехали в лагерь царевых войск, прямо-таки пузырившийся недовольством, умело подогреваемым многочисленными лазутчиками Дмитрия. Впрочем, особо-то и не надо было подогревать – весна, весна! А как же землица? Кому приглядеть за мужичками? У кого, правда, они еще были.

Торжище примыкало к самому лагерю, можно сказать – прямо срослось с ним. С самого утра там уже ошивались ратники, большая часть которых была посошными людьми – крестьянами с северных земель, искренне недоумевавших: а чего это их сюда пригнали? Бить самозванца? Так где он? А сидеть тут, под Кромами, когда весна, когда скоро пахота, сев… Господи, да что ж это такое? Что, государь опять голода хочет?

Установив возы, натянули рогожку на случай дождя. Макарий ушел куда-то по своим делам, а парни, усевшись невдалеке, за возом, принялись совещаться. Вообще-то, им бы нужно было в Москву… Но с чем возвращаться? Можно ли было считать задание выполненным? Да-да, именно так стоял вопрос, и никак иначе, ведь парни присягали Борису Годунову и, естественно, не могли нарушить присягу. Даже и мысли подобной не возникало. Зато возникали другие: если действовать строго по присяге, то они должны немедленно явиться к кому-нибудь из воевод – к Милославскому или к Голицыным – и немедленно доложить о том же Макарии. Чего друзья никак не могли сделать, ибо дали слово не причинять мужику вреда. Но ведь тогда они не знали, что он шпион, лазутчик! Теперь-то ситуация изменилась, и…

– Боюсь, это будет выглядеть как предательство, – покривился Митрий. – Да-да, как предательство, ведь мы предадим помогавшего нам человека – Макария.

– Но он лазутчик!

– Но мы дали слово!

– А присяга? Ведь мы же на государевой службе!

Торжище, да и весь лагерь, вдруг заволновались, словно бурное море. Засновали туда-сюда группы возбужденных людей, появились конники в блестящих латах, в затейливых узорчатых шлемах – мисюрках, где-то громко затрубили трубы.

– Что такое? – удивленно привстал Иван. – Неужели наконец началось наступление?

Прохор пожал плечами:

– Пойдем глянем.

А к возам уже бежал Макарий, в распахнутом зипуне, с топорщившейся косой бородой.

– Все! – радостно закричал он. – Умер царь Борис, прибрал Господь!

Опустившись на колени, Макарий размашисто перекрестился.

– Как – умер? – не поверил Иван.

– А так, насовсем. Воевода Петр Федорович Басманов прибыл в войско с подмогой, сейчас будет приводить люд к присяге новому царю – Федору Годунову! Мнози – за Дмитрия. Князья Голицыны – наши!

Вот так да-а! Голицыны – воеводы – поддерживают самозванца!

– Ну дела-а-а! – задумчиво протянул Митрий. – Это что же мы делать-то теперь будем? Нешто новую присягу принимать?

– Побегу. – Макарий вскочил с колен. – Знакомцев обрадую!

Иван проводил его взглядом и обернулся к своим.

– Вот что, – твердым голосом произнес он. – Я так мыслю: кто на Москве сидит – тот и истинный государь, ему и присягнуть.

Переглянувшись, парни согласно кивнули:

– Пойдем… Эвон, уже народишко собирается.

Ратники и впрямь собирались в центре разбитого лагеря, где уже реяли стяги с изображением Георгия Победоносца. Парни вместе с остальными торговцами и вооруженными людьми, ускоряя шаг, отправились туда же.

– Басманов, Басманов! – кричали воины, указывая на воеводу на белом коне.

Ратники споро выстраивались по отрядам. Побежали с докладами сотники. Воевода Басманов поднял затянутую в латную перчатку руку. Все затихли.

– Вои росские! – Военачальник, герой битвы под Новгородом-Северским, где был разбит самозванец, приподнялся в седле. – Горе, горе великое постигло землю нашу – умер государь и защитник Борис Федорович!

Басманов помолчал, слегка наклонив голову. Он был бледен, видать, еще не совсем отошел от ран; все в войске хорошо знали о личной храбрости воеводы: в боях он не щадил себя.

– Новый государь, сын покойного царя Бориса Федор вступил на российский престол, – помолчав, продолжал Басманов. – Москва присягнула государю. Так присягнем и мы, и с новыми силами, воодушевлясь, разгромим самозванца и его приспешников, как сделали это не так давно под Новгородом-Северским!

Ивану хорошо было видно, что находившиеся по обеим сторонам от Басманова конь в конь богато одетые всадники – князья Голицыны – вовсе не разделяли воодушевления воеводы. Можно даже сказать – кривились. Выходит, что ж, прав был Макарий? Но тогда… тогда страшно подумать: в войске – заговор! И во главе его не кто-нибудь – воеводы, князья! Кстати – ближайшие родственники Петра Басманова. Даже лучше сказать – старшие родственники. К тому же, как вскоре выяснилось, Басманов вовсе не считался в войске главным – был еще князь Андрей Телятевский, может, не такой знающий воевода, зато куда как более родовитый, а это очень много значило. Конечно, можно себе представить, как было обидно Басманову!

– Пойдем к воеводе, – после присяги решительно объявил Иван. – Он нас должен помнить, не раз видел у Семена Никитича.

– Интересно, – Митрий задумчиво почесал за ухом. – Могли б Семена Никитича царем выбрать?

– Не могли, – отрицательно мотнул головой Иван. – Жесток больно и мало кому люб.

Прохор кивнул:

– Это уж точно. А к Басманову пойдем, объявимся – это ты, Иван, верно придумал. А то, не дай Бог, примут еще за лазутчиков… Да, вот еще что… Макарий.

Вместо ответа Иван подошел к дереву и оторвал ветку. Разломил на три части, протянул друзьям:

– Кто за то, чтоб выдать – кидай в шапку. Кто не хочет – ничего не кидай. Шапку за кустом положу – и все по очереди пройдемся, лады?

Парни кивнули, прошлись один за другим. Иван поднял шапку, показал – пусто!

– Ну, значит, будем считать – не было никакого Макария!

Митрий посмотрел в небо:

– Однако, вот… ежели Басманов помощи против изменщиков попросит, что делать будем?

– Там посмотрим, – уклончиво отозвался Иван и махнул рукой. – Пошли, что ли?

Воевода принял их с ласкою – узнал доверенных людей Семена Годунова, вспомнил и покойного Ртищева, с которым был когда-то дружен, покивал.

– Жаль, жаль Андрея Петровича, дельный был человече. В Москву, говорите, собрались? – Басманов прищурился. – А ежели не отпущу?

– Тогда здесь послужим.

– Вот! – обрадовался воевода. – Золотые слова – узнаю людей Ртищева! Что ж, за работу, за работу… Коль вы уж из сыскного, так живо сыщете мне заговорщиков. Ну, идите покуда, велю вас накормить да переодеть, а то срам в этаких-то армячишках шастать. Будто шпыни какие ненадобные, а не государевы люди.

Из запасов воеводы каждому выдали по кафтану и паре сапог, сабли.

– Лепо, лепо, – оглядывая парней, шутил Басманов, – ужо Семен Никитич потом вычтет из вашего жалованья.

Впрочем, князю быстро стало не до шуток. Прискакавший вестник вручил ему грамоту от царя Федора и боярина Семена Годунова. В грамоте сией, как краем уха услышал нарочно задержавшийся Иван, Петр Басманов во всех делах своих прямо и неоднозначно подчинялся думному боярину Андрею Телятевскому. По требованию воеводы, бывший при нем дьяк громко прочел грамоту прибывшим военачальникам.