– В каком смысле?
– В прямом.
– Вперед идем.
– Я серьезно.
– Геннадий Семенович, но ведь наша страна столько пережила! – не сдавался Шарагин.
Перечил он майору, потому что, наверное, угадывал – кто-то должен отстаивать страну, кто-то должен заступаться за державу, нельзя перечеркивать все только потому, что перегибы были.
…а перегиб по-русски – это не просто перегиб, это – надлом…
И нынче, видел он ясно, если так рассуждать,
…придем к очередному надлому…
– Ошибки были, естественно. Но каждый раз мы выправлялись, находили правильный путь. Да, при Брежневе затормозились. Но не надолго… Я верю в Горбачева, – признался Шарагин.
– И я верю. Он руководитель новой формации. Понимает, что мы засиделись, закисли, что нужен новый импульс, чтобы встряхнуть страну! Двинуть вперед! Растолкать, обновить…
– Точно.
– Точно-то точно, но пока еще перестраивать и перестраивать! До полного обновления еще ой как далеко! Разве при третьем человеке мы б с тобой на такие темы говорили?
– Слава Богу, сталинская эпоха закончилась. Горбачев такого не допустит.
– Откуда ты знаешь? – испытующе посмотрел на Шарагина майор.
– В наши дни сталинский террор невозможен.
– Соображаешь. И все-таки особые отделы никто не отменял… Но и Горбачева, между прочим, идеализировать не надо. Кто его знает, куда повернет! Вдруг тоже спохватятся и гайки начнут закручивать. Тогда сразу конец перестройке. Горбачев, тоже мне, у власти без году неделя, а дров уже успел наломать. Начал не с того. Во-первых, нельзя одновременно ускоряться и перестраиваться. Чепуха получается. Во-вторых, сколько виноградников из-за него повырубили?! Черт его дернул этот сухой закон вводить. В России – сухой закон?! Даже когда христианство принимали, и то выясняли, какая религия разрешает, а какая не разрешает вино пить. А он сразу раз – и запретил русскому человеку гулять и веселиться.
– Согласен. Глупо.
– Глупо, – повторил майор. – Не самое лучшее начало.
– С кем не бывает? На ошибках учатся.
– Эпоха великих вождей закончилось, Олег. Великие правители рождаются один раз в столетие. И вряд ли в этом веке, если и народился такой человек, придет он к власти в России. Потому-то я и говорю, что афганская война сыграет важную роль в перерождении Советского Союза. Никто не сможет остановить то, что надвигается. Горбачев, судя по всему, мягкий человек. Он начал реформы, но они могут его же и потопить.
– Каким образом?
– Сегодня мы ругаем брежневскую эпоху, потому что нам разрешили ее ругать, потому что он больше не у власти.
– Это у нас всегда так было.
– А завтра начнем над Горбачевым смеяться. Только что вон подсмеивались, что он сухой закон пытался навязать. И если не пресекут это, то значит у власти нет больше власти, значит, рычаги не действует, команд не слушаются. Если мы всех руководителей будем считать недостойными, и ничего не будем бояться, и уступим природному бунтарскому духу, наступит анархия… Все может измениться, Олег. Страна может так измениться, что ты ее и не узнаешь через несколько лет. Вот только хорошо это или плохо?
– Я что-то не пойму, Геннадий Семенович, вы за перестройку или против? Вы оптимист или пессимист?
– Пессимист – это хорошо информированный оптимист.
– Здорово сказано, – хмыкнул Олег.
– Как любой русский человек, я долго верил в сказки. В коммунистическое далеко. Коммунизм – утопия. И не больше того…
Что-то недоговаривал майор Чертков. Или давал Шарагину возможность додуматься самому? Какой-то вовсе не офицерский проглядывал в майоре охват, шире, круче брал он, чем любой иной встречавшийся ранее Шарагину образованный, анализирующий человек, и поражали при том спокойствие, с которым произносилось все, будто перекипело в нем самом, либо отговорил себя он расстраиваться.
…ведь не в книжках он все это вычитал… не продают у нас таких
книжек… сам дошел… докопался… допонял…
… но что же тогда получается, товарищ майор? выходит, что на
деле самые священные понятия, с которыми мы выросли –
революция, Советский Союз – ценности мнимые? что это всего лишь
выдуманные кем-то громкие слова, деревянные, ничего незначащие
божки, и мы покорно поклоняемся им, как темные язычники?..
…нельзя же так! великая страна, а мы ругаем ее! смешиваем с
грязью… в который уж раз все повторяется! во что же верить, если
мы все время торопимся отречься?!!
Мучительно-болезненый процесс происходил в сознании Шарагина. Видимо, до обещанных перемен в Союзе что-то сначала должно было переломиться в душе человеческой, в сердце. Рушилось. Постепенно, но рушилось.
Если честно, ведь и у самого Шарагина уже ни раз теснились мысли, схожие с высказываемыми майором суждениями (или ему только так казалось теперь?), но официальная пропаганда твердила обратное, и спорить с ней открыто Шарагин никогда бы не додумался; не бунтарем он был по натуре своей, философом отчасти, но не бунтарем, потому как на первом плане для него стояли с детских лет усвоенные незыблемые ценности социалистической родины, и подкапывать под них означало бы в очень скором времени потерять их вовсе.
Он легко различал все положительные и все негативные моменты такой веры, но он принял однажды присягу, как отец, как дед, как прапрадед, присягнул на верность и слово свое нарушать не намеревался, а уж тем более низвергать те понятия, на которых выстроен был весь привычный мир.
Однако, некоторые слова и рассуждения Геннадия Семеновича имели сильное воздействие, и Шарагин, лежа ночью в постели, поглядывал в сторону спящего майора, и переживал, терзался:
…без свобод мы начинаем задыхаться, но и слишком много свобод
для России – не смертельная ли угроза? разве я, разве мы все
способны, научены жить без ограничений?..
…солдат ведь надо держать в ежовых рукавицах, иначе забалуют… и
мы привыкли жить при твердой власти, привыкли к жесткости…
привыкли, что над нами стоит царь, монарх, диктатор, генеральный
секретарь, привыкли жить ради великой идеи, не ради себя, ради
России, кто как это понимает… значит, пришло время поменять и
это? каждый будет жить, как захочет… но тогда не будет никакого
порядка… никогда не будет России!.. разве в армии такое возможно?
нет! а у России получится?.. без строгости и порядка?..
…дай людям возможность выбирать, отними единоначалие – так тут
же пойдет деление на наших и не наших! а еще и междоусобица
начнется! как в гражданскую… и снова брат на брата пойдет?! дай
только волю – все перевернет лавина чувств и эмоций, без меры, без
головы всегда действуем, рубим с плеча, не умеем вовремя
затормозить…
…однако, если мы уже допустили перемены в мыслях, через это
наступит разочарование и соблазн в очередной раз перестроить
жизнь… а надо ли?..
…плохо все… да, плохо… а все ли на самом-то деле так плохо?..
…да какая, по большому счету, разница, самодержавие у нас, или
диктатура пролетариата, или культ личности, или развитой
социализм? главное, чтоб страна оставалась мощной державой, чтоб
уважали ее, за силу и дух, чтоб побаивались враги!..
Долго не выходило случая продолжить тему. Процедуры, обследования, да и настроения у майора Черткова не было, он увлеченно обхаживал сестричек.
Шарагин терпеливо ждал.
– Зачем мы рвемся за пределы собственных границ? – досадовал майор. – На запад, Европу завоевывать? Что у нас миссия какая-то тайная? Что мы все возносимся, зазнаемся? От имперских амбиций – к перманентным революциям. О собственной душе думать давно пора. Хватит разбазаривать русские силы. Все о других печемся, правдоискательством увлекаемся. С головой, с обрыва, в омут, лишь бы за правду пострадать. Ведь никто никогда спасибо не скажет! Навязанная дружба все равно рано или поздно в тупик зайдет. Навечно под нашим присмотром не останутся соседи. Вырываются поочередно. Но слабы еще, чтобы отделиться. Венгрия, Чехословакия, Польша… А сколько земель собрали вокруг себя за прошедшие века! Средняя Азия, Прибалтика, Кавказ! И хватит. А за спиной у нас – целый материк. Сибирь! Нераспаханная, непокоренная, нескончаемая! Ты бывал в Сибири? – Шарагин кивнул. – Совсем забыли о ней. Лежит себе и лежит. Наша же! Не отнять! И воевать не надо. Строить, осваивать.
