Терпения у меня не хватило, к тому же я очень устал, поэтому, решив оставить рысенка в покое, разделся и лег, немного почитал перед сном и выключил свет. Ночью я неоднократно просыпался, выходил на кухню, прислушивался, но поступал так совершенно напрасно: кошки передвигаются бесшумно. Утром первым делом я подошел к сумке, сумка зашипела, рысенок на месте, что же касается блюдечка, то оно блестело, словно отлакированное. Слава Богу, дело пошло на лад!

Первые дни были довольно однообразными, периодически я наполнял блюдечко молоком, время от времени оно осушалось и полировалось; когда происходит этот процесс, удалось установить позднее, так как рысенок отваживался покидать свое жилище только ночью. Очень хотелось запечатлеть этот момент на пленку, но рысенок днем не показывался, хотя голод, по всей вероятности, побуждал его нарушить свои привычки.

А что, если на этом сыграть? Не выставлять молоко на ночь, а налить утром? Следовало бы, конечно, проделать подобный эксперимент, но я пожалел маленького дикаря — ему и без того несладко. И все же некоторые изменения к лучшему наблюдались; купив свежего мясного фарша, я приготовил несколько миниатюрных котлеток и положил их рядом с блюдцем на клеенку. Утром я поспешил к заветному месту и обрадованно присвистнул: все котлетки исчезли, все до одной! Прогресс был налицо.

Итак, проблема питания рысенка разрешилась, не потребовав от меня особых усилий, отпала нужда и в кормилице-кошке, за что я был рысенку весьма благодарен — с многодетной кошкой тоже было бы немало хлопот. На радостях я стал увеличивать габариты котлеток и, чтобы разнообразить меню своего питомца, купил на базаре немного свежей рыбки, покупал у ребятишек, которые всегда сидели рядом с солидными рыбаками и торговали карасиками и плотвичкой, предназначенными специально для кошек.

Рыбе рысенок воздал должное, не оставив от нее и косточек. Аппетит у него был отличный, вскоре он отведал и московской колбаски, а затем получал все то, что оставалось от моих завтраков-ужинов, обедать я предпочитал на работе, в редакции. Аппетит звереныша вдохновлял и обнадеживал, одновременно вызывал законное беспокойство: где рысенок делает свои дела? Необходимо срочно тщательным образом обследовать всю квартиру, выяснить местонахождение рысьего туалета.

Искать пришлось долго. Проследить за рысенком было трудно, хоть он и немного перестал дичиться и частенько покидал свое убежище и днем, быстро пробегал по полу, мелькал вдали, прокрадывался вдоль стены в кухню, где стояло блюдце с молоком, однако стоило мне шевельнуться, как рысенок опрометью мчался к сумке, с ходу нырял в свое гнездышко и надолго затаивался.

Целеустремленные поиски результатов не дали, у рысенка была своя тайна, выдавать ее он не собирался, свои сугубо интимные дела так засекретил, что я сбился с ног, пытаясь эту тайну раскрыть. Но, как известно, все тайное рано или поздно становится явным, обнаружился и туалет рысенка, под него маленький негодник приспособил мой хотя и не новый, но вполне еще приличный и крепкий башмак, в чем я удостоверился. Решив переодеться, сменить обувь, сунул ногу прямо в… ну, в общем, читателю понятно во что. Высказав рысенку все, что я думаю о нем по этому поводу, я, надев предварительно кожаные перчатки, вытащил рысенка за шкирку из его уютного гнездышка.

— Что ж ты наделал, паршивец эдакий!

«Паршивец» свирепо шипел, махал когтистыми лапами, и плохо бы мне пришлось, если бы не перчатки. Хотя скребущие удары когтей толстая кожа перчаток выдерживала, прокусить их острыми как иголки зубами рысенку особого труда не составляло, что он не замедлил и сделать.

— Так ты еще кусаешься, котище бессовестный?!

И вдруг я увидел, что передо мной вовсе не кот, а особь противоположного пола. Это открытие меня удивило, на секунду я ослабил контроль за барахтающимся в воздухе рысенком, а он, воспользовавшись моментом, рванулся, выскользнул из рук, однако, очутившись на свободе, не помчался, как обычно, к своей сумке, а взъерошился, выгнул спину дугой, и столько лютой злобы и холодной ненависти было в маленьких янтарных глазках, что я помянул Афоньку недобрым словом, — что будет, когда эта милая киска подрастет? В тесной московской квартире расправиться с человеком полегче, нежели в сибирской тайге. Примет меня за двуногую мышь — и…

Мог ли я думать, что три недели спустя очаровательный, как игрушка с рождественской елки, зверек будет мирно спать у меня на коленях, свернувшись пушистым клубочком?

К счастью, именно так и было, опасный хищник, истребляющий не только мелких грызунов, зайцев и птиц, но и нападающий на лосят, косуль, оленей, могущий причинить тяжкие увечья встретившемуся с ним в лесу человеку, стал совершенно ручным, мало в чем отличаясь от обычных котят домашней кошки. Значит, не придется больше осторожничать, защищать руки перчатками, быть постоянно в напряжении, ожидая, не вцепится ли симпатичная кошечка тебе в ногу, не расцарапает ли лицо?

С некоторых пор Рыська — так я назвал рысенка — стала полновластной хозяйкой квартиры, днем и ночью не переставала ее изучать, исследовала каждый угол, обнюхивала каждую вещь, некоторые вещи метила, оставляя на них кривые полосы — следы когтей. Я не назвал бы Рыську любопытной, она просто-напросто ежедневно совершала своеобразный обход, словно желая убедиться, на месте данная вещь или нет, последовательно и методично контролировала все, что в той или иной степени вызывало у нее интерес, и в первую очередь это касалось всего нового, что появлялось в квартире, — принесенный из прачечной тючок с выстиранным бельем, купленная накануне настольная лампа с изогнутой лебединой шеей. Каждый новый предмет подвергался тщательному осмотру, прежде всего определялось, съедобная эта вещь или нет. Со съедобной проблем не возникало, тут же, с моей помощью либо без оной, снималась проба; большинство же вещей интереса Рыськи не вызывали, некоторые, напротив, манили ее неизвестно чем, и Рыська по нескольку раз в день подходила к ним, грациозно изгибалась, потягивалась, блаженно жмурилась, описывала вокруг данного предмета круги. Особенно привлекал Рыську, как ни странно, стоявший на антресолях утюг, вокруг которого она вилась многократно. Глядя на Рыську, нежно о чем-то воркующую с утюгом, старательно его обхаживающую, я думал о том, что в один далеко не прекрасный день Рыська свалит утюг кому-нибудь на голову, и утешался мыслью, что, скорее всего, этим счастливчиком буду я сам, ибо сейчас лето, а летом Москва пустеет, все мои друзья и знакомые разъезжаются на дачи и на курорты.

Постепенно как-то незаметно мы привыкли друг к другу, но Рыська, хоть и стала ручной — милой, доброй и ласковой, была тем не менее совершенно неуправляемой и не давала ни малейшего основания думать, что когда-нибудь удастся ее остепенить. Настоящему дрессировщику задача укрощения строптивой была бы, наверное, по плечу, мне же, не владевшему даже азами дрессировки, совладать с Рыськой было не по силам, и о том, как сложатся наши отношения в будущем, даже не хотелось думать.

А пока Рыське была предоставлена полная свобода; жить в сумке она больше не захотела, однако шапку мою, Бог знает во что превратившуюся, Рыська забрала с собой на антресоли, где обосновалась на одной из полок, предварительно сбросив оттуда все лишнее. Все, кроме утюга.

Новое жилье, находившееся под самым потолком, Рыське нравилось, забиралась она туда по дверному косяку, безжалостно обдирая его когтями. Спускаться тем же путем Рыська могла, но делать это не любила и, когда еще немного подросла, стала попросту спрыгивать с антресолей на пол либо на мое плечо и всякий раз здорово пугала меня, заставляя вспоминать таежное приключение Афанасия: о похожих на рыболовные крючья когтях Рыськи я никогда не забывал, так как с их разрушительными способностями сталкивался почти каждодневно и забыть об этом грозном оружии было просто невозможно.