Все удивились, и одну из капсул немедленно испытали на Блонди, собаке Гитлера. По словам Кунца, Штумпфеггер с помощью щипцов выдавил капсулу в собачью пасть, и Блонди тут же не стало.
Финальный удар невольно нанес Гитлеру днем 29 апреля человек, сидевший за печатной машинкой в восьми тысячах миль от бункера, в городе Сан-Франциско. Этим человеком был Пол Скотт Рэнкин, корреспондент агентства Рейтер, освещавший учредительную конференцию Организации Объединенных Наций. В тот день Рэнкин услышал от главы Британской службы информации, Джека Винокура, в свою очередь получившего информацию непосредственно у министра иностранных дел Британии Антони Идена, что Гиммлер предложил капитуляцию западным союзникам. Рэнкин передал эту новость в агентство, и через несколько минут ее передали по радио на весь мир.
Именно эта история впервые заставила Гитлера заподозрить Гиммлера в предательстве. Новости он услышал рано вечером во время совещания с Вейдлингом, Кребсом, Бургдорфом, Геббельсом и заместителем Геббельса Вернером Науманом. По словам Вейдлинга, «Наумана вызвали к телефону, а через пару минут он вернулся и рассказал, что, согласно информации «Радио Стокгольма», рейхсфюрер СС Гиммлер начал переговоры с англо-американским Верховным главнокомандованием. Побледнев, Гитлер вскочил на ноги и уставился на доктора Геббельса, затем тихо забормотал что-то, но никто его не понял. Он выглядел совершенно ошеломленным».
«Я видела Гитлера позже, — вспоминала Гертруд Юнге. — Он был бледным, глаза запали, и он выглядел так, словно все потерял». Так оно и было. «Нам точно придется пролить много слез сегодня вечером», — сказала ей Ева Браун.
Офицера связи Гиммлера в бункере, группенфюрера СС Германа Фегелейна, женатого на сестре Евы Браун, немедленно заподозрили в соучастии. Фегелейн исчез из бункера несколько дней назад, но после поисков его нашли в собственном доме в гражданской одежде, готового покинуть Берлин. Фегелейна вернули в бункер и посадили под арест. Гитлер пришел к выводу, что запланированный отъезд Фегелейна из Берлина связан с отступничеством Гиммлера. Полковник СС Отто Гюнше вспоминал: «Фегелейна предали военному суду и расстреляли в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое апреля. Ева Браун за свояка не заступилась».
Гитлер явно сознавал, что конец близок. На рассвете он продиктовал личное и политическое завещания, передав бразды правления адмиралу Карлу Деницу, как президенту, и Йозефу Геббельсу, как рейхсканцлеру. Он также женился на Еве Браун.
«После церемонии, — вспоминала Гертруд Юнге, — Гитлер и его новобрачная час просидели с Геббельсом, генералами Кребсом и Бургдорфом, доктором Науманом и полковником люфтваффе Николаусом фон Беловом». Гертруд Юнге оставалась с ними всего минут пятнадцать, столько, сколько потребовалось, чтобы поздравить новобрачных. Гитлер, по ее словам, говорил о конце национал-социализма и о том, что возродить его будет нелегко, а затем сказал: «Смерть для меня лишь средство освобождения от тревог и очень тяжелой жизни. Меня обманули мои лучшие друзья, я пережил предательство».
В тот же день Гитлер получил еще более неприятные известия: партизаны поймали и казнили Муссолини и его любовницу; их повесили за ноги. В ту ночь Гитлер попрощался со всеми обитателями бункера, а на следующий день, когда русские танки уже были в полумиле от бункера, он решил, что момент настал. Он пообедал в компании двух секретарш и повара, который готовил ему вегетарианскую пищу.
Официант Эрвин Якубек запомнил, что на последний ленч Гитлера подавал «спагетти с легким соусом». После ленча Гитлер снова прощался. Гертруд Юнге он сказал: «Все зашло слишком далеко, и наступил конец. До свидания». Ева Браун обняла секретаршу со словами: «Передайте мой привет Мюнхену и на память возьмите мою шубу. Мне всегда нравились хорошо одетые люди». Затем Гитлер и Ева Браун удалились в свои комнаты.
Полковник Отто Гюнше встал у двери приемной перед апартаментами Гитлера. «Это было моим самым трудным заданием, — вспоминал он. — Было три тридцать или три сорок. Я пытался справиться со своими чувствами. Я знал, что он должен совершить самоубийство. Другого выхода не было».
Напряжение несколько разрядил приход Магды Геббельс. Она подбежала к Гюнше и потребовала немедленно провести ее к фюреру. Гюнше не смог ее разубедить и постучал в дверь. «Гитлер стоял посреди своего кабинета. Евы в комнате не было, но из ванной комнаты доносился шум воды, поэтому я решил, что она там. Гитлера мое вторжение сильно рассердило. Я спросил, не примет ли он фрау Геббельс. «Я больше не хочу с ней разговаривать», — сказал фюрер, и я вышел. Пять минут спустя я услышал выстрел. Первым вошел Борман. За ним — слуга Линге. Гитлер сидел в кресле. Ева лежала на диване. Она сняла туфли и аккуратно поставила у одного конца дивана. Лицо Гитлера было залито кровью. Я увидел два пистолета. Одним был «вальтер ППК». Он принадлежал Гитлеру. Другой пистолет, поменьше, он всегда носил в кармане. На Еве было синее платье с белым воротничком и белыми манжетами. Ее глаза были широко раскрыты. Чувствовался запах цианида, такой сильный, что мне потом несколько дней казалось, будто моя одежда пропахла цианидом, но, конечно, это работало мое воображение. Борман ничего не сказал, однако я немедленно пошел в конференц-зал, где сидели Геббельс, Бургдорф и другие, а кто именно, я сейчас уже не помню. Я сказал: «Фюрер мертв».
Вскоре оба тела завернули в одеяла и положили в мелкую яму у входа в бункер рядом с брошенной бетономешалкой. На трупы вылили горючее и подожгли. Эрих Кемпка, шофер Гитлера, заметил, что даже после того, как тела предали огню, «Гитлер как бы подавлял нас своим присутствием». Запах горящих тел через воздухозаборники засасывался в помещения бункера. «Нам некуда было деваться от этого запаха, — сказал Кемпка. — Пахло, как подгоревшим беконом».
* * *
К наступлению сумерек новый канцлер Йозеф Геббельс принял свое первое главное решение с момента вступления в должность: он решил начать переговоры о капитуляции города… на собственных условиях. По радио на частоте, которой пользовались советские войска, передали просьбу о встрече. Вскоре русские ответили; они согласились принять эмиссаров и определили место, где немецкие офицеры могли пересечь их позиции.
Незадолго до полуночи генерал-лейтенант Ганс Кребс и начальник штаба Вейдлинга Теодор фон Дуффинг (которого только что произвели в полковники) в сопровождении переводчика и двух солдат вошли на занятую Советами территорию. Встретившие их солдаты попросили предъявить документы и сдать пистолеты. Кребс, прекрасно говоривший по-русски, холодно произнес: «Мужественному противнику позволяют сохранить оружие на время переговоров». Смутившиеся русские разрешили немцам оставить при себе личное оружие. Парламентеров отвезли в автомобиле к дому в Темпельхофе и провели в маленькую столовую. Обстановка еще хранила следы бывших хозяев: длинный стол, несколько стульев, большой гардероб у одной стены, а на другой стене литография Леонардо да Винчи «Тайная вечеря». В комнате также было несколько полевых телефонов.
Кребсу и фон Дуффингу показалось, что весь дом полон старших офицеров. Никто с немцами не поздоровался, и русские не представились. Кребс понятия не имел, что мужчина, сидевший напротив него, знаменитый генерал-полковник Василий Иванович Чуйков, защитник Сталинграда и командующий 8-й гвардейской армией. Он также не знал, что другие русские «офицеры» — это два военных корреспондента, адъютант (и шурин) Чуйкова и два переводчика[64]. Дело в том, что Чуйкова неожиданное предложение захватило врасплох, и он не успел собрать весь свой штаб. Сначала Кребс попросил о личной встрече с «главным советским переговорщиком». Чуйков, вынув из коробки длинную русскую папиросу, разжег ее, указал на собравшихся вокруг офицеров и сказал: «Это мой штаб… мой военный совет».
Кребс продолжал возражать, но в конце концов сдался. «Моя миссия, — произнес он, — состоит в том, чтобы вручить послание чрезвычайной важности и совершенно конфиденциальное. Я хочу, чтобы вы знали: вы первый иностранец, узнавший о том, что 30 апреля Гитлер совершил самоубийство».
