Численность всех трех русских армейских группировок будет насчитывать 15 938 000 человек.

Казалось, что в штурме Берлина Коневу отведена второстепенная роль, но затем, наклонившись над лежавшей на столе картой, Сталин провел разделительную линию между «жуковской» и «коневской» группами армий. Это была любопытная граница. Начиналась она с востока русского фронта и бежала ровнёхонько до городка XVI века Люббен на Шпре примерно в 65 милях юго-восточнее Берлина. Рука Сталина неожиданно остановилась. Если бы он продолжил линию прямо через Германию, отметив таким образом границу, которую Конев не должен пересекать, то уничтожил бы шанс армий 1-го Украинского фронта на участие в штурме Берлина. Конев возликовал: хотя Сталин ничего не сказал, он дал понять, что оставляет командующему фронтом возможность проявить инициативу. Без единого слова войскам Конева было дано добро на штурм Берлина… если у него хватит сил. Коневу казалось, что Сталин прочитал его мысли и практически объявил о начале состязания. На том совещание и закончилось.

Планы маршалов немедленно были включены в официальные директивы. На следующее утро командующие-соперники с приказами в руках отправились на затянутый туманом московский аэродром. Обоим не терпелось побыстрее добраться до своих штабов.

Согласно полученным приказам, они должны были начать наступление на целый месяц раньше той даты, которую Сталин назвал Эйзенхауэру. По причинам секретности письменные директивы не были датированы, но Сталин устно назвал дату Жукову и Коневу. Штурм Берлина начнется в понедельник 16 апреля.

В то время, когда Жуков и Конев лихорадочно готовились швырнуть тринадцать армий — более миллиона солдат — на Берлин, у Адольфа Гитлера случилась одна из его знаменитых вспышек интуиции. Сосредоточение русских армий в Кюстрине, прямо напротив столицы, — всего лишь отвлекающий удар, решил он. Основное советское наступление будет нацелено на Прагу на юге, а не на Берлин. Только один из гитлеровских генералов обладал столь же поразительной интуицией: генерал-полковник Фердинанд Шернер, командующий группой армий «Центр» на южном фланге Хейнрици, также видел насквозь русскую мистификацию. «Мой фюрер, — предупредил Шернер, — это уже было в истории. Вспомните слова Бисмарка: «Кто владеет Прагой, владеет Европой». Гитлер согласился. Жестокий Шернер, фаворит фюрера и самый средненький из немецких генералов, быстро сделал карьеру и получил звание фельдмаршала. В то же время Гитлер издал роковой приказ. В ночь на 5 апреля он приказал отвести на юг четыре из закаленных бронетанковых соединений Хейнрици — ту самую силу, с помощью которой Хейнрици надеялся замедлить русское наступление.

Автомобиль генерал-полковника Хейнрици медленно пробирался по засыпанным обломками улицам Берлина к имперской канцелярии, где должно было состояться торжественное совещание, о котором Гитлер объявил девять дней назад. Сидя на заднем сиденье рядом с начальником оперативного отдела своего штаба полковником Айсманом, Хейнрици пристально смотрел на выжженные, почерневшие улицы. За последние два года он лишь второй раз был в городе и не мог поверить собственным глазам. Ни за что на свете он не узнал бы в этих руинах Берлин.

В нормальных условиях поездка от его штаба до имперской канцелярии заняла бы около полутора часов, но они ехали уже почти три часа. Завалы на дорогах снова и снова заставляли отправляться в сложные объезды. Даже по главным магистралям часто нельзя было проехать. Повсюду безумно наклонившиеся здания грозили рухнуть в любой момент, создавая опасность на всех улицах. Вода лилась потоками или потихоньку журчала из огромных бомбовых воронок; из разорванных газовых магистралей рвались факелы, и по всему городу целые районы были огорожены и отмечены предупреждающими объявлениями: «Achtung! Minen!» — «Осторожно! Мины!» — так помечались места неразорвавшихся авиафугасов. Хейнрици с горечью сказал Айсману: «Так вот куда мы в конце концов пришли — к морю обломков».

Хотя здания по обе стороны Вильгельмштрассе были разрушены, на имперской канцелярии виднелись лишь осколочные шрамы. Даже безупречно одетые часовые-эсэсовцы казались такими же, как всегда. Они молодцевато встали по стойке «смирно», когда Хейнрици и Айсман входили в здание. Несмотря на задержки, генерал прибыл вовремя.

Совещание с Гитлером было назначено на три часа дня, и Хейнрици много думал о нем в прошедшие дни. Он намеревался сказать Гитлеру и его окружению четко и откровенно — насколько это возможно — правду о положении группы армий «Висла».

Хейнрици прекрасно сознавал опасность подобного выступления, но, похоже, вероятные последствия его не тревожили. Айсман, напротив, был сильно встревожен.

Как он сказал впоследствии, «мне казалось, что Хейнрици планирует массированную атаку на Гитлера и его советников, а лишь очень немногим удавалось после этого уцелеть».

В главном холле офицер СС в безупречно белом кителе и черных брюках, заправленных в до блеска начищенные кавалерийские сапоги, поздоровался с Хейнрици и сообщил, что совещание состоится в бункере фюрера. Хейнрици уже слышал об огромном лабиринте подземных сооружений под канцелярией, соседними зданиями и огороженными садами позади них, однако никогда там не бывал. Вслед за проводником он и Айсман спустились в подвал и вышли в сады. Хотя фасад имперской канцелярии не пострадал, территории позади здания был нанесен серьезный ущерб.

Когда-то здесь были прекрасные сады с комплексом фонтанов, сейчас исчезли и фонтаны, и чайный павильон Гитлера, и оранжереи. Открывшаяся перед Хейнрици картина напоминала поле битвы с «огромными воронками, грудами бетона, расколотыми статуями и вырванными с корнем деревьями». В покрытых сажей стенах рейхсканцелярии на месте окон «зияли огромные черные дыры».

При виде этих разрушений Айсману вспомнилась строчка из «Проклятия Зингера», баллады немецкого поэта-романтика XIX века Уланда: «Лишь одна высокая колонна расскажет об ушедшей славе; но и она может вдруг упасть». Хейнрици высказался более прозаично. «Подумать только, — тихо сказал он Айсману, — три года назад Гитлер властвовал над всей Европой от Волги до Атлантики, а сейчас сидит в норе под землей».

Они пересекли сады и подошли к вытянутому бункеру, охраняемому двумя часовыми. Проверив документы, часовые открыли перед офицерами тяжелую стальную дверь.

Хейнрици навсегда запомнил момент, когда дверь с лязгрм закрылась за ними: «Мы попали в невероятный подземный мир». Хейнрици и Айсман спустились по бетонной винтовой лестнице, и два молодых офицера СС ввели их в ярко освещенный вестибюль. Там они вежливо забрали шинели и с такой же вежливостью обыскали посетителей.

Особое внимание эсэсовцев привлек портфель Айсмана: именно в портфеле лежала взрывчатка, чуть не покончившая с Гитлером в июле 1944 года. С тех пор элитные охранники не позволяли никому приближаться к фюреру без предварительного обыска.

Хейнрици, несмотря на извинения эсэсовцев, кипел от негодования. Айсману было «стыдно, что с немецким генералом обращаются подобным образом». После обыска их провели в длинный узкий коридор, разделенный на две секции. Первая была превращена в удобное помещение для отдыха. Лампы в куполообразных плафонах придавали светло-бежевым оштукатуренным стенам желтоватый оттенок. Восточный ковер явно принесли из большей по размеру комнаты канцелярии: его края с обеих сторон были подвернуты.

Хотя помещение было комфортабельным, мебель была разномастной. Самые разные стулья: одни простые, другие обиты дорогими тканями. К одной из стен придвинут узкий дубовый стол. На стенах — несколько больших картин, написанных маслом: пейзажи немецкого архитектора и художника Шинкеля. Справа от входа — открытая дверь в маленький конференц-зал, где должно было состояться совещание. Хейнрици мог только догадываться о размерах и глубине бункера фюрера. Судя по увиденному, бункер был относительно просторным: по обе стороны всего коридора виднелись двери, ведущие в другие помещения. Из-за низких потолков, узких металлических дверей и отсутствия окон создавалось впечатление коридора на маленьком корабле, правда, Хейнрици прикинул, что они находятся по меньшей мере в сорока футах под землей.