* * *

Как быстро менялся Берлин. Недавно бомбардировки и введение карточной системы делали город мрачным, неприветливым, а жителей угрюмыми, серыми тенями… Но стоило выйти солнцу, немного позабылись и поистерлись в памяти удары вражеской авиации и вот уже город жил своей размеренной жизнью — недавние победы в Европе и на Восточном фронте сгладили все печальные известия, «похоронки» в семьях легли рядом с фотографиями погибших солдат в семейные шкатулки и нацистская столица снова погрузилась в особую атмосферу превосходства и уверенности. На улицах пестрели красные флаги со свастикой, из громкоговорителей доносились бравурные марши, а люди в военной форме вызывали всеобщее восхищение.

Выехав за пределы Берлина, машина устремилась на запад по идеально ровному автобану, ровная и величественная дорога — детище новой Германии. По обеим сторонам нее простирались бескрайние поля, где зажиточные немецкие крестьяне уже начинали утренние работы. Солнце медленно садилось за горизонтом, окрашивая небо в темно-бордовые тона. Лебедев был уверен в своей миссии, иначе быть не могло, если он не спасет Маргариту, то он, решил, умрет сам убив при этом Гиммлера. Как? Не важно, но убьет.

Проезжая через Магдебург, они сделали короткую остановку на ночевку в гостинице. Город кипел жизнью — на площадях, как и по всей Германии, маршировали отряды гитлерюгенда, готовясь к очередному параду и прославлению фюрера. Местные жители, с гордостью носившие значки НСДАП, спешили по своим делам, не зная, а скорее всего не желавшие знать, об ужасах концлагерей.

«А есть ли вообще хорошие немцы?», — думал Константин, смотря на них.

Всю ночь он не сомкнул глаз. Попытки уснуть превращались в полубредовое состояние, которое ничего кроме мучений не приносило.

Дальше путь лежал через живописную Тюрингию. Дорога становилась более извилистой, пейзаж — холмистым. Леса здесь подступали ближе к шоссе, создавая впечатление движения через зелёный коридор. В маленьких городках и деревнях, мимо которых проносился автомобиль, жизнь, казалось, застыла во времени: старинные фахверковые дома, островерхие красные крыши, аккуратные палисадники. Здесь он немного успокоился и приготовился к непростой встрече.

Ближе к Падерборну ландшафт начал меняться — появились первые отроги великого Тевтобургского леса. Здесь, среди этих древних холмов, когда-то победоносные римские легионы потерпели сокрушительное поражение от германских племён и после этого сокрушительного поражения Римская империя уже больше не могла властвовать над миром, как прежде. Теперь же по этим местам проносился современный немецкий автомобиль, везущий высокопоставленного чиновника СС на встречу в замок, который рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер превратил в центр эзотерического нацизма.

Чтобы как-то успокоится, Лебедев снова достал дневник Франца Тулле. Много малозначащих записей, но одна привлекла его внимание, так как она относилась к его пребыванию в Москве 1938 года, когда он возвращался из экспедиции, именно через Советский Союз.

'Москва, 17 апреля 1939 года:

Мое возвращение из Тибета оказалось сложнее, чем планировалось — пришлось сделать этот вынужденный крюк через советскую столицу. Снова окружен этим серым, унылым городом. Москва… Даже само название звучит тяжело и неприветливо, как и большинство увиденного мной здесь. Третий день вынужденной остановки на пути в Берлин, и каждый час кажется вечностью.

Утром прошелся по центру города. Всюду эти безвкусные, громоздкие здания с красными флагами и портретами «вождя». Люди на улицах выглядят подавленно — быстро идут, опустив глаза, словно боятся, что малейшая задержка или неосторожный взгляд может вызвать подозрение. Какой контраст с величественной тишиной и чистотой тибетских гор, откуда я только что вернулся! Там была свобода и подлинность, здесь — лишь страх и притворство. Не зря Эрнст говорил о Москве и России с отвращением.

Вечером состоялся прием в здании немецкого посольства. И вот там, среди этого мрачного советского однообразия, я неожиданно увидел проблески исчезающей России, которая, по всей видимости, была когда-то великой. Несколько дам из бывших дворянских семей — не представляю, как они выжили во время красного террора. Вероятно, каким-то чудом или благодаря покровительству иностранных дипломатов.

Одна из них, графиня Ольга Валентиновна (опускаю фамилию, чтобы не навлечь на нее беду), обладает тем естественным аристократизмом, который невозможно выработать — его можно только унаследовать через поколения благородной крови. Её речь, свободно льющаяся на четырех языках, её манера держаться, тонкий ум… Ей, должно быть, около тридцати пяти, но в её глазах — глубина веков русской истории. Сколько ей пришлось пережить! И при этом сохранить такое достоинство!

Другая дама, Елена Дмитриевна, рассказала мне шепотом ужасные истории о том, что сделали большевики с членами её семьи. И всё же в ней нет озлобленности, только какая-то аристократическая печаль. Она играла на рояле Шопена и Чайковского — такая утонченность посреди этого грубого, пролетарского авангарда и большевистского мира новой России!

Эти женщины — последние драгоценные камни в короне, которую варвары разбили и втоптали в грязь. Они обречены. Новый режим не терпит никаких напоминаний о прежнем величии.

Всё остальное в этом городе безнадежно испорчено красной чумой. Еда отвратительна — какие-то серые, безвкусные каши в столовых и неизменная жирная селедка. Улицы грязны, здания обшарпаны. В магазинах — пустые полки. И везде эти красные флаги, лозунги, портреты… Одно слово — пропаганда.

Из окна гостиницы вижу очередь людей, стоящих за чем-то, что нам, немцам, сложно даже представить — возможно, за хлебом или молоком. И эти люди смеют называть это «прогрессом»!

К счастью, завтра наконец отбываю в Берлин. Увожу с собой не только бесценные артефакты и знания, добытые в Тибете, но и глубокое убеждение в правоте нашего дела. То, что я увидел здесь, лишь подтверждает: большевизм — это раковая опухоль на теле Европы, и мы должны остановить её распространение любой ценой.

А камень… О нем не пишу даже в дневнике. Сама его энергия, кажется, усиливается вблизи этого города скорби. Интересно, реагирует ли он на накопленные здесь страдания? Нужно будет обсудить это явление с рейхсфюрером, когда вернусь.

Странные дни в Москве. Снова отъезд в Берлин отложен. Ожидание транзитных документов затянулось. Но сегодня произошла неожиданная встреча. Единственное светлое пятно моего пребывания в Советской России — Пелагея. О ней стоит рассказать отдельно.

В музее древностей, куда я зашел скоротать время, она помогала с переводом каких-то текстов. В её имени слышится что-то от уходящей Руси. Тонкие черты лица выдают благородное происхождение, которое она, очевидно, вынуждена скрывать в этом новом мире. Мы разговорились об экспонатах, признаюсь её знания впечатляют.

Она предложила показать мне настоящую Москву, не ту, что демонстрируют иностранцам. Несколько часов, которые я провел с ней, словно выпали из времени.

В маленьком фотоателье на Арбате она уговорила меня сделать совместный снимок «на память», — сказала она с улыбкой. Фотограф долго возился со старым аппаратом. И я уже подумал не агент ли — это НКВД… Но теперь этот кусочек картона жжет мне карман, и я не знаю, что с ним делать. Уничтожить — суеверие, сохранить — сентиментальность, недостойная черта офицера СС.

Странно осознавать, что завтра она вновь станет для меня всего лишь частью этого чуждого мира, этого обреченного эксперимента большевиков. А сегодня, только сегодня — она была просто девушкой с теплыми руками и глазами, полными тихой печали…

Лебедев убрал дневник в портфель.

«Ни черта я не понимаю этого Франца Тулле!», — подумал он, закрывая глаза и откидываясь на спинку сиденья, — «почему нет этого фото?».

Но размышления прервались, он снова вернулся мыслями к Маргарите.

Наконец, вдали показались башни Вевельсбурга — массивного треугольного замка, возвышающегося над окрестностями подобно каменному исполинскому кораблю. Солнце уже клонилось к закату, бросая длинные ползущие тени на древние стены. У ворот замка застыли часовые в чёрной форме СС. Они отдали честь подъезжающему автомобилю, и тяжёлые ворота медленно открылись, впуская Константина Лебедева в святая святых Черного Ордена.