Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Гусь. Уйди, я тоскую…

Херувим. Цего тоскуеси мала-мала?

Гусь. Не могу видеть ни одного человеческого лица, только ты один симпатичный… Херувим, китайский человек… Печаль меня терзает, и от этого я нахожусь на ковре…

Херувим. Пецаль? Я тозе печальный…

Гусь. Ах, китаец!.. Чего тебе печалиться? У тебя все впереди…

Херувим. Мадама обманула? Бес мадамы сибко нехоросие мала-мала… Ну, сто? Другую мадаму забираеси… Много мадама Москве…

Гусь. Не могу достать другую мадаму!

Херувим. Тибе денги ниэт?

Гусь. Ах, милый китаец! Разве может быть, чтобы я не достал денег? Но вот одного не может придумать моя голова, как деньги превратить в любовь! Смотри! (Выбрасывает из кармана толстые пачки червонцев.) Утром получил пять тысяч! А вечером — удар, от которого я свалился! И вот я лежу на большой дороге, и пусть каждый в побежденного Гуся плюет, как я плюю на червонцы!

Херувим. Плюесь в денги? Смисно! У тибя денги ест, мадама нет… У меня мадама ест, а денги где? Дай погладить червонцы…

Гусь. Гладь…

Херувим. А, цервонцики, цервонцики, милые… (Внезапно ударяет Гуся под лопатку финским ножом. Гусь затихает без звука.) Цервонци… и теплый Санхай!! (Прячет червонцы, срывает с Гуся часы с цепочкой, кольца с пальцев, вытирает нож о пиджак Гуся, поднимает Гуся, сажает в кресло, убавляет свет, говорит шепотом.) Мануска!

Манюшка (выглянула). Чего тебе?

Херувим. Тссс… Сицас Санхай безим… вокзал…

Манюшка. Ты что сделал, черт?

Херувим. Я Гуся зарезала…

Манюшка. А… Дьявол!.. Дьявол…

Херувим. Беги, а то тибя резать буду! Цицас мокрая беда будит!..

Манюшка. Господи! Господи! (Исчезает вместе с Херувимом.)

Аметистов (вошел тихо). Борис Семенович, я на минуточку, только проведать… Ну, как чувствуете себя? Э, как вы переволновались! Вон и ручка холодная… (Всматривается.) Что?! Сукин кот!.. Бандит! Мокрое дело! Этого в программе, граждане, не было! Как же теперь быть-то, а? Засыпался! Крышка! Херувим!! Да… Конечно, ограбил и ходу дал… А я-то идиот!.. Вот тебе и Ницца! Вот тебе и заграница! (Пауза. Машинально.) Вечер был, сверкали звезды… Чего же я сижу? Ходу? (Сбрасывает с себя фрак, галстук, вбегает в спальню Зои, открывает письменный стол, берет оттуда какие-то бумаги и деньги, прячет в карман, вынимает из-под постели старенький чемодан и из него — френч, надевает его, надевает кепку.) Верный мой товарищ чемодан, опять мы с тобой вдвоем. Но куда податься теперь? Объясните мне, товарищи, куда податься? Ах, звезда ты моя, безутешная!.. Ах, судьба моя!.. Прощай, Зоя, прости! Иначе я поступить не мог! Прощай, Зойкина квартира! (Исчезает с чемоданом.)

Пауза. Дверь в спальне Зои тихонько открывается, и входит Первый и Второй неизвестные, а за ними еще двое неизвестных.

Зоя (появилась в гостиной). Борис Семенович, вы один? А где же Аметистов? (Всматривается.) О Боже! О Боже! Мы погибли! О Боже! (Тихонько в двери.) Павел Федорович!

Абольянинов вошел.

Павлик, стряслась беда! Посмотрите! (Указывает на Гуся.)

Абольянинов (вглядевшись). Что такое?!

Зоя. Павлик, беда! Это китаец, это он с Аметистовым! Павлик, бежать! Сию минуту бежать.

Абольянинов. Как — бежать?

Зоя. Павлик, опомнитесь, поймите, в квартире убийство!.. Да что я… Ах, деньги в спальне! Бежать…

Первый неизвестный (выходя). Спокойно, гражданочка. Нельзя бежать.

Зоя. Кто вы такие?!

Второй неизвестный. Спокойно, гражданочка. Мы с мандатами.

Абольянинов. Зоя! Что творится в квартире? Зоя. Ах, понимаю! Павлик, это конец! Будьте мужчиной. Имейте в виду, мы не виноваты.

Второй неизвестный. Кто там танцует?

Зоя. Это мои гости. Запомните, мы не причастны к убийству. Это китаец и Аметистов.

Первый неизвестный. Спокойно, гражданочка. (Идет к дверям, открывает их.) Ваши документы, граждане.

Темно. Свет. Появляется Первый неизвестный — сидит за столиком. Второй неизвестный осматривает комнату, Третий неизвестный стоит у дверей, курит. Из дверей, ведущих в спальню, тихонько появляется Портупея, входит в гостиную, удивлен.

Первый неизвестный. Вам чего, гражданин?

Портупея. Довольно странно. Это я могу спросить, вам чего здесь, в квартире? Я председатель домкома.

Первый неизвестный. А-а-а. Очень приятно.

Портупея. Мне Зою Денисовну.

Второй неизвестный. Сейчас. (Уходит.)

Потом возвращается с Зоей и Абольяниновым. Оба они бледны, молчаливы, Зоя держит за руку Абольянинова. Портупея поражен.

Ну, чего хотел сказать Зое Денисовне?

Портупея (учуял что-то неладное). А вы кто такие, товарищи, будете?

Первый неизвестный. Гуся знал?

Портупея. Как же, они у нас в доме проживают.

Второй неизвестный. Проживали.

Портупея (вздрогнул). Товарищи, я давно замечаю, подозрительная квартира… Завтра хотел сообщить…

Зоя. Мерзавец! Я ему деньги платила! У него и сейчас мои червонцы в кармане!

Портупея попытался проглотить денежную бумажку.

Второй неизвестный (отняв бумажку). Ты что же — дефективный? Червонцы жуешь?

Первый неизвестный. У тебя под носом Гуся режут, а ты червонцами закусываешь!

Портупея (упал на колени). Товарищи! Я человек малосознательный!.. (С пафосом.) Товарищи, принимая во внимание мою темноту и невежество, как наследие царского режима, считать приговор условным!.. Что такое говорю, и сам не понимаю…

Первый неизвестный. Ну ладно, подымайся. (Зое.) Надевайте пальто, мадам, пора ехать.

Портупея громко рыдает.

Не рыдай. Вместе поедем.

Зоя. Имейте в виду (указывает на Абольянинова), что мой муж болен! Уж вы не обижайте его…

Первый неизвестный. Его в больницу поместят…

Зоя. Прощай, прощай, моя квартира!

Абольянинов. У меня мутится рассудок… Смокинги… кровь… (Второму неизвестному.) Простите, пожалуйста, я хотел вас спросить, отчего вы в смокингах?

Второй неизвестный. А мы в качестве гостей к вам собирались.

Абольянинов. Простите, пожалуйста, к смокингу ни в каком случае нельзя надевать желтые ботинки.

Второй неизвестный (Первому неизвестному). Говорил я тебе.

Занавес

Бег[88]

Восемь снов

Пьеса в четырех действиях

Бессмертье — тихий, светлый бред;

Наш путь — к нему стремленье.

Покойся, кто свой кончил бeг!..

Жуковский

Действующие лица

Серафима Владимировна Корзухина — молодая петербургская дама.

вернуться

88

Впервые опубликована в книге: Михаил Булгаков. Пьесы. М., 1962; затем — в книге: Михаил Булгаков. Драмы и комедии. М., 1965; в книге: Михаил Булгаков. Белая гвардия. Современник. 1990.

Публикуется по этому изданию, текст которого сверен по машинописной копии, хранящейся в ОР РГБ, ф. 562.

Это широко известная редакция знаменитой пьесы — редакция 1937 года, окончательный вариант уступок, на которые мог пойти Булгаков в своем устремлении все-таки увидеть свою пьесу на сценах театров. В главном, принципиальном — Булгаков не уступил, но кое-что «почистил»…

Работа над второй редакцией началась вроде бы случайно. Вот как это произошло, записывает в «Дневнике» Е. С. Булгакова: «27 сентября 1937 года. Удивительный звонок Смирнова: нужен экземпляр „Бега“. Для кого, кто спрашивает? — Говорит, что по телефону сказать не может. Решили переписывать „Бег“. Днем М. А. ходил на репетицию „Травиаты“. Обедал у нас Дмитриев. После обеда, как всегда, легли отдохнуть, после чего М. А. стал диктовать „Бег“…

28 сентября.

М. А. диктует „Бег“, сильно сокращает. Звонил Олеша, спрашивал у М. А. совета по поводу своих болезненных ощущений. Он расстроен нервно, к тому же у него несчастье. Не он говорил, а знаю из газеты и рассказов его пасынок выбросился из окна, разбился насмерть. Вечером, на короткое время, перед поездом, — Дмитриев с женой.

Потом „Бег“ до ночи.

29 сентября.

„Бег“ с утра.

30 сентября.

„Целый день „Бег““.

1 октября. Кончили „Бег“. Позвонила Виленкину. Старалась расспросить. Но он говорит, что звонила некая Омедор, кажется, из Комитета искусств. Дело, кончено, не в Омедор, это-то ясно. Но в ком?

2 октября. Приходили от Виленкина из МХАТа за экземпляром. Выдала.

Позвонила Смирнову, что есть экземпляр. Пыталась узнать, с кем он говорил. Безрезультатно.

3 октября. Днем приехал Смирнов за „Бегом“. Вошел, не снимая пальто, явно боясь расспросов. Расспрашивать не стали. Он успокоился, сняв пальто, и тут пошел разговор. В разговоре М. А. сказал:

― Я работаю на холостом ходу… Я похож на завод, который делает зажигалки…

Смирнов попросил, чтобы ему показали рецензии Горького на „Бег“, а также Пикеля (который зарезал пьесу). Я показала ему — они вклеены в толстую тетрадь вырезок о М. А. Он оживился и попросил перепечатать отзывы Горького и рецензию Пикеля. И увез вместе с экземпляром. Загадка.

4 октября.…Оленька — с какими-то пустяками по телефону. М. А. говорит:

― Это означает, что „Бег“ умер.

9 октября. Обедал Дмитриев. Говорил, что нужно написать новую картину в „Беге“ — тогда пойдет пьеса. Вздор какой!»

Такова творческая история второй редакции «Бега», редакции 1937 года; а потом начались аресты, так и не удалось выяснить, кто же заказывал экземпляр пьесы, в результате чего и возникла эта редакция «Бега».

За время работы над «Бегом» автор несколько раз возвращался к финальным сценам, в 1933–1937 гг., то Хлудов вместе с Голубковым и Серафимой возвращался в Россию, то Хлудов кончал жизнь самоубийством, а Голубков и Серафима отправлялась в Европу, были и другие варианты, с которыми читатели познакомятся в этом томе.

В связи с публикациями разных редакций «Бега» возникает вопрос: какой же финал более всего соответствует авторской воле. Легче всего было бы ответить: авторской воле больше всего соответствует первая редакция «Бега» в пяти действиях, опубликованная в основном корпусе этого тома. Да и Елена Сергеевна Булгакова, и Любовь Евгеньевна Белозерская-Булгакова, два близких автору человека, стояли за возвращение Хлудова, Серафимы и Голубкова в Россию, как и было в творческом замысле.

Самоубийство Хлудова и различные варианты финала для Голубкова и Серафимы возникли под давлением обстоятельств сложнейшей обстановки 30-х годов

Лавина репрессий покатилась по всей стране. Ничто не могло остановить ее. Жизнь диктовала свои условия существования в этом мире. Заинтересованные в постановке «Бега» начали искать возможности ее возобновления: ведь одно время даже приступали к репетициям. А. М. Горький, бывая во МХАТе, не раз вспоминал «Бег», советовал автору переделать последние картины, сделать Голубкова и Серафиму более четкими, дабы прояснить направление авторского замысла.

И. Я. Судаков, приступивший к репетициям «Бега», вел переговоры с А. С. Енукидзе, О. С. Литовским и другими ответственными чиновниками о возобновлении пьесы, постановке спектакля по пьесе. Основное требование доработки сводилось к тому, чтобы автор показал, что белое движение погибло как следствие порочности самой белой идеи, а поэтому необходимо было пересмотреть образ Хлудова как носителя этой идеи, то есть выполнить требования И. В. Сталина, которые он изложил в ответе на донос В. Н. Билль-Белоцерковского. (См. Сочинения. Т. II. М., 1955. С. 327.)

29 апреля 1933 года Булгаков вынужден был заключить новый договор на переделку пьесы. По договору он получил 6000 рублей, но при этом должен был: «а) переработать последнюю картину по линии Хлудова, причем линия Хлудова должна привести его к самоубийству как человека, осознавшего беспочвенность своей идеи; б) переработать последнюю картину по линии Голубкова и Серафимы так, чтобы оба эти персонажа остались за границей; в) переработать в 4-й картине сцену между главнокомандующим и Хлудовым так, чтобы наилучше разъяснить болезнь Хлудова, связанную с осознанием порочности той идеи, которой он отдался, и проистекающую отсюда ненависть его к главнокомандующему, который своей идеей подменял хлудовскую идею». Тут же рукой М. А. Булгакова разъяснено: «Своей узкой идеей подменял широкую Хлудова». И это уточнение довольно символично; и соглашаясь на доработку, Булгаков не давал в обиду своего любимого героя, руководствовавшегося в своей борьбе «широкой» идеей, то есть верность присяге, воинской чести, защите Отечества и любовь к России…

(Цитирую по книге: Михаил Булгаков. Пьесы 20-х годов, с. 558.)

Летом 1933 года Булгаков сделал так, как было сказано в договоре: Хлудов кончает жизнь самоубийством, а Голубков и Серафима остались за границей.

В письме брату Николаю М. А. Булгаков писал 14 сентября 1933 года: «В „Беге“ мне было предложено сделать изменения. Так как изменения эти вполне совпадают с первым моим черновым вариантом и ни на йоту не нарушают писательской совести, я их сделал». (Письма, с. 270.)

Казалось бы, это свидетельствует в пользу того, чтобы давать «Бег» в четырех действиях с финалом 1933 — 37 гг., но нельзя забывать и о том, что этот финал возник под давлением трагических обстоятельств 30-х годов. К тому же совершенно уверен также и в том, что переписка с братом перлюстрировалась, так как сам М. А. Булгаков был давно под «колпаком», за ним велось повседневное наблюдение. Так что этот вопрос нуждается в дополнительном изучении.

Другие варианты «Бега» публикуются по книге: Михаил Булгаков. Пьесы 20-х годов. Л., 1989 г.

97
{"b":"941301","o":1}