В самом общем виде стандартное повествование включает в себя три центральных действующих лица: корону, Римско-католическую церковь и парламент. У каждого из них есть моменты, когда они представляют и действуют в соответствии с чаяниями английского народа. Например, влияние римско-католической церкви ощущается уже в самом начале английской истории, когда в 597 г. в Кент прибыл святой Августин и обратил в христианство одного из многочисленных саксонских королей того времени — Этельберта. В течение следующего столетия к Церкви присоединились и другие саксонские королевства. Их обращение, по словам Стаббса, «не только открыло Европе и христианству существование новой нации, но и, можно сказать, заставило эту новую нацию осознать свое единство, чего не смогла сделать общность языка и обычаев под влиянием язычества». В действительности, утверждает Стаббс, папа Григорий, отправляя святого Августина с миссией в Кент, уже представлял себе «всю совокупность племен» как в начале своего существования Римско-католическая церковь признала существование английского народа и способствовала его самоосознанию в качестве такового. Церковь также принесла цивилизацию в Англию, как в плане чувств, так и в смысле церковных провинций, одна из которых находилась в Йорке, а другая в Лондоне. Таким образом, Римско-католическая церковь очень рано признала существование английского народа и способствовала его самоосознанию в качестве такового. Церковь также принесла в Англию цивилизацию, как в виде нравственного чувства, так и в виде материальной формы грамотности.

После обращения католические священники и прелаты играли очень важную роль в государственных делах и отправлении правосудия, настолько важную, что «церковные правители должны были усвоить от духовенства само понятие национального государства». По совершенно иным причинам соперничающие саксонские короли также желали унификации, если только именно их королевство объединяло нацию. В результате интересы и политика церкви и наиболее могущественных саксонских королей обычно совпадали и взаимно сотрудничали вплоть до XI в. После нормандского завоевания «церкви, — по словам Стаббса, — были школами и питомниками патриотов; хранилищами старой традиционной славы и убежищем преследуемых… Они готовили английский народ к тому времени, когда короли должны будут заручиться его поддержкой и купить его приверженность восстановлением свобод, которые в противном случае были бы забыты». Что еще более важно, Римско-католическая церковь воспитывала «растущую нацию для ее далекой судьбы как учителя и глашатая свободы для всего мира». Однако сотрудничество Церкви и государства становилось все более тесным.

Это было очень сложно, так как монархия стала рассматривать папское влияние по меньшей мере как раздражающее, а иногда и как опасное. Например, сложная сага о Великой хартии вольностей продемонстрировала как независимые интересы папства в английских делах, так и растущий национальный характер английской ветви власти.

Римско-католическая иерархия. По словам Брие, отлучение короля Иоанна от церкви папой Иннокентием открыло путь для вторжения на остров французского короля. Подчинение Иоанна папе вернуло корону Церкви, и французское вторжение было отменено. Однако затем английские бароны восстали против короля Иоанна, когда его злоупотребления властью стали невыносимыми. Вынужденный выбирать между королем и баронами, папа Иннокентий поддержал «низкого и дегенеративного» короля Иоанна, поскольку, по мнению Хьюма, опасался, что «доблестные и высокодуховные бароны», если одержат верх, «будут отстаивать честь, свободу и независимость нации с той же пылкостью, с какой они сейчас защищают свои собственные» свободы. А такое отстаивание не отвечало интересам папства.

Однако архиепископ Кентерберийский Стивен Лэнгтон встал на сторону баронов, сначала созвав собрание, на котором призвал их требовать от короля соблюдения своих прав, затем выступив посредником между баронами и королем в переговорах об условиях и, наконец, воплотив эти условия в текст Великой хартии вольностей. Таким образом, ярко проявились различные геополитические интересы папства и национальные чувства архиепископа.

Эдмунд Берк охарактеризовал архиепископа Лэнгтона как «отличающегося ученостью, безупречной нравственностью и свободного от всех канонических препятствий». Когда архиепископ приносил присягу королю Иоанну, снимавшую с него отлучение от церкви, Лангтон проявил эти достоинства, выйдя за рамки церковно-священнических элементов присяги и заставив короля «поклясться изменить свое гражданское правительство, не взимать никаких налогов без согласия Великого совета и не наказывать никого, кроме как по приговору своего суда». В этих условиях мы можем увидеть Великую хартию в миниатюре». Предвосхитив таким образом Magna Carta, Лангтон затем «поставил себя во главе покровителей гражданской свободы» в последующей борьбе с папой и королем. После того как папа Иннокентий отлучил баронов от церкви, Лангтон отказался опубликовать приговор, тем самым аннулировав его действие. Хьюм описывал баронов как людей, «охваченных национальной страстью к законам и свободе», настолько, что «даже сила суеверия» уже не могла их контролировать. С более прагматичной точки зрения бароны также предполагали, что «громовые раскаты Рима, не подкрепленные усилиями английских церковников», ни к чему не приведут. Даже после того, как папа отлучил баронов от церкви, английское «дворянство и народ, и даже духовенство, продолжали защищать свои свободы».

В годы, последовавшие за принятием Великой хартии вольностей, римско-католическая церковь стала более иерархически дисциплинированной, а английское духовенство, как следствие, все больше «не могло быть патриотом из-за своей преданности Папой Римским». В XIV веке король Эдуард III частично восстановил национальную автономию английского духовенства, настояв на праве короны предлагать назначение епископов. По мнению Ранни, это было важно, поскольку папы «почти всегда назначали иностранцев», и в результате «Англиканская церковь все больше и больше теряла свой национальный характер». Еще хуже то, что эти иностранные епископы, «заседая в палате лордов и управляя страной, были склонны служить делу врагов страны». Аналогичное ослабление папской власти произошло, когда преемник Эдуарда, Ричард II, ограничил церковную юрисдикцию в отношении духовенства во всех случаях, когда речь шла о правах короны.

Когда последующие папы пытались обойти эти постановления, английская «нация» стала «более недовольной Папой и подчиняющимся ему духовенством, чем когда-либо». После того как в 1517 г. Мартин Лютер отрекся от власти католической церкви, английское недовольство начало сливаться с тем, что стало Реформацией, а большая часть Северной Европы восстановила отношения с папством. Все это послужило основой для прихода к власти Генриха VIII, который сумел совместить свое стремление добиться развода с первой женой, Екатериной Арагонской, с отменой в 1534 г. Римско-католической церкви. Вместо нее была создана Англиканская церковь, главой которой стал король, и теперь страна была независима от Рима. При этом «король и нация… работали вместе; то, что делал король, шло на благо нации».

В соответствии со стандартным историческим повествованием, некоторые из этих событий характеризуются как продукты намерений, и, таким образом, правители и подданные рассматриваются как провидцы, предвидевшие последствия того, что они создавали. Другие представляются как случайные результаты случайностей или мелких корыстных интересов. Так, например, разрыв с Римом в период правления Генриха VIII содержал в себе понемногу и того, и другого. С одной стороны, необходимость иметь наследника мужского пола была крайне важна для короны, а приход Реформации стал мощным катализатором освобождения Англии от папского влияния. Однако, порвав с Римско-католической церковью, Генрих также «обеспечил возникновение английской протестантской церкви, от которой он сам бы в ужасе отшатнулся». Генрих также нашел парламент очень сговорчивым, когда просил поддержки в борьбе с Папой. В результате парламент стал «прежде всего законодательным собранием».