Крид устало вздохнул. Он не хотел обманывать визиря, но и рассказывать ему о своей резне на утесе тоже не желал. Это была та часть его жизни, которую он хотел забыть.

— Успешной, — пробормотал он, кивая головой, словно болванчик. — Очень успешной.

Халиль-паша наблюдал за ним с интересом. Он заметил усталость в глазах Крида, чувство пустоты, которое поглощало его всю до кончиков пальцев. Он понимал, что Крид скрывает что-то. Но он не торопился. Он был мастером ожидания, мастером интриг. Он знал, что правда сама раскроется.

Он заговорил о политике, о войнах, о союзах и предательствах, его слова плелись в сложную сеть интриг, где каждая фраза имела скрытый смысл. Он рассказывал о движениях войск, о соперничестве между разными племенами, о тайных сговорах и подковерных играх.

Крид не слушал. Он кивал головой, повторяя фразу «да, господин визирь», иногда добавляя «угу» или «конечно». Он был в своём мире, в мире своих воспоминаний, мире смерти и уничтожения. Он видел лица убитых детей богов, видел их пустые глаза, чувствовал тяжесть своих проклятий, что разрывали их плоть и души.

Халиль-паша замолчал, наблюдая за Кридом. Он понял, что Крид не в состоянии воспринимать информацию. Он был сломан, измучен, устал от всего. Он больше не был тем эффективным инструментом, которым был раньше.

— Крид, — сказал Халиль-паша тихим голосом. — Вам нужен отдых. Вам нужно забыть о всех этих делах.

Крид молчал. Он не знал, как забыть. Он знал, что он не сможет забыть никогда. Он носил это в себе, как тяжелый камень, который тонул его душу.

Халиль-паша указал на дверь. — Идите, отдыхайте. Когда будет нужна ваша помощь, я вас позову.

Крид покинул зал, оставляя за собой только глухое эхо своих шагов. Он шёпотом просил у стен Стамбула забвение, но эти старые камни только молчали, храня в себе тайны стольких ушедших поколений, среди которых теперь был и он — сломленный воин, оставшийся один на опустошённом поле своей личной войны. Его путь продолжался, но цель стала снова неясной, а в сердце осталась только пустота. Пыль Стамбула оседала на его плечах, напоминая о том, сколько ещё пыли ему предстоит проглотить до конца его долгой, тяжелой жизни.

Стамбул за окном тонул в ночной тьме. Только бледные лучи месяца пробивались сквозь решётчатые окна покои Крида, рисуя причудливые узоры на стене. Крид сидел за столом, окруженный горками документов, его голова опущена, плечи опущены. Усталость сдавливала его грудь, как железные обручи. Не только физическая усталость, но и душевная, та, что проникала в костный мозг, отравляя каждую клеточку его бытия. Война в его душе была гораздо страшнее любой войны на полях сражений.

Тихий скрип двери вырвал его из задумчивости. В покои вошёл Доган ага, глава янычар, фигура могучая и угрожающая, словно статуя, высеченная из тёмного мрамора. Его лицо было строгим, непроницаемым, его глаза, сверкающие в полумраке, будто пронзали Крида насквозь. За ним следовали два янычара, их руки были положены на сабли, готовность к бою чувствовалась в каждом их движении.

Виктор не поднял головы. Он знал, кто пришёл. И он знал, зачем.

— Крид, — голос Догана аги был грубым, резким, как стальной клинок. — Халиль-паша много обещал тебе. Не так ли?

Не хотя и крайне медленно поднял голову. Его голубые глаза, обычно сверкающие холодным блеском, были тусклыми, уставшими.

— Обещал? — прошептал он, словно сам себе. — Что же он обещал?

Доган ага наклонился ближе, его тело отбрасывало длинную тень на стену. Его дыхание было тяжелым, а его глаза горят нетерпением. Это был не вопрос, а ультиматум.

— Мы знаем, что ты уничтожил детей богов, — сказал Доган ага, его голос проник в глубину покои, словно призрак. — Это была грязная работа. Но Халиль-паша обещал тебе что-то за это. Что именно?

Крид замолчал. Он не хотел говорить. Он не хотел рассказывать никому о своих делах, о своих тайнах. Он предпочитал хранить их в себе, заперев на самый надёжный замок.

— Я не обязан отчитываться перед тобой, — пробормотал он, его голос был едва слышен.

Доган ага фыркнул. — Не обязан? Ты находишься на территории Султана. И ты должен ответить на мой вопрос. Что тебе обещал Халиль-паша? Золото? Земли? Власть?

Крид молчал, его внутренняя война продолжалась, лишь усиливаясь в напряженной тишине. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на своих чувствах, на своих внутренних демонах. Халиль-паша действительно много обещал. Но эти обещания были так же скользки и изменчивы, как сам Стамбул в туманную ночь.

— Он обещал… — начал Крид, его голос срывался, словно он пытался сдержать слёзы, — он обещал… мир.

Доган ага наморщил брови.

— Мир? Что за чушь? Ты говоришь о мире после убийства детей богов? Это не мир, это ещё большая война.

Крид открыл глаза. Его взгляд был пронзительным, полным горечи и отчаяния.

— Да, — сказал он. — Он обещал мне мир. Мир в душе. Он сказал, что я найду покой после того, как покончу с ними. Но… он обманул.

Доган ага замолчал. Он не ожидал такого ответа. Он представлял себе другие обещания: богатство, власть, земли. Но не это. Не этот призрачный, неуловимый мир.

Он понял, что Крид был сломлен. Он был порабощён своей тьмой, своим проклятьем. И никакие богатства или земли не могли ему помочь. Он был заложником своей совести.

— Уходим, — сказал Доган-ага холодным голосом. — Не заставляй меня убивать тебя… богоубийца, да простит тебя Аллах. В тебе больше нет никакой ценности.

Янычары отошли, их сабли шелестели о парчу их мундиров. Доган ага остановился у двери, оглядываясь на Крида, чьё лицо оставалось бледным, выражало лишь бесконечную усталость и отчаяние. Затем он ушёл, оставив Крида наедине с темными тенями Стамбула и ещё более темными тенями в своей собственной душе. Ночь продолжалась, неся в себе не только тьму Стамбула, но и глубокую, бездну отчаяния в душе Крида, бездну, из которой он уже никогда может не выбраться. Только бесконечное эхо проклятий продолжало жить в тишине его покоев.

Дворец Топкапы сиял под солнцем, его белые стены отражали яркий свет, но в сердце Крида по-прежнему царствовала тьма. Он шёл по длинным коридорам, каждый шаг отдаваясь глухим эхом в его душе. Встреча с Мехмедом, была неизбежна. Мехмед был не просто правителем, он был другом, тем немногими, кому Крид доверял. Или, по крайней мере, доверял когда-то. Сейчас же ему было равнодушно ко всему.

Залы были нарядны, украшены драгоценностями и шелками, но все это казалось Криду бутафорией, декорациями для театра мира, в котором он не участвовал. Его лицо было бледным, уставшим, и взгляд его был пустым, лишенным жизненной искры. В глазах была только глубокая усталость, усталость от жизни, усталость от войны в своей душе.

В большом зале его ждал Мехмед. Он встал навстречу Криду, его рука была протянута в приветствии, полном тепла и дружелюбия.

— Крид, мой друг, — проговорил Мехмед мягким, но твердым голосом. — Я вижу, что ты измучен. Что произошло?

Крид молчал. Он не хотел рассказывать ему о своих убийствах, о своих проклятиях. Это была та часть его жизни, которую он хотел забыть.

— Ничего, господин султан, — пробормотал он, сводя глаза. — Просто усталость.

Мехмед внимательно посмотрел на него. Он видел больше, чем просто усталость в его глазах. Он видел пустоту, отчаяние, и ужасающую тьму, которая поглощала его друга.

— Крид, — сказал Мехмед, кладя ему руку на плечо. — Ты можешь довериться мне. Я твой друг. Расскажи мне, что происходит.

Крид молчал ещё несколько мгновений, а затем рассказал ему все. Он рассказал о Кратосе, о детях богов, о своих проклятиях. Он рассказал о пустоте, которая осталась в его душе после уничтожения всех своих врагов.

Мехмед слушал внимательно, не перебивая. Когда Крид закончил, султан промолчал несколько длинных мгновений, раздумывая. Затем он встал и повел Крида через дворец, проходя мимо множества придворных, которые шёпотом переговаривались между собой. Они прошли через множество комнат, богато украшенных драгоценностями и редкими предметами искусства, что никак не привлекло внимания уже равнодушного Крида. В конце коридора находилась дверь, незаметная и простая, но за ней скрывалась сокровищница султана.