– Уж это как день ясен! – мрачно подтвердил Ингвар.

– Мы в этом готовы поддержать тебя. А взамен просим тебя признать за воеводой Грозничаром права черниговского князя. Пусть он от себя утвердит мир с Романом, и мы вновь с греками торговать станем.

«Нет! – по первому побуждению хотел отрезать Ингвар. – Дед Грозняты из рук Олега меч получал, и князь из него – как из пса».

Но сумел заставить себя смолчать. «Не спеши, – откуда-то издалека посоветовал ему спокойный голос Мистины. – Наорать всегда успеешь».

Помня свежий опыт поражения и бессилия, Ингвар молчал и поспешно прикидывал, на что может опереться в своих возражениях.

– И земля черниговская признает Грозничара, Чернигина сына, князем над собой? – спросил он.

– Земля наша признает! – Ольмар указал на бояр, и те закивали.

– А кто пойдет супротив, на того мы и рать соберем, – пообещал Грозничар.

При Ингваре имелось около шести сотен человек. Даже если Чернигов соберет меньше, даже если здесь он сумеет выбить дурь из Грозняты и вновь подчинить Чернигов, потери могут оказаться немалые, и это не позволит ему продолжать поход по дань. А прослышав об этой рати, Хельги Красный выйдет из Витичева и попытается занять Киев. И пока Мистина со своими четырьмя сотнями будет сражаться с тысячей Хельги, проснутся древляне… Они, конечно, стараниями Свенельда обещали поддержать Ингвара, но на чьей стороне они выступят на самом деле, Ингвар не поручился бы… С них станется просто обождать, кто одолеет, и тогда уж обрушиться на израненного победителя.

Ингвар не думал об опасности для собственной жизни – это уж как нить пойдет, как суденицы решат. Но держава, с таким трудом сбереженная, трещала и рушилась перед его мысленным взором.

И тогда Ингвар сделал то, чего никогда еще не делал раньше.

– Ведаешь ты, Грознята, – начал он, будто сам удивляясь тому, что собирался сказать, – в Киеве не я один сижу. Жена моя Эльга, сын мой Святослав – мои соправители. При тебе они были перед дубом на Святой горе в это звание возведены. Помнишь?

– Еще бы не помнить! – оживленно подхватил Грозничар. – Потому и говорю: у кого в дому дева из рода Вещего, тому и звание княжеское полагается!

– Ну а раз помнишь, то сам поймешь – я в одиночку твоего дела решить не могу. Три князя у руси, и все три должны свое слово сказать. Без совета княгини я тебе ответа не дам. А если и дам, то слово мое не силу будет иметь, а половину силы. Согласен?

– Истинно… – поразмыслив, кивнул Грозничар.

Он хорошо помнил, как Эльгу объявили соправительницей мужа – перед тем как он получил в жены Володею, и то событие значительно повысило ценность младшей Эльгиной сестры как невесты. А зная, что его право – в происхождении жены, Грозничар никак не мог отрицать права ее старшей сестры.

– Посылай людей в Киев, – уверенно и даже с несвойственным ему злорадством продолжал Ингвар. – А то и сам поезжай после Коляды. Говори с княгиней. Она соберет мужей киевских, потолкует с ними. Если они признают за тобой княжеские права – с того года ты мне данью не обязан, но будем с тобой совещание творить, чтобы быть заедино, как родичи.

– А на сей год как?

– А на сей год – дань по старому уговору, если не хочешь войны! – твердо ответил Ингвар, и взгляд его серых глаз убеждал: на этом он стоит и с места не сойдет.

На том и порешили. Слова Ингвара можно было счесть за согласие, и для окончательного успеха Грозничару оставалось убедить лишь княгиню – женщину и к тому же сестру своей жены. А посчитать женщину за равного противника он был неспособен.

– И дань свою заодно сам свезешь, – почти дружелюбно говорил ему Ингвар на прощание, через несколько дней собираясь вернуться с Десны к Днепру и двигаться дальше вверх по реке. – А что ты там говорил про удачу… Я докажу тебе – удача у меня есть! Или да буду я расколот, как сталью золото колют!

И, выдернув меч из красных кожаных ножен, прямо на зимнем холоде поцеловал клинок.

Обо всех этих событиях Мистине бегло рассказал Кашенец, но Мистина быстро ухватил суть и теперь, первым утром после солоноворота, передал ее Эльге. Она выслушала, ошеломленная. Сейчас ее ничуть не радовало то, что права на власть над русью заключены в ее крови – ведь это наделяло теми же правами ее младших сестер и вместо укрепления Олеговой державы вело к ее разделению на несколько княжеских домов.

– Так что жди радостной встречи – как Коляда пройдет, к тебе зять пожалует, – закончил Мистина. – А то и с сестрой вместе.

– Йотун ешь… – пробормотала Эльга. – Грознята – князь? Не много ли он хочет? Не широко ли рот разевает? Ему уступим – захотят же и другие…

– Кто – другие?

– Все эти великие бояре захотят стать светлыми князьями, и что у нас за держава будет, где двадцать пять князей! У греков вон один царь, и по-моему, это у них очень умно устроено!

– Погоди. Какие – другие? – спокойно повторил Мистина. – У Вещего было не двадцать пять племянниц. У тебя же всего три сестры. Старшая замужем за Видятой с Шелони, он и так князь. Младшая – за Тороддом, у него наследственное звание конунга. Кроме Грозняты, никто больше не владеет племянницей Вещего. А только это и дает права на что-то притязать.

Эльга помолчала, глядя на него. Мистина лежал в княжеской постели с такой уверенной непринужденностью, будто здесь никогда не было других хозяев; распущенные длинные волосы падали на округлые мышцы плеч и впадины над ключицей, и при виде них у Эльги всякий раз от восторга перехватывало дыхание. На груди его висел тот самый костяной ящер, вернувшийся на законное место. И больше на нем ничего не было, отчего сам Мистина казался скорее земным воплощением своего покровителя – владыки северных рек, чем простым смертным.

«В тот самый день, когда я родился, тронулся лед на Волхове, – опять вспомнила Эльга его давние слова. – Это означало, что Ящер проснулся. Королева Сванхейд сказала тогда, что Ящер и медведь будут моими покровителями».

С тех пор она знала, откуда в нем это – сила медведя, ловкость ящера и упорство текучей воды. И люди, вздумавшие тягаться с Ингваром за власть, на самом деле получали куда более сильного противника, чем им казалось.

– Ты себя забыл, – слегка усмехнулась Эльга.

И, произнеся это, сама испугалась. При силе и влиянии Мистины, женатого на Уте – тоже племяннице Вещего, его притязания были ограничены лишь его собственным честолюбием.

– Я себя не забыл. – Мистина мягко взял ее за локти и потянул к своей груди. – Но я уже владею тем, что дороже всех званий на свете…

Ожидания не обманули: к концу месяца просинца в Киев явился Грозничар с женой, боярами и ежегодной данью.

– Последних бобров тебе привез! – весело говорил он Эльге. Дань из лодий челядь под присмотром ключников перетаскивала в клети у причалов, но для наглядности Грозничар принес в Олегову гридницу два сорочка бобровых шкурок, нанизанных на кольца из ивовых прутьев. – Гляди сама, хороши ли. У нас без обману!

– Что же последние? – смеялась Эльга. – Или ловища ваши истощились? Или ловушки прохудились?

– Условились мы с мужем твоим, что с будущего года я и земля черниговская более Киеву дани не дает!

– Так уж и условились? – Эльга прищурилась, улыбаясь, будто удалой зять лишь шутил, и показала на стоявшего возле возвышения Кашенца. – А вот гридь мне слова князя передал: здесь, в Киеве, мы совещение будем творить с тобой и мужами киевскими. На чем договоримся – я пока не ведаю.

– Ну так зови мужей твоих киевских – и сотворим совещание! – Грозничар тоже был весел.

Добившись, как ему казалось, согласия Ингвара, в Киеве у княгини он не предвидел затруднений.

У Володеи тоже было чем похвалиться – у нее имелся годовалый сын Чернонег, Нежатка, и она привезла показать его сестре. Не просто так, а тоже с умыслом.

– Видишь: нами род Олегов в Чернигове прочно утвердился! – сияя от радости, говорила она Эльге в первый же день приезда, когда после бани Эльга увела сестру к себе в избу.