Жуткая боль! Шок. Все системы работают не так! Меня вертят, со мной что-то делают, наказывают. Бьют, обливают водой. Зачем? Мне плохо. Мне плохо в квадрате, так как все эти болезненные манипуляции приходится терпеть в двух телах. Но я всё-таки сохраняю сознание и понимание ситуации. Боль есть, но паники и потери памяти нет. Терпимо. Это не в паучьей кислоте искупаться. Получилось! Но как же, паучье дерьмо, больно!

Я ору! И я слышу свой крик. Мерзкий звук. Никак не напоминает тот мелодичный хруст и щёлканье, что я привык издавать. Мне плохо, а вот у окружающих эмоции исключительно положительные. Это успокаивает. А потом меня в обоих экземплярах кладут на грудь к женщине, и я засыпаю. Последняя мысль перед тем, как отрубиться, была: «Я теперь хомо, дерьмо паучье!»

Первые несколько дней я привыкал к новым телам. Да я и через несколько дней к ним не привык, просто уже хотя бы немного разобрался с тем, как там что работает. Конечно, абсолютная беззащитность и беспомощность меня бесила. Да, были положительные моменты, которые перекрывали весь негатив от ситуации: я жив, у меня два тела, сбежал от преследователей, нахожусь в относительной безопасности, но как же это всё мне чуждо… Эта мягкость внешнего покрова… Внутренний скелет… Чрезмерная чувствительность, легко переходящая в боль… Как эти хомо вообще живут?

Ещё через пару недель я более-менее освоился с питанием и функциями тела. Определил, как происходит процесс пищеварения и построения тела. В теле хомо было что-то вроде встроенной системы развития, которая подчинялась приказам, но сама по себе была абсолютно ленивой. То есть если не направлять самому процесс и не ставить чёткие задачи, то тело формировалось с минимальным функционалом и скорее всего было бы очень слабым. А быть слабым — это неприемлемый для меня вариант, поэтому я, как только разобрался с функционалом, постоянно концентрировался на правильном формировании костной ткани и скелета, мышечных волокон и связок. Эта внутренняя система, отвечающая за построение тела, охотно подчинялась приказам, позволяя мне всего лишь задавать общее направление развития, но при этом не погружаться в химию происходящих процессов. Я посылал импульс о необходимости укрепления связок, потом мог наблюдать, как они постепенно укрепляются. Процессы эти были относительно не быстрыми, но так было даже удобнее — можно вмешаться и что-то по ходу скорректировать. В общем, не давал телу расслабляться. Есть при этом приходилось больше среднего. Самка, которую я всё чаще про себя называл «мама», не справлялась с моим аппетитом, используя всего лишь своё молоко, и подкармливала искусственным питанием, которое, впрочем, было вполне себе питательным.

В общем, всё, что я мог, это лежать, есть, спать, писать, какать и наблюдать, как самец и самка занимаются решением вопроса, который касался меня напрямую, хотя и не сказать, что был для меня принципиально важен.

Я уже немного начал понимать этот язык. Поэтому быстро вник в суть спора. Вот, например, прямо сейчас самец выслушивал очередную порцию аргументов от самки-мамы:

— Потап, ну нельзя называть близнецов Вячеслав и Дмитрий! Это вообще несерьёзно!

— Да я и не хочу их называть Вячеслав и Дмитрий! Это будут Славик и Димон. Нормальные пацанские имена.

— А чем тебе Арсений и Игнат не нравятся? Ты посмотри, что они означают! Арсений — мужчина, мужественный, а Игнат — от «огонь». Ну, классно же! Красиво.

— Галя, я как Потап очень хорошо знаю, что значит быть Игнатом. Это один хрен. Пусть парни растут с простыми именами. Если они чего-то добьются, то не из-за имени, а из-за мозгов.

— Ты не понимаешь силу имени…

— Если уж у имени есть какая-то сила, давай тогда сразу Зевсом и Гераклом назовём.

— Это вообще-то отец и сын, а у нас тут братья.

— Ну, тогда Гераклом и Конфуцием! Один будет сильный, другой умный.

— Ты правда готов назвать сына Конфуцием?

— А чего нет? Умный мужик был. Значит, Геракл нормально?

— Геракл — тоже не нормально!

— Славик и Димон!

— Арсений и Игнат!

К концу третьей недели у мамы появилось невзрачное изделие под названием «ключ от таёты», а у моих тел имена Славик и Димон. Официальная версия была, что это подарок за само наше появление на свет, но после вручения этой небольшой безделушки споры по поводу имени прекратились. Мама, правда, называла меня Димой и Славой, а вот самец, которого правильно было называть отцом или папой, всегда радовался, произнося эти два имени именно как Славик и Димон.

Надеюсь, эти имена самые обычные и внимания ко мне не привлекут.

Но это вопрос не очень актуальный. Сейчас главное как можно быстрее прийти в дееспособную форму. Я так увлёкся контролем за развитием тела, что чуть было не привлёк к себе совсем ненужного внимания. Дни проходили незаметно, я набирал вес в обоих телах. Сравнивать мне было не с кем и не с чем, но, вроде, я был полностью физически здоров. Никаких отклонений я не чувствовал ни в одном теле. Всё, на что я обращал внимание, — это то, насколько хорошо идёт развитие тела и старался учить язык, подслушивая родителей.

Я услышал, как мать с отцом стоят за дверью, но не придал этому огромного значения. Они часто заходили без всякой причины. Я проснулся, но лежал с закрытыми глазами.

— Встань возле кровати. Когда я включу свет, смотри внимательно! — прошептала мать.

— Ладно.

Интересно, что они задумали?

Отец зашёл и встал возле кровати. Сразу после этого включили свет. Я открыл глаза и посмотрел на отца. Подошла мать и достала бутылку с молоком. Я протянул руку в бутылке, показывая, что не против перекусить. Мать, вместо того чтобы дать мне бутылку, стала водить ей из стороны в сторону, потом убрала, потом показала снова. Я сначала принял манипуляции этой самки за игру, но её дальнейшие слова меня напрягли.

— Ты видишь, насколько синхронно они двигаются⁈ Глаза, руки. Я поднимаю бутылку, они поднимают правую руку абсолютно синхронно, опускаю — они тоже опускают, я показываю с другой стороны, они поднимают левую руку и тоже абсолютно синхронно. Так не бывает!

— Да, действительно необычно, — задумчиво ответил отец, — но я не думаю, что это что-то плохое. Просто они, возможно, вот такие похожие. Но реально очень необычно.

Вот паучье дерьмо! Я не должен отличаться от других хомо! А я расслабился! Я же должен показывать двух разных людей, а не одну личность в двух телах.

Я тут же стал шевелить ногами на одном теле и оставил их неподвижными в другом. Таким образом сбил эффект абсолютной синхронности.

Мама продолжила водить бутылкой, но я уже хотя и копировал свои движения, но делал это с разной амплитудой и скоростью.

— Ну, вот, больше я ничего такого не вижу.

— Ты редко за ними долго смотришь. А я, бывало, за час не могла отличий в движениях найти. Абсолютно одинаково действуют! Что сейчас они сбились, это, скорее, редкость. Обычно они вот совсем синхронные.

— Ладно, посмотрим ещё, но в любом случае не думаю, что это что-то плохое, — отец впечатлился, но не сильно.

Надо всё-таки быть осторожнее. Если я буду более тщательно смотреть за своим поведением, то больше не привлеку ненужное внимание. После этого дня я внимательно следил за тем, чтобы выглядеть как два отдельных независимо управляемых организма. Это было не сложно, когда ты грудной ребёнок, но на будущее надо тренироваться. Больше я совсем синхронных движений не допускал, и вскоре мать уже забыла об этом феномене.

Очень много информации об окружающем мире мне дало общение мамы с другими мамочками, которые выгуливали и выкатывали в колясках своих детишек в нашем дворе. Я узнал, в каком возрасте надо начинать говорить, когда надо начинать ходить, когда надо самому идти на горшок, когда надо сказать первое слово, и так далее. Это позволило мне не показывать свои сильно завышенные по сравнению с обычным ребёнком возможности, а демонстрировать хоть и быстрое, но в пределах нормы развитие.