Без нас.

Замечательный кинорежиссер (корни — наши, живет в Штатах, фильмы приезжает делать в Россию, а когда делает в Америке, то они — «русские по менталитету») — вот как он пересказывает и развивает мнение одного английского критика о России и о русских:

«Проблема русских в том, что они белые. Если бы они были черные, желтые или коричневые, не было бы такой деинтерпретации. Когда люди западные — едут в Мексику, или в Индию, или в Турцию, их ничто не шокирует. Они знают, что они в Турции. Когда они едут в Россию, то их все шокирует. Потому что думают, что приехали в европейскую страну, где живут белые люди. А Европа кончается в Польше. Дальше начинается уже не-Европа. Это такая прихотливая мысль, но она очень точно передает проблему русских. Русские сами думают, что они белые, им к тому же это и вбивали в голову, и требуют соответствующего поведения. А этого поведения нельзя требовать. Потому что наша нация родилась не из Европы».

Англичанина я понимаю. Англичанин с небелыми привык — как с небелыми. Но я не очень понимаю, почему мы-то, русские, должны перед таким англичанином испытывать комплекс неполноценности. Ведь для этого надо, так сказать, изначально хотеть быть белым и только белым, причем именно в английском (колониальном) духе. Но мы, кажется, никогда не делали из этого проблемы. То есть не «хотели» (потому что и так были белыми), а если не были (потому что постоянно смешивались с соседями), то вряд ли чувствовали по этому поводу сожаление. То есть русские по определению интернациональны, полиэтничны, соборны, смешанны… определение каждый пусть подберет по склонности. Да заодно пусть присмотрится к физиономическому спектру России: нет ли среди нас таких «белых», какие приезжали из Британии к черным, желтым и коричневым? Вряд ли такие найдутся.

Англичанин чего ищет? Джентльменского набора. Чтобы его, джентльмена, не обворовали на вокзале, не надули в сделке, вовремя заплатили… Ну, правильно: у нас и не заплатят, и надуют, и обворуют… как в Мексике, Индии и Турции (я ничего не перепутал?).

Ну, так не воруй. Работай, как на Западе. Как на Западе — это, между прочим, и опоздать нельзя, и коридорный треп отменяется, и чаю не попьешь в рабочее время. На Западе у белых тоже, конечно, по-разному, но если что и видится как едино-западное из-под наших осин, так это умение работать регулярно и методично.

Так это нам и требуется. Работать методично. Причем тут «белые»? Никогда я себя таким белым не чувствовал. И не хочу.

Впрочем, дело, как выясняется, не только в цвете кожи.

Дело еще и в православии. Вот на этот счет рассуждение нашего режиссера, уже его собственное, не переведенное с британского:

«Тот факт, что православному нужно шесть часов стоять на ногах или на коленях, даже сесть нельзя, говорит о том, что человек находится глубоко внизу, а Бог от него — по чистой вертикали… Православные не изменились за тысячу лет… Едва с колен встали, из-под КГБ еще не выползли, а уже враг у них — Ватикан. Уже хотели бы запрещения других конфессий в России… Извините меня — это средние века! Вот мы там и находимся — югославы, греки, болгары и Россия находятся в шестнадцатом веке. Ничего плохого в этом нет, просто факт. Посмотри, как разошлись чехи со словаками и как расстаются сербы с хорватами. Насилие, геноцид, нетерпимость, страсть, племенные войны… Православие и мусульманство очень близки в этом смысле… слово „компромисс“ для них — гадкое слово… Ничего не изменили и десятилетия атеистической пропаганды. Православный атеист — это воинствующий атеист. А протестантский атеист — очень мирный человек. Поэтому российские коммунисты очень отличались от шведских и, как ни странно, мало отличались от камбоджийских. Каждая религия в конце концов определяется ценою жизни. В православии цена жизни низкая, в мусульманстве еще ниже, в буддизме жизнь просто ничего не стоит…»

Особенно красиво про вертикаль: Бог вверху, православный внизу… У русских философов бывали такие же метафоры, но, «как ни странно», с обратным смыслом. Православие человека на земле укрывает — католицизм человека к небу вытягивает; у нас «шатер», у них — «шпиль»; готика вертикальная. Читал я также, что когда православный монах на Афоне созерцает свой пуп, то это он замыкает в себе энергию, а вовсе не отрицает «вертикаль». Буддист, я думаю, делает то же самое.

Если же пройтись по горизонтали, то интересно, что на крайнем Западе, где цена жизни должна быть максимально высока, обнаруживается тяга… к крайнему Востоку: к тому самому буддизму, где жизнь «просто ничего не стоит».

Жизнь, я думаю, дорого стоит везде. Формы оплаты разные. Коллективные, индивидуальные. Формы складываются веками; в известном смысле их «не выбирают». Человек в основе своей действительно не меняется. Каждый век знает свое средневековье. Это сказал Лец, житель Польши, где «кончается Европа».

Пусть кончается. Раз так, я не хочу быть ни «европейцем», ни «белым». Я хочу быть русским, каковым и являюсь. К Ватикану ненависти не питаю. Остаюсь атеистом, как и был, впрочем, не воинственным, каковым никогда и не был. Хочу здравого смысла, хочу трезвой экономики. И еще: чтобы трезвая экономика не претендовала определять бытийные ценности.

Ценности надо уважать: и у католиков, и у буддистов, и у мусульман, и, простите, у самых архаичных язычников. Потому что всюду люди, и они имеют право понимать цели бытия так, как это сложилось у них на протяжении тысячелетий. Не тыкая ими друг друга в глаза. И, разумеется, не выясняя отношений так, как это делают «сербы с хорватами». Или как это делали уважаемые белые европейцы, англичане и французы, на протяжении ста лет, с 1337 по 1453, пока мы тут стояли вертикально и ползали на коленях. Ничего плохого в этом, конечно, нет, просто факт.

К «фактам» режиссер вдруг добавляет:

«Когда я говорю такие вещи, на меня русские сильно обижаются».

Правда? Я не обижаюсь.

Впрочем, обижаемость пропорциональна наивности, так что когда тебе сообщают «просто факты», но при этом добавляют, что факты «обидны», и что англичане в нас разочарованы, — иной обидчивый и поверит.

У Шукшина в романе о Разине — воевода Семен Львов, попытавшийся запереть разинцев в дельте Волги и не выпустить в море, узнает, что те, быстро и хитро разделившись, все-таки просочились, выскочили к нему в тыл; в момент доклада об этом воевода мгновенно теряет интерес к делу и падает духом.

Рассуждение Шукшина в связи с этим когда-то потрясло меня: вот русские люди! Как легко, как быстро взлетают и воодушевляются! Как скоро гаснут…

Вообще-то логичнее было ждать от Шукшина другого: хоть в контексте социальных идей, почерпнутых им из традиций советского эпизма, хоть в контексте увлекавшей его национальной идеи — логично было ждать противопоставления Разина Львову как настоящего русского народного героя эксплуататору и вырожденцу. Но увидеть русское В ОБОИХ — это было (для 1972 года) в высшей степени необычно.

Теперь, перечитывая Шукшина, я вижу в его рассуждении следы привычного разлома: «Так резко различаются русские люди: там, где Разин легко и быстро нашелся и воодушевился, там Львов так же скоро уронил интерес к делу»; «им овладела досада»; ему тяжко было «снова собираться с мыслью и духом». Но, при всем различии, тот и другой — русские люди, и Шукшин подмечает здесь важнейшую национальную черту, глубинную русскую драму.

Легко загораемся. И быстро гаснем. В непредсказуемой, головоломной, «незаконной» ситуации — азартные игроки. При угрозе проигрыша — мгновенные неудачники. Готовы на все плюнуть и начать все снова: на новом месте, в другой раз.

Поразительная уверенность, что места хаптит и что других разов будет навалом.

Поразительный переход из уверенности в уныние и из уныния опять в уверенность.

Поразительная неустойчивость и непредсказуемость: непредсказуемость для самих себя.