– Простите, – вальяжно произнёс тучный мужчина, выступая вперёд, – но Госпиталь Святой Софии не принимает на работу женщин.

– Разве что санитарками или уборщицами, – раздался чей-то смешок из группы врачей.

Я сжала кулаки, сдерживая гнев. Увы, наша страна славилась своими архаичными порядками. Несмотря на диплом Королевской академии магии, после выпуска я оставалась не у дел. Хотя, признаться, дело было не только в этом. Мой жених, Генри Мор, категорически воспротивился тому, чтобы я работала. Единственной моей отдушиной была маленькая оранжерея, которую построил для меня отец. Там я выращивала экзотические цветы и лекарственные травы. Иногда помогала горожанам, поскольку местные целители-снобы за свои услуги драли три шкуры.

– Не берёте женщин? – фыркнул Жерар Кросби. – Ну и зря! Нашему обществу давно пора отказаться от всех этих устаревших предрассудков. Не в Тёмные века живём, господа! – с этими словами он гордо выпрямился и, поправив край плаща, направился к выходу. – Пойдём, Кара, – бросил он, ободряюще хлопнув меня по плечу, – не будем мешать уважаемым врачам работать.

Когда мы вышли в коридор, преподаватель достал заветный мешочек с семенами.

– Вот, как и обещал.

Я с трепетом приняла драгоценный дар. Семена редчайшего целебного растения с дальних островов – настоящее сокровище!

– Благодарю вас, – произнесла я, бережно пряча мешочек в карман. – Вы не представляете, как много это для меня значит.

– Я бы мог отправить мешочек с посыльным, но мне захотелось поговорить. Как ты? Рассказывай, мне интересно послушать!

Прошло уже полгода с моего выпуска, а такое ощущение, что всё это было только вчера. Когда многие девушки обучались на дому или в пансионах для благородных девиц, отец позволил мне поступить в академию. Хорошее было время. Самое лучшее! Именно в академии я познакомилась с Генри.

От мысли о женихе в сердце разлилось приятное тепло. Ещё месяц и мы станем мужем и женой.

– Значит, ты выходишь замуж?! – воскликнул Жерар Кросби. – Поздравляю! А как же твоя практика? Слышал, что ты принимаешь на дому местных.

– После медового месяца, думаю продолжить.

– Замечательно! Ты всё правильно делаешь, Кара. Твой факультет может гордиться тобой.

– Спасибо, – я улыбнулась.

Как только мы вышли на улицу, ветер швырнул в лицо очередную горсть холодных капель. Незнакомец был прав – дождь и не думал останавливаться.

Я поёжилась от холода.

– Мой экипаж, – месье Жерар кивнул в сторону пролетки, запряжённой гнедой кобылой. – Пойдём, я довезу тебя до дому.

– Вы разве не опаздывает?

– Брось! Разве я оставлю свою ученицу под таким ливнем?

Мы подошли к пролетке. Кучер, укутанный в плотный плащ, ловко спрыгнул с козел и распахнул перед нами дверцу.

Внутри было сухо и уютно. Мягкие сидения приятно пахли кожей и чем-то пряным. Я прижалась спиной к тёплой обивке и вытянула замёрзшие ноги к специально подставленной жаровне.

– Итак, свадьба через месяц, говоришь? – вновь поинтересовался месье Жерар. – Генри наверняка счастливчик.

– Да, он очень ждёт, – ответила я, чувствуя, как щёки снова начинают пылать.

– А где пройдёт церемония?

– В церкви Святого Людовика. А праздновать будем в загородном доме Генри.

– Должно быть, это будет грандиозное торжество! – воскликнул Жерар. – Твой отец не поскупится на пышную свадьбу для своей единственной дочери.

Я кивнула. Отец действительно не жалел сил и средств, чтобы сделать мой праздник незабываемым. Но, если честно, меня гораздо больше волновала сама церемония и предстоящая семейная жизнь.

До дома мы добрались на удивление быстро. Поблагодарив и поспешно попрощавшись с преподавателем, я буквально выпорхнула из кареты, взбежала по ступенькам крыльца и, не задерживаясь в доме, поспешила в оранжерею. Семена огнецвета, даже в кармане успели промокнуть и требовали немедленной просушки. Закончив с семенами и бережно разложив их на стеллажах, я, наконец, позволила себе переступить порог дома.

Мягкая теплота, исходящая от потрескивающего в камине огня, в сочетании с теплом развешанных по дому магических артефактов, окутала меня с головы до ног. Оно проникало в каждую клеточку, расслабляя и успокаивая. Вот только меня не покидало гнетущее ощущение, что что-то не так. В доме стояла непривычная, какая-то неестественная тишина, нарушаемая лишь размеренным, бесстрастным тиканьем напольных часов, которые разбивали время на секунды.

Сняв промокшее пальто и повесив его на крючок, я осторожно двинулась вглубь дома. Последние три месяца у нас гостили мои тётушки – родные сёстры отца. Взбалмошные столичные дамы, они внесли в нашу размеренную жизнь столько шума и суеты, что порой к вечеру у меня начинала болеть голова. Поэтому сегодняшняя тишина казалась мне не просто непривычной, а подозрительной и от этого ещё более пугающей.

“Может быть, они уже уехали?” – промелькнула мысль. Но она тут же была отвергнута – до меня донёсся приглушённый шёпот из гостиной.

– Как мы ей скажем? – услышала я тревожный голос тётушки Беатрис.

– Кара – сильная. Она справится, – более уверенно отвечала тётя Ванда.

– Но она ведь его любит, – голос Беатрис дрогнул. – Бедняжка…

Две мои тётушки сидели в креслах у камина, обнимая тёплыми ладонями чашки с дымящимся чаем. Их лица были необычайно серьёзны, словно скрыты под невидимой тёмной вуалью.

– Добрый вечер, – прошептала я, неуверенно ступая на мягкий ковёр. – Что произошло? Почему у вас такие лица?

– Ох, Кара! – тётушка Беатрис вздрогнула и, поставив чашку на стол, поднялась мне навстречу. – У нас… – она беспомощно обвела взглядом сестру, словно ища поддержки. – У нас для тебя плохие новости.

– Кто-то умер? – сердце болезненно сжалось, а голос предал, превратившись в едва слышный хрип. – Отец?

– С твоим отцом всё в порядке! – резко отчеканила Ванда Стэйлин.

В отличие от своей сестры, она обладала более строгим, властным характером.

– Тогда что случилось? – не выдержала я. – Вы сидите тут, как на похоронах.

– Генри… – начала было Беатрис Эттвуд, но тут же была прервана.

– Лучше пусть прочитает сама, – Ванда протянула мне конверт, из которого виднелся сложенный вчетверо листок плотной бумаги.

Я не торопилась брать письмо, чувствуя, как леденящие пальцы страха сжимают сердце. Интуиция шептала, что ничего хорошего это письмо не несёт.

“Дорогая Кара, я должен сообщить, что…”

Каждое прочитанное слово отзывалось тупой болью в груди.

– Он… – я едва могла говорить. – Он… меня бросает. Генри… расторг помолвку…

Я едва не рухнула на пол, в глазах стремительно темнело. Тётушка Беатрис, проявив удивительную для её лет реакцию, подоспела вовремя, подхватив меня за локоть и усадив в мягкое кресло с вышитыми подушками.

– Он меня… бросил? – прошептала я. – Разве такое возможно?

Первоначальный шок постепенно отступал, уступая место стадии отрицания.

Да, я наотрез отказывалась верить! Не могла принять даже мысли о том, что Генри решился разорвать помолвку. Он же клялся в вечной любви, уверял, что не мыслит жизни без меня! Что же могло измениться? Мы виделись с ним всего три дня назад. Неужели за столь короткий срок любящее сердце способно остыть, а чувства – бесследно испариться?

– Боюсь, что так, моя дорогая, – вздохнула тётушка Беатрис, грациозно опускаясь в соседнее кресло и деликатно подхватывая изящную фарфоровую чашку с остывающим чаем. – Тебе принести свежего чаю, милая? – спросила она с неуместной в данной ситуации обыденностью.

– Нет, спасибо, – пробурчала я.

– Чего-нибудь покрепче? – вкрадчиво поинтересовалась тётя Ванда, выразительно приподняв тонкую чёрную бровь и многозначительно взглянув на графин с наливкой, стоявший на этажерке.

"Может, я всё ещё сплю?" – промелькнула отчаянная мысль. "Всё это – просто кошмарный сон. Или, возможно, глупый, жестокий розыгрыш. Да, точно! Меня решили разыграть, а я тут расчувствовалась!"