И тут Люк начал потихоньку разбираться в своём дяде. Дядя Генри не был скупым, хотя и щедрым его тоже нельзя было назвать. Просто он знал цену вещам и понимал, что скупость в конечном счёте себя не оправдывает. Когда они вошли в магазин мужской одежды Элвина Слейтера, хозяину было известно, что дядя Генри не из тех людей, что стараются покупать по дешёвке. Дядя Генри попросил башмаки для Люка.

— Покажите нам что-нибудь солидное, Элвин, — сказал он. — Кожу, а не бумагу. Мальчику захочется побегать по округе, а мне неловко, чтобы его видели в стоптанных башмаках.

Мистер Слейтер примерил Люку башмак, заставив его походить взад и вперёд, а дядя Генри не переставал говорить:

— Это лучшее, что у вас есть, Элвин? Нам нужны самые прочные башмаки. Если они быстро разорвутся, я принесу вам их обратно.

Элвин Слейтер, в очках и со сверкающей лысиной, выглядел очень озабоченным.

— Я советую взять эту пару, мистер Болдуин, — с важностью убеждал он. — Я понимаю, что вам нужно, и за эти башмаки ручаюсь. Что вам ещё угодно посмотреть для мальчика?

— Нам нужны брюки, тоже из самых прочных, два свитера и куртка. — Обратившись к Люку, он постарался объяснить: — Никогда не покупай дешёвых вещей, Люк. Не выбрасывай деньги на ветер. Надо научиться распознавать настоящую цену вещам. Не важно, как тебе глянется на первый раз. Никогда не суди по внешнему виду, мой мальчик.

— Я понял, дядя Генри, — многозначительно сказал Люк.

— Всегда помни, что в конечном счёте ты получаешь то, за что заплатил. Такова жизнь. За ценную вещь приходится платить. Ты это скоро поймёшь.

— Правильно, дядя Генри.

— Мальчик примерит брюки, мистер Болдуин?

— Они будут хороши и на будущий год?

— Я это и имел в виду, мистер Болдуин.

— Пойди в примерочную, Люк, надень брюки и можешь, пожалуй, остаться в них, а?

Коричневые вельветовые брюки были ему несколько велики, но это становилось незаметно, если затянуть их ремнём выше талии. Дядя Генри согласился, что они солидного качества.

Идя по залитой солнцем улице, а потом в тени, нога в ногу с дядей, который нёс их покупки, Люк испытывал чувство гордости: он понял, что когда дядя Генри входит в магазин, продавец раскладывает перед ним лучший товар.

— И ещё одно, — чуть улыбнувшись, сказал дядя Генри. — Пойдём со мной, мой мальчик.

Они прошли мимо бакалейной лавки, похоронного бюро Джозефсона, новенького, с иголочки продовольственного магазина Дж. С. Хайботома, лавки тканей какой-то старой дамы по имени Мэри Коулинг и на удивление большого кафе-мороженого прямо к магазину, торгующему велосипедами, где дядя Генри, улыбнувшись, сказал:

— Входи, Люк.

Маленький лысый хозяин в очках радостно бросился пожимать дяде Генри руку. Было неловко за него: казалось, будто ему не терпится, чтобы дядя Генри его похвалил.

В лавке было много подержанных велосипедов и несколько новых, но дешёвых.

— Нам нужен велосипед для мальчика, мистер Скидмор, — сказал дядя Генри. Только прочный, такой, чтобы служил долго. С гарантией. Люк будет кататься на велосипеде каждый день. Лом нам не нужен. Я не люблю выбрасывать деньги на ветер, мистер Скидмор.

Он, не торгуясь, купил дорогой шоссейный велосипед и заплатил за него не чеком, а наличными из бумажника. Это был красивый бумажник, сшитый из оленьей шкуры. Туда он положил бумажку с гарантией, потому велел Люку вывести велосипед на улицу и опробовать его. И пока дядя Генри и хозяин лавки стояли в дверях, щурясь от лучей позднего солнца, Люк в новых коричневых брюках из толстого вельвета разъезжал по мостовой, испытывая гордость от сознания того, что является владельцем велосипеда. Но в тот момент, когда он осторожно крутил педали и радостно улыбался, ему пришла в голову мысль, что дядя Генри вовсе не пытается показать щедрость. И велосипед и одежда — всё это были вещи, необходимые ему. Необходимую вещь можно приобрести. А использованную выбросить.

Дядя Генри расплатился с хозяином магазина велосипедов и неторопливо шёл по улице, поглядывая на Люка. На углу он спросил:

— Хочешь поехать домой на велосипеде, чтобы привыкнуть к нему?

— Конечно, — обрадовался Люк, останавливаясь. — Спасибо, дядя Генри.

— Надеюсь, ты сам будешь ухаживать за велосипедом, а, Люк?

— Я объеду на нём весь город, — пылко заверил его Люк. — А когда-нибудь, — продолжал он, указывая на дорогу, которая шла через город в сторону синих гор, — доберусь до этих синих гор.

— Почему именно туда, Люк?

— Мне нравится смотреть на них, дядя Генри. Приятно знать, что они существуют.

— Вот как! — озадаченно отозвался дядя Генри. — А почему тебе приятно, что они существуют?

— Мне нравятся синие горы. А эти горы по-настоящему синие, — с удовольствием объяснил Люк. — Хорошо бы посмотреть на них вблизи, правда, дядя Генри? — спросил он.

— Да, но только когда ты доберёшься до них, ты увидишь, что они не синие, — усмехнувшись, заметил дядя Генри.

— Но отсюда-то они синие?

— Отсюда да. Но в действительности они не синие, и ты это знаешь, мой мальчик.

— Я не знаю, что они не синие, дядя Генри.

— Это ведь иллюзия, Люк. Оптический обман.

— Вам они не нравятся из-за того, что они такие синие, дядя Генри?

— Они не синие, Люк. Это просто световой эффект, результат солнечных лучей, тени и расстояния. Там такие же пахотные земли, рощи и долины, как и здесь. — Он снова усмехнулся: — Люк, как бы ты назвал человека, который всю свою жизнь верит, что эти горы на самом деле синего цвета? Ты бы назвал его идиотом?

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что… Посмотрите на них, дядя Генри.

— Не хочу я смотреть, — рассердился дядя Генри. — Я ведь только что тебе объяснил.

— Но разве они не синие?

— На самом деле, Люк, на самом деле… — терпеливо заговорил дядя Генри, но, пожав плечами, взглянул на Люка с подозрением: — Ты упрямый мальчик, Люк. Ладно. Поехали домой. — И пошёл к своей машине.

Люк ехал на велосипеде за машиной и, представляя, будто он спорит с дядей, продолжал настойчиво повторять: «Если бы художник рисовал эти горы, разве он не сделал бы их синими? А не нарисуй он их синими, это была бы ложь. Потому что они синие-пресиние. Так о чём же говорить?»

В школу Люк отправился не один: за велосипедом трусил Дэн, и Люк, усмехаясь про себя, позволил ему пробежать с четверть мили по дороге. А самое замечательное было в том, что Люку не понадобилось ни звать Дэна, ни оглядываться. Он только медленно крутил педалями, радостно улыбаясь при мысли, что Дэн бежит позади.

Разумеется, он не разрешил собаке следовать за ним всю дорогу до школы. Когда они добрались до большого вяза, он слез с велосипеда.

— Ну, Дэн, старина, — сказал он, — здесь я тебя покидаю. Не беспокойся, около четырёх я вернусь. Жди меня. А теперь либо сиди здесь, либо иди домой. До свиданья, Дэн.

Никто и представить себе не мог, как он привязался к этой старой собаке. Ему нравилось, как Дэн ложится, со всего размаха хлопаясь наземь, будто опрокинутый стул. Нравилось, как он потягивается, сначала опираясь на передние лапы, а потом перенося всю тяжесть тела назад, как неторопливо поднимается. И как он подходит, когда его зовут: наклонив голову, помахивая хвостом и дрожа всем телом, словно в лихорадке.

Проехав футов сто, он оглянулся: Дэн стоял посреди дороги.

А вот в школе оказалось невесело. Он был чужим, из города, новичком. На переменках он стоял один, стараясь держаться отчуждённо и независимо, не проявлять своей застенчивости и делать вид, что всем доволен и что его ни капельки не трогает всё происходящее, а в действительности напряжённо ожидая, что, быть может, кто-нибудь проявит к нему дружеский интерес. Но ребята говорили: «Посмотрите-ка на этого воображалу, сразу видно, что он из города», потому что Люк, считая, что хорошо разбирается в людях и знает, как с ними обращаться, полагал, что если будет держаться отчуждённо и независимо, то все вокруг непременно захотят с ним подружиться.